Слепой. Исполнение приговора - Андрей Воронин

Картина произошедшего убийства была ясна ему так, словно он видел все своими глазами. Курьеры, которые везли через радиационный заповедник доставленный из Европы метадон, не остановились бы в этом глухом месте просто так, без веской причины. Причиной этой наверняка стал подполковник ФСБ – либо каким-то образом знакомый Фоме, либо предъявивший ему служебное удостоверение. Мочить сотрудников спецслужб даже здесь, в зоне отчуждения – крайне нездоровое занятие, отвлекаться на которое курьерам, везущим ценный груз, мягко говоря, не рекомендуется. Поэтому стрелять в повстречавшегося на пути эфэсбэшника они не стали, а он спокойно достал свой «Стечкин» и проделал излюбленный фокус, который так хорошо ему удается: перестрелял всех, как собак, и пустил принадлежащую Хвосту наркоту дымом по ветру.

Буквально через несколько минут после этого он проехал мимо «Таврии» Струпа. Если в тот момент он и не знал, чью машину наблюдает вблизи места только что завершившейся бойни, то узнать это ему, офицеру одной из самых могущественных и грозных спецслужб мира, не составляло никакого труда. Свидетели ему, конечно, не нужны, и Струп очень сомневался, что, будучи обнаруженным, успеет предъявить коллеге свое собственное удостоверение. А если успеет, вряд ли это на что-либо повлияет: штатный ликвидатор на задании – это тебе не наркокурьер. Ему абсолютно безразлично, в кого стрелять – хоть в случайного прохожего, хоть в спикера парламента, если тому не посчастливилось оказаться не в то время не в том месте.

Если он действительно имел отношение к ФСБ, а не обманул Фому состряпанным на бытовом принтере липовым удостоверением, дело принимало серьезный и довольно неожиданный оборот. А впрочем, не такой уж и неожиданный. Майор Бурсаков не верил, что появление ликвидатора в темных очках тут, в заповеднике, является заключительной частью операции, которую параллельно с их отделом проводило какое-то другое подразделение известного ведомства. Конечно, путаницы и неразберихи в работе спецслужб хватало всегда; немало ее и ныне, но не до такой же степени! К тому же, отстреливать мелкую сошку наподобие Фомы и иже с ним – пустая трата времени, приводящая лишь к порче отчетности. Стреляют обычно в тех случаях, когда след ведет высоко-высоко наверх – когда оставить все, как есть, невозможно, а выносить сор из избы не хочется. Это происходит не так часто, как показывают в телевизионных боевиках, но и не так редко, как об этом, пусть даже с опозданием на десятки лет, сообщают средства массовой информации.

А мелкую рыбешку, которой являлись все те, кого киллер в темных очках перебил здесь, в заповеднике, принято брать с поличным, показательно судить и сажать – разумеется, надолго, чтоб другим неповадно было. Грамотные, опытные следователи, пользующиеся полным доверием высокого начальства, умело направят показания задержанных в нужное русло, удалив из них все упоминания о тех, о ком упоминать не надо. На нарах приземлятся все – курьеры, дилеры, посредники и организаторы – все, кроме тех, кто, сидя на самом верху, контролировал ситуацию и подгребал под себя львиную долю доходов от нелегального бизнеса. Последние либо будут убиты – что, как уже упоминалось, случается довольно редко, – либо продолжат благоденствовать – с почетом уйдя на пенсию, получив перевод с повышением, а то и оставшись на прежнем месте.

Поэтому происходящий на глазах у майора Бурсакова отстрел исполнителей низшего звена, по его мнению, означал одно из двух: либо криминальную войну за передел сфер влияния, либо чью-то попытку замести следы, обрубить ту самую ниточку, что ведет наверх. И, если первое сулило всего лишь временные осложнения, второе могло пустить псу под хвост все усилия майора и его коллег.

В свете всего этого добытая информация представлялась дьявольски ценной. Она требовала срочной отправки в Москву, тем более что проверить ее и сделать из нее правильные выводы могли только там. А вот инстинкт самосохранения требовал прямо противоположного: забраться в самую глубь заповедника, где у Струпа было оборудовано убежище на случай форс-мажорных обстоятельств, и сидеть там, пока дребезжащий в мозгу тревожный колокольчик не угомонится.

