Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин

– Прости, конечно, – еще ленивее, чем прежде, произнес Бурый, – но с каких это пор я должен перед тобой отчитываться и, тем более, отвечать?

– Не передо мной, – слегка умерив темперамент, терпеливо поправил Портной, – а мне. Я задал вопрос – ты мне ответил, ты спросил – ответил я… Не по понятиям – с ними я знаком, и они в данном случае ни при чем, – а по существу поставленного вопроса: что происходит? Это твоя территория. На ней творится черт знает что, а ты прилетел за тридевять земель в Москву и шуточки шутишь… Дело ведь нешуточное, Ваня!

– А я и не шучу, Яша, – принял дружеский тон Бурко. – Это так, смех сквозь слезы… Вот ты говоришь: моя, мол, территория… А она не моя, она, в основном, белорусская. Платить им за коридор мы можем, а вот контролировать то, что там творится – извини-подвинься.

– И что же, никакой информации? – жалобным, чуть ли не плачущим голосом спросил Хвост.

– Кое-какая информация имеется, – вздохнул Бурко. – И я думаю, что ты ею располагаешь. Подозреваю даже, что знаешь ты намного больше, чем я, грешный, только зачем-то темнишь. Проверяешь, что ли, поймать на чем-нибудь хочешь? Зря, Яша, не на чем меня ловить. Но, если тебе угодно, изволь: перебили всех, как собак, а товар то ли с собой унесли, то ли уничтожили. Вот и вся информация, какая у меня есть, большего я тебе сейчас даже под пыткой не скажу.

– Да, негусто, – после паузы, во время которой явно что-то обдумал и решил, печально протянул Хвост. Он почесал согнутым указательным пальцем горбинку крупного носа, вздохнул, понюхал свой бокал и аккуратно, словно боясь разбить, отставил в сторону, на краешек стола. – К сожалению, ты глубоко заблуждаешься по поводу моей осведомленности: я знаю столько же, сколько и ты, и ни на йоту больше. Поэтому у меня к тебе еще один вопрос – простой, но очень важный: это, часом, не твои ребята шалят?

– Ты говори, да не заговаривайся… – набычившись, грозно привстал из кресла Бурый.

– …Жидовская морда, – услужливо подсказал Яков Наумович, и собеседник, осознав явную неуместность своего непарламентского поведения, расслабленно опустился на место. – Успокойся, Ваня, это не разборка, а дружеский разговор двух старых знакомых и деловых партнеров, которым кто-то начал активно ставить палки в колеса. Наша задача не перекричать друг друга, обвиняя во всех смертных грехах, а выяснить, кто затеял с нами эту игру, и вырвать ему игралку с корнем, чтоб впредь неповадно было баловаться. Я ведь не говорю, что это ты на старости лет сошел с ума и решил перечеркнуть нашу дружбу и похоронить хороший бизнес ради пары килограммов метадона! И надеюсь, тебе даже в голову не пришло – по крайней мере, всерьез, – что я сделал то же самое из-за двух ящиков с железками.

– Это верно. – Бурый тяжело вздохнул, залпом допил коньяк, и Яков Наумович, привстав, на правах хозяина снабдил его новой порцией импортного зелья. – Ты прав, это не нужно ни мне, ни тебе.

– Так, может?..

– Да нет, – отрицательно помотав крупной головой, решительно возразил Иван Захарович, – ерунда это. У меня в тех краях работают серьезные бригадиры. Людишки у них, конечно, так себе – сброд, что называется, с бору по сосенке. Но дело поставлено как надо быть, и, если бы кто-то из местных только подумал выкинуть что-то подобное, ему бы сразу башку отвинтили – раньше, чем успел бы эту чушь до конца додумать. Полагаю, и на твоей стороне дело налажено не хуже.

– Ну да, – иронически закивал головой Хвост, – все просто отлично, вот только люди и товар куда-то пропадают. И люди непростые, и товар, вроде, не тот, который можно на колхозном рынке толкнуть. И потом, появление в тех краях группы каких-нибудь гастролеров ни твои, ни мои ребята не пропустили бы. Это все не случайные неприятности, Иван. Кто-то объявил нам войну, и работает этот кто-то достаточно профессионально. И знаешь, что мне больше всего не нравится? Уровень его осведомленности. Он, этот кто-то, знает все: маршруты, графики движения курьеров, расположение тайников, точки рандеву… Потому-то мне и тревожно. Как бы мы с тобой ни доверяли друг другу и своим людям, такая информированность может означать только одно: где-то происходит утечка, и слил нас не рядовой бык, а кто-то из ближайших помощников. Я уже начал проверять своих людей…

– Я тоже, – перебил его Бурко. – Только проку от этого пока что не видать. А что говорит этот твой штемп?

– Кто, прости?

– Твой человек с Лубянки, – перевел Бурый.

