Азъ есмь Софья. Царевна - Галина Гончарова

— Все назад!!! Отходим!!!

Володыевский кричал что есть силы — и держащийся рядом оруженосец тут же протрубил в рог, подавая сигнал, его подхватили другие рога — и вся масса конников хлынула прочь от потоптанного и поруганного лагеря, дорезая по дороге тех турок, которые попадались под копыта коней.

Они успели уйти в последний момент, когда заговорили турецкие пушки. На том берегу поняли, что беречь своих больше не стоит, они все равно погибают — и надо наносить хоть какой урон врагу. Именно поэтому поджигали в последний момент и только несколько десятков человек. И они тоже ушли без потерь. Напротив, турки нанесли себе большой урон своими же ядрами, не разобравшись, что врагов уже нет и мстить некому…

Из переправившихся через Днестр семи тысяч янычар в эту ночь в живых осталось не более полутора — двух тысяч — и то, раненных, обожженных, измученных — негодных для боя.

И впервые султан задумался, стоит ли ему продолжать поход. Не успев переправиться, он потерял уже почти десять тысяч человек — и начал подозревать, что это только начало.

Но войско требовало добычи, татары требовали добычи — и ему приходилось двигаться вперед и только вперед.

А вдалеке, там, где не могла догнать отряд никакая погоня, у самого Жванецкого замка, пускали по кругу фляги с вином конники, делая по нескольку глотков за храброго пана Володыевского, с которым и в турецкий лагерь — и к чертям в зубы не страшно!

Ура пану Володыевскому!

— Душенька, радость‑то у нас какая!

Любушка поглядела на мужа. Веселый, глаза горят, улыбка до ушей — одно слово, что царь, а так — дитя малое.

— Что случилось, радость моя?

— Ромодановский Азов взял!

— Как!!!?

Любушка ахнула от восторга. Она‑то сейчас не могла, как ранее, ходить в тронный зал, да из‑за занавесочки все разговоры слушать, не до того ей было. Владимир, хоть и спокойным младенцем был, а все ж чадушко пока не оставишь, и полугодика ему еще не сравнялось. Поневоле рядом будешь.

Алексей Михайлович принялся рассказывать. Подробностей Григорий не написал, а отписал только, что Азов взят, что хорошо бы теперь весной и на Ени — Кале пойти, и писал, что для того надобно.

— Радость‑то какая! Родной мой, а что теперь будет‑то?

Алексей Михайлович чуть призадумался. Пожал плечами.

— Это во многом от поляков зависит. — Люба смотрела с таким интересом, что муж тут же принялся просвещать ее. Женщина старательно запоминала — для Софьи. Предательством она это не считала, ибо на своей шкуре поняла, что Софья плохого не сделает ни ей, ни мужу. А знать надо — мало ли кто государю в уши напоет? Он и поверит, а люди пострадают. Всем хорош ее Алешенька, да вот ведь беда — мягок он избыточно, к людям добр, иногда и хорошо это, а иногда и беда приключиться может.

По словам государя выходило, что коли победят поляки османов, отбросят со своей земли — тут уж надо будет всем миром подниматься — и бить басурман поганых! Да так, чтобы перья летели во все стороны! С Корибутом договариваться, с Римской империей, с Данией, Швецией, Францией… да со всеми! И — бить! Тогда и на Крым пойти можно.

А вот коли победят турки…

Тогда куда как сложнее будет. Но все равно справимся, одолеем поганых! Просто повоевать придется намного дольше, а народишко и так недоволен. Едва из польской войны вынырнули…

Так что покамест отписать Ромодановскому, что все он правильно делает — и пусть продолжает степь щипать, своих выручать, татарские гнезда разорять… поделом им!

А дальше… посмотрим. Но готовиться будем к худшему.

Любаща слушала, запоминала и думала, что ей повезло.

Ее сын не должен узнать тяжесть короны. Дураки думают, что власть — в радость дается. Глупцы!

Нет, коли повезет ей — Алексей Алексеевич после отца ццарем станет, а Володя — при нем, братиком любимым останется. И не надобно малышу той власти, никак не надобно.

Ибо иго это из тех, что страшнее тернового венца.

А тем временем в крымской степи смотрел на небо пастушок Наиль.

Мальчишке и десяти лет не было. И сейчас пас он овец, смотрел на звезды и чувствовал себя несчастным.

А с чего тут быть счастливым? Семья бедная, отец его на соседа батрачит, мать с утра до ночи по хозяйству крутится, сам он пасет овец у Рашида, чтобы хоть с голоду не сдохнуть, шатер худой…

И что самое плохое — отец даже на войну не идут! Пошел бы — так, глядишь, коня пригнал, или деньгу привез, пленника привел, а лучше двух — трех. Вот у соседа целых шесть русских рабов живут, да две женщины, куда как хорошо…

Конечно, сам он может с утра до вечера только на диване лежать. Да еще махать плеткой. А что делать, ежели эти ленивые русские твари ничего сделать нормально не могут?

Да, Аллах для того и предназначил русичей, чтобы они служили рабами для правоверных.

Вот, когда он, Наиль, станет взрослым, он обязательно станет воином и пойдет в набег! Он докажет свое мужество и приволочет на аркане себе раба. А лучше нескольких, чтобы никогда больше самому не возиться с овцами.

Тупые грязные твари, почти как рабы…

И обязательно надо себе будет привести рабыню. Видел он такую у Шамиля — высокая, пышная, волосы светлые… жаль, глупа до невозможности, ни одного словечка не понимает, но для женщины это не так плохо. Чем красивее и глупее женщина, тем лучше.

Конечно, у него обязательно будет жена. А лучше — четыре жены, как завещал пророк. И штуки три наложниц, не меньше…

Размышления мальчишки прервал стук копыт.

Кто‑то едет?

Да, наверное… Наиль лежал на земле, а по ней звуки далеко разносятся.

Пастушонок приподнялся на локте, вглядываясь вдаль. Но в темноте видно было плохо, а потом что‑то вспыхнуло на горизонте. Там, где стояло его селение.

Мальчишка подорвался с земли, вскочил, заметался, но из темноты на свет его маленького костерка вылетела стрела, клюнула парнишку в горло — и степная земля окрасилась алым.

Так и оборвалась жизнь великого воина…

Из темноты выехали несколько фигур, не обращая внимания на разбегающихся овец.

— Мальчишка совсем…

— Из волчат овцы не вырастают. Сам знаешь, чем позже тревога пойдет…

— Знаю.

Такие дозоры были разосланы по степи в разные стороны с крепким наказом — уничтожать всех, кто встретится им на пути. В крайнем случае — брать в плен, но лучше, конечно, убивать. Пусть не летит молва от селения к селению, чем позже татарва спохватится, тем лучше будет.

Мальчишку, конечно, было жалко, но Ордин — Нащокин, не будь дурак, назначил в эти дозоры тех, кто хоть краем пострадал от набегов. У кого близких увели, дом сожгли…