Мятеж воина - Александр Ранецкий

Аньо выпустил Дэрка и зашагал прочь из бара. Эвинд оттолкнулся от стойки и поспешил за разведчиком.

Догнать Аньо удалось только у самого выхода.

– Постой! – окликнул Эвинд. Немигающие, как у раана, светло-серые глаза Аньо обратились к нему.

– Что ты хочешь сказать мне, офицер? Что не разделяешь мнение своего друга? И нас не следует вырубать под корень?

Серебристая песня раанской королевы снова всколыхнула лейтенанту сердце.

– Я не буду говорить, что понимаю или люблю раан, – прямо глядя в глаза Аньо, с ожесточением бросил он. – Слишком много они такого, что нельзя простить разумной – или хотя бы поторазумной – расе.

– Если бы ты мог узнать их поближе!…

– Нет. Спасибо. Благодарю. И мне не нравится мысль, что для достижения мира придется отдать им на откуп какие-то, пусть и далекие, планеты. Но если драка может все же прекратиться… не хочу зря хоронить своих друзей.

Черты Аньо остались неподвижными – и при этом Эвинд ясно уловил отразившееся на его лице невыносимое страдание.

– Большинство раан думает так, как ты, лейтенант. Неужели, пытаясь прекратить бесчинства одного клана, я – и Эр-Нуат – предали весь наш народ?.. Уничтожать Матерей – страшный способ останавливать войну…

– Ты сделал то, что сделал.

– Да, – едва слышно протянул Дон Аньо. – И бремя проклятия и славы за этот подвиг никогда не покинет нас с тобой. – Разведчик накрыл ладонью Имперский крест на груди своего полувоенного костюма и отвернулся.

– Подожди, – еще раз окликнул его Эвинд. – Убив раан, Империя погибнет что ты имел в виду, когда сказал это?

Лицо Аньо стало усталым и печальным.

– Оба наших государства существуют, только борясь против внешнего врага. Не станет его, не станет и их.

– Почему?..

– Ты тактик, а не стратег. Посмотри, сколько новых миров вошли в Империю за время войны, – ты ведь сам родом с такой планеты. Это воссоединение было принято только потому, что в одиночку труднее защититься от внешней угрозы. А если ее не станет, как ты думаешь, сколько таких миров пожелает выйти из состава Империи? И Великому Дому придется поискать нового врага. Вот только где – снаружи или внутри?

– Это твои рааны вывели такой закон?

– Да, мой учитель До-Эри. – Голос Аньо снизился до шепота. – И мне теперь кажется, что я послужил только орудием, с помощью которого Эр-Нуат намеревались обезопасить свою расу навсегда, если Император примет правильное решение… или, как трупный яд, погубить Империю самой своей гибелью.

– Надеюсь, твое предсказание не сбудется, – как можно тверже сказал Эвинд. – Что будешь делать дальше?

– Хотел бы вернуться в Эр-Раан, но пока мне путь туда заказан. Подлечусь немного и останусь здесь советником по делам Владычества. Может, удастся хоть как-то повлиять… А ты?

Эвинд пожал плечами:

– Кажется, сейчас это решают за меня.

Губы Аньо шевельнулись, словно он пытался вспомнить, что такое человеческая улыбка.

– До сих пор ты не очень-то уважал чужие решения, лейтенант.

Эвинд качнул головой и протянул Аньо руку:

– Удачи тебе, Ки-Эр-Нуат.

– И тебе тоже, Эвинд.

Дверь бара открылась.

– О, мой лейтенант! – прощебетала Лива Карсел. – Я везде ищу вас… Журналисты хотели задать вам несколько вопросов.

– Пошлите их в Глубокий Космос.

Координатор Карсел покачала головой:

– Это ваша обязанность, мой лейтенант. Вы не имеете права от нее отказаться. Идемте, сегодня все собрались чествовать вас, вы не должны портить людям праздник.

Эвинд увидел, как Аньо чуть заметно поднимает бровь, словно говоря: "Вот то, что я говорил тебе о бремени деяний".

– Да будь я проклят, я не просил их делать из меня героя!… – взорвался Эвинд. Лива Карсел холодно улыбнулась:

– Хотите вернуть Великому Дому его Золотой дар? У вас нет выбора, лейтенант. Милость Звездного Пламени возвращают только вместе с жизнью.

Эвинд взвесил Золотую цепь на ладони и криво усмехнулся.

– Думаете, я не понимаю, в чем причина этой "милости" Императора?.. Нужно было поставить на место коммодора Грамеана, показать, что его проступок не забыт и не будет забыт никогда.