– Тише, тише! – замахал на него руками Портной. – У стен тоже есть уши, даже у этих. – Он обвел вокруг себя рукой, в которой держал бокал с коньяком. – Как говорится, не поминай черта…

– И все же?..

– Да ничего он не говорит, – с досадой отмахнулся Хвост. – То ли действительно ни черта не знает, то ли знает, но почему-то не считает нужным рассказывать.

– Не знает, – хмыкнув, с явным сомнением протянул Иван Захарович. – Это вряд ли, Яша. Я, к примеру, знаю, что по ходу захвата твоих ящиков убили двоих пограничников, капитана и прапорщика. Катер с трупами прибило к опорам моста в районе населенного пункта. Это видели многие, это попало в сводки, и эта информация просто не могла пройти мимо человека, который работает на Лубянке и получает деньги и там, и здесь именно за то, чтобы контролировать ситуацию в заповеднике. Темнит твой штемп, Яша. И я даже могу предположить, зачем он это делает. Как работает наш коридор, он знает от «А» до «Я», потому что сам помогал его наладить. Ему известна вся схема – чуть ли не от сборочного конвейера оружейного завода до подпольной химической лаборатории в Амстердаме. Каждого нашего таможенника, каждого пограничника, каждого егеря в заповеднике он знает, как облупленного, на каждого у него имеется досье, где подробно изложена вся подноготная. А теперь подумай сам: зачем ему, такому грамотному, мы с тобой?

Яков Наумович замер, не донеся до рта бокал, а потом, осторожно поставив его на край стола, где уже красовался сложный узор из перекрывающих друг друга влажных колец – следов от донышка, – беззвучно похлопал в ладоши.

– Ну, Иван Захарович, – изумленно протянул он, – ну, голова! Недаром говорят: когда хохол родился, еврей заплакал!

– Не понимаю, чему ты так обрадовался, – проворчал ничуть не польщенный комплиментом Бурый.

– Определенности, Ваня. Определенности! Я только сейчас понял, как сильно мне ее не хватало все эти дни.

– Да ты погоди, – сказал Бурко, – не торопись с выводами. Может, он тут и не при делах!

– Может, и не при делах, – легко согласился Хвост. Забавный одесский акцент бесследно улетучился из его речи, выражение печального добродушия исчезло со смуглого лица, будто стертая мокрой тряпкой надпись мелом с классной доски. Теперь тон его стал жестким, а взгляд – острым, как парочка сапожных шил. – Все может быть. Только в нашей ситуации куда ни кинь, все клин. Если он в курсе событий и темнит, значит, ведет свою игру – то есть подлежит немедленной ликвидации. А если не знает того, что обязан знать по долгу службы, – значит, его самого водят за нос, держат под колпаком и ждут, когда он выведет ищеек на нас с тобой. Что надлежит делать в этом случае, ты знаешь сам – тоже не первый год замужем, верно? Ну, и какая, в таком случае, разница, при делах он или не при делах?

– Действительно, никакой, – подумав секунду, согласился Бурый. Жесткие складки вокруг его изогнутого уголками книзу рта разгладились, широкое бледное лицо приобрело умиротворенное, сонное выражение. – А ты говоришь: голова, голова… Своя-то, гляди, не хуже! За это и уважаю. Что ж, ты сам все сказал. Твой штемп – тебе и карты в руки. Если хочешь, могу помочь людьми.

– Этого-то добра у меня навалом, – отмахнулся Хвост. – Справлюсь, не беспокойся. А ты не сочти за труд, займись заповедником, отлови этих упырей, которые там завелись, и вбей в братскую могилу осиновый кол – поострее да потолще. А когда разберемся с этими делами, возобновим трафик.

– Без прикрытия? – удивленно приподнял бровь Бурый.

– Мы пять лет без прикрытия работали и горя не знали, – напомнил Хвост, – пока этот урод не объявился и за глотку нас не взял. Знал бы ты, Иван, как он мне надоел! Короче, избавлюсь я от него с превеликим удовольствием, а если после этого возникнут проблемы, будем, как обычно, решать вопросы по мере поступления.

– Это, конечно, не рецепт вечной молодости, но ничего лучшего, пожалуй, не придумаешь, – сказал Бурый. Он залпом осушил бокал, с негромким отчетливым стуком поставил его на стол и решительно встал, давя в хрустальной пепельнице окурок. – На том и порешим, Наумыч. Не стану тебя задерживать. Приятно было повидаться.

– Взаимно, – тоже поднявшись и пожимая протянутую через стол руку партнера, откликнулся Хвост. – Ты прямо в аэропорт или еще погостишь?

– Некогда гостевать, Яков, – ответил Бурый, – дома дел невпроворот. Да и не люблю я эту вашу Москву. При Советах не любил, а уж теперь и вовсе глядеть на нее не могу. Не Москва, а какой-то Грозный пополам с Бишкеком!