Выбор был нелегкий, но очевидный – такой же, примерно, как у пулеметчика, оставшегося прикрывать отход обескровленной в боях роты и видящего, как вдали над полем стеной встает поднятая наступающими вражескими танками пыль. Как и упомянутый пулеметчик, майор Бурсаков находился на службе и был, таким образом, обязан следовать велению долга. Этому самому велению свойственно вступать в непримиримый конфликт с инстинктом самосохранения; в этом нет ничего нового, и Струпу к таким ситуациям было не привыкать. Тем более что, в отличие от пулеметчика, оставшегося наедине с вражеской танковой колонной, он имел реальный шанс выжить – нужно было соблюдать осторожность, только и всего.

И он соблюдал ее, как мог. Поскольку немалую часть пути предстояло проделать по населенным, относительно цивилизованным местам, незаменимый в ближнем бою помповый дробовик пришлось оставить дома, ограничившись пистолетом. Соответствующим образом выправленное разрешение на владение гладкоствольным охотничьим оружием лежало у него в кармане. Но полицейские косо смотрят на торчащий дулом кверху под рукой у водителя заряженный дробовик, а от зачехленного ружья, лежащего в багажнике или даже на заднем сидении, в острой ситуации толку не больше, чем от подобранного в лесу гнилого сучка. Конечно, зашитое в подкладку камуфляжной куртки служебное удостоверение майора ФСБ, будучи предъявленным, мигом сняло бы любые проблемы с патрульными. Но это означало бы провал: любой встреченный в здешних местах человек, независимо от наличия или отсутствия у него на плечах погон, мог работать и, скорее всего, работал либо на Бурого, либо на Хвоста. Уже через полчаса после того, как ты сунешь под нос остановившему тебя гаишнику свою ксиву, все приграничье будет знать, что Струп на самом деле никакой не Струп, а переодетый федерал, и проживешь ты после этого ровно столько, сколько понадобится здешней братве, чтобы организовать на тебя засаду…

Стрелок в старомодных «хамелеонах» тоже, верно, не стал бы козырять своими корочками, если бы только заподозрил, что Фома проживет достаточно долго, чтобы его заложить. Но до сих пор все, в кого он стрелял, умирали мгновенно, вряд ли даже успев до конца понять, что происходит. Судя по результативности работы, парень был настоящий профи; курьеры, проводники, быки, что сопровождали грузы, егеря и даже охрана заповедника – словом, вся эта разжиревшая шушера, мнящая себя полновластными хозяевами здешних мест, – против него были сущие дети. Он привык к легким победам и, как всегда бывает в таких случаях, допустил прокол.

И теперь только от майора Бурсакова зависело, чтобы эта маленькая небрежность не сошла коллеге с рук. Струп должен был и твердо намеревался сделать все, что для этого потребуется, тем более что требовалось от него не так уж много: добраться живым до ближайшего райцентра Брянской области, выйти в интернет и передать добытую информацию по гарантированно защищенному от взлома каналу экстренной видеосвязи.

Солнце поднималось все выше, подсушивая асфальт, дорога постепенно светлела, из-за забитых мокрой землей трещин и выбоин приобретая сходство уже не с лоснящейся шершавой кожей морского змея, а с пятнистой шкурой диковинного серого жирафа. На обочинах мелькали, выглядывая из кустов, покосившиеся километровые столбики, навстречу начали все чаще попадаться машины с такими же, как на «Таврии» Струпа, брянскими номерами – правда, настоящими. То есть, номерные знаки на «Таврии» тоже были настоящие, как и лежащие в кармане камуфляжной куртки документы; данное транспортное средство было в установленном законом порядке зарегистрировано сразу в трех сопредельных государствах так же, как его владелец являлся владельцем сразу трех, причем настоящих, паспортов – российского, украинского и белорусского. Нелегально обитающий на территории радиационного заповедника браконьер и контрабандист по кличке Струп никаких документов, естественно, не имел, а его тарантас, разъезжая по зоне радиоактивного загрязнения, так же естественно и непринужденно обходился без регистрационных номеров и техпаспорта. В силу названных причин майор Бурсаков и его «Таврия» в некотором роде представляли собой целую колонну из четырех одинаковых автомобилей, три из которых для непосвященных оставались невидимыми.

Струп выехал затемно, под проливным дождем отыскав и заставив завестись спрятанную на окраине заброшенной деревни машину, которая и в хорошую погоду не отличалась покладистым нравом. Он все время ждал неприятностей – лежащего поперек дороги бревна, притаившегося на обочине патрульного автомобиля, около которого неспешно прохаживается, надвинув до кончика носа капюшон мокрой плащ-палатки, убийца в темных очках и с полосатым жезлом в руке, – но в зоне с ним так ничего и не приключилось. А теперь, вне ее пределов, да еще и при солнечном свете, шансы наскочить на засаду существенно уменьшились, вплотную приблизившись к нулю.