Офицер по особым поручениям взглянула на него спокойно, чуть свысока:

– Те, кто принимал решение насчет вас, так и подумали, что вам понадобится кое-какие… дружеские объяснения. Я вам их передам. Вы не знаете, какие проблемы приходится решать секретным имперским службам… Здесь замешана политика, мой лейтенант, большая политика. Ваше возвышение, ваш прыжок на два звания сразу – думаете, это признание каких-то там боевых заслуг? Вы просто удобный случай показать, как высоко ценится в Империи героизм и мужество: даже если они проявлены штрафником-кадетом из опального варварского мирка.

Эвинд оттянул с горла воротник мундира:

– Вы…

Лива Карсел посмотрела на него, как мать на шустрое, но пока несмышленое дитя:

– Разве вам есть на что жаловаться, мой лейтенант? Многие позавидовали бы вашей доле: стать офицером из полурядовых, как вы, – об этом будут мечтать молодые люди, девушки будут вешать ваш стереопортрет у себя над кроватями. Союзники и провинции станут посылать в армию Двенадцати Созвездий вдвое больше своих сыновей, надеясь, что те прославят свою малую родину, как вы – Теллару. Слава, мой лейтенант, – разве это так уж плохо?

– На роль рекламного щита я не гожусь, – хрипло сказал Эвинд.

– После Тьерс подобная участь вас не минует, разве только вы умеете поворачивать время вспять. А оплата за покорность… судьбе вам понравится. Лива Карсел обворожительно улыбнулась. – Думаю, я могу сказать вам и сейчас, мой лейтенант. Вы направлены в военную академию на спутник Ал'Тро-оны, одну из Железных Звезд… Приказ вы получите утром. Там огранят все ваши проявленные таланты – вы ведь когда-то уже начинали проходить эту систему подготовки и дальше откроются широкие перспективы. Мало кто сможет встать поперек дороги человеку, которого отличил Император Кроме самого Императора.

– А мои люди?

– Они вернутся на базу Кризи. Вы сможете забрать их к себе, когда, достигнете должного ранга. Служить среди смертников-истребителей герою Империи не подобает.

Эвинд почувствовал, что голова у него вот-вот расколется. Гибель или лучшее военное училище Империи, карьера кадрового звездолетчика, о чем он мечтал когда-то… Выбор был перед ним, стоило только сказать слово.

Лива Карсел чарующе улыбнулась и взяла юношу под локоть.

– Не будьте таким хмурым, мой лейтенант, – в любом случае, ничего уже изменить нельзя. У вас теперь особая судьба, вы больше не человек. Тот Самый Эвинд, вы – символ Вы – Империя, – пропела девушка и повернулась так, чтобы молодому офицеру было удобнее взять ее под локоть – Так идемте, мой герой. Публика давно вас ждет.

Часть II

ШАД ЭВИНД

Вокруг была неописуемая пустота – вязкая и плотная затягивающая бездна Синие молнии оставили причудливый след – терпкое дыхание послегрозового озона и едкий, сильный запах гари, искристая тьма была, как вода, медленно застывающая при стуже. В этой пелене не оставалось ничего – ни ощущений, ни эмоций, ни смерти, ни жизни Эвинд из последних сил попытался освободиться, цепляясь за единственное, что ему еще не отказало, – воспоминания но леденящие струи добрались наконец до сердца, и все на свете потеряло какое бы то ни было значение И только где-то внутри еще тревожно пульсировала не до конца усыпленная холодом клеточка, требуя стряхнуть оцепенение, ожить, проснуться… Проснуться?

Веселый золотистый свет, ничуть не уступавший лучам утреннего солнца, заливал просторную низкую комнату – полукабинет-полуспальню Темно-синяя форма флагмана – полковника Имперского Звездного флота – в полной готовности лежала у постели, трехмерный стереоэкран рабочего терминала в углу мерцал в ожидании команды на запуск подготовленных документов От "окна" с изображением поросших можжевельником холмов веяло искусно воспроизведенным смолистым духом.

Половину противоположной стены занимал портрет Императора.

Голубые слои атмосферы плавно перетекали в черноту космоса над головой повелителя Империи, и Двенадцать Созвездий казались огненными брызгами в его густых темных волосах. С плеч Великого Дома ниспадало церемониальное одеяние с символами Империи; драпировка ткани, сжатая в кулак сильная рука, чуть согнутое за мгновение до шага колено под одеждой казались осязаемыми, выступающими за раму портрета. Но лицо Императора скрывала тень, его черты были почти неразличимы – угадывалась только решительная складка губ, да глаза, тоже едва различимые на фоне звезд, преследовали смотрящего на портрет, в какой бы части комнаты тот ни стоял.