Почтальон, шире шаг! - Сергей Михальчук

— Не думаешь ли ты у себя их развести? — хитро прищурился дедушка. — Больно горячо расхваливаешь…

— А почему бы нет, — ответил дядя Мартын. — Арбузы у меня — сам видел какие. А «колхозница» — она у нас тоже должна расти. Разве ж мы не колхозники? — засмеялся усач. — Конечно, поначалу уход ей потребуется серьезный, что ни говори, гостья южная, однако… Однако, бывай, Микола, а то как бы машина без меня не укатила. Придется потом на своих двоих добираться.

Дядя Мартын еще раз пожал всем руки и зашагал к грузовику, который стоял на дороге у леса. А Маринка вместе с дедушкой, мамой и Сашей направились к телеге.

Путешествие на телеге

Темно-гнедая лошадка — дедушка называл ее Каштаном — трусила себе потихоньку, а дедушка ее и не подгонял, словно хотел дать своим дорогим гостям отдохнуть и оглядеться. Дорога сначала шла через лес, и Маринка все время пригибалась, опасаясь, что нависавшие над самой телегой еловые лапки и березовые ветки стянут с головы белый платочек, который мама повязала ей перед выходом из самолета. Но затем лес кончился, телега выкатила на полевую дорогу, по обеим сторонам которой розовел еще не сжатый гречишник, и Маринка с облегчением выпрямилась.

Она сидела рядом с мамой на ворохе мягкой золотистой соломы, застланной клетчатым рядном, и держалась за планку, потому что телегу то и дело подбрасывало на камнях да на выбоинах. Саша пристроился на передке возле дедушки, забрал у него кнут и, сияя от важности, покрикивал на лошадь: «Но-о, Каштан, но-о-о!» — однако Каштан не обращал на него никакого внимания. Дедушка раскурил маленькую трубку, похожую на голову смешного человечка с длинным носом и острой бородкой, и синеватый дымок из нее поплыл, смешиваясь с рыжей пылью, клубившейся за телегой.

А вокруг было такое раздолье, такой простор, что у Маринки дух захватывало, словно она снова взлетала на самолете. Легко и радостно стало ей, и она сама не заметила, как замурлыкала себе под нос песенку, которую ей не раз пела мама, когда Маринка была еще совсем маленькой:

Еду, еду, едуЯ по белу свету,К бабушке и к дедуНикак не доеду.Чтобы путь далекийБыстрым был и гладким,Припрягу сорокуЯ к своей лошадке.

На синем-синем небе ярко горело солнце. Над дорогой, перед лошадью, словно сопровождая ее, кружили стрекозы с прозрачными слюдяными крылышками. Зелеными пятнами темнели в розовато-коричневом гречишнике круглые островки кустов. Весело постукивали колеса телеги. Пахло медом, и от сладкого запаха этого кружилась голова.

Маринка глубоко, аж в груди кольнуло, вздохнула и откинулась на спину. Зажмурила глаза и словно поплыла, покачиваясь в лодке, по широкой, спокойной реке. И вдруг ей почудилось, что они едут совсем в другую сторону — не в деревню, где их ждет не дождется бабушка, а назад, на аэродром.

Она подняла голову. Нет. Далеко впереди, как и прежде, возвышаются зелеными горами деревья, справа сверкает на солнце крыша какого-то огромного здания. Маринка легла, зажмурилась — и телега снова покатила назад.

Она лежала и слушала, как дедушка разговаривает с мамой. Правда, говорил больше дедушка.

— Вот уж беспокойный человек этот Мартын, — попыхивал дедушка трубкой. — Обязательно надо ему что-нибудь такое придумать, чего еще ни у кого нету. Теперь, вишь, дыни привез… Ты, Валюша, его должна помнить. Это ж он, когда ты еще в школу ходила, приезжал в наш колхоз пчел покупать. Двенадцать ульев они взяли тогда. И картошку «темп» он первым в наших местах стал сажать. Отменная картошка, крупная, разваристая, а урожай — по ведру с куста. Он сначала у себя в огороде посадил — из какого-то картофляного научного института с десяток привез, а теперь у нас никакой другой и знать не хотят. И в колхозах, и на участках приусадебных только «темп» растет. А Мартын уже над новой колдует, «белорусская» называется. Вроде бы она получше «темпа» будет, в ней, ученые говорят, крахмала больше. Башковитый, скажу я тебе, мужик. Я его еще с войны знаю, партизанили вместе…

Под мерный перестук телеги и негромкий голос дедушки Маринка задремала. Что ни говори, а встала сегодня рано, раньше всех… Опять же дорога: троллейбус самолет… А волнений сколько! Разморило Маринку.

Каштан мягко прихлопывал копытами дорожный песок. Потом под ногами у него что-то забарабанило, и тут же словно гром из края в край прокатился.

Маринка быстренько вскочила и протерла кулаками глаза. Оказывается, они переехали мост через речку.

— Гуси! Гуси! — пронзительно закричал Саша, словно никогда раньше не видел гусей.

— Ой-ёй-ёй, а сколько же их! — подхватила Маринка.

Оба берега реки у дороги казались белыми от гусей. Словно снег выпал и замел все вокруг. Гуси щипали траву, неторопливо переваливаясь на коротких ножках. Целая стая бултыхалась в речке. И только один глупый гусак вдруг вытянул длинную шею, грозно зашипел и побежал за телегой.

— Чего это ты, чтоб ты здоров был! — сказал дедушка, взял у Саши кнут и покрутил им в воздухе.

Гусак понял, что шутки плохи, остановился, задрал голову и злобно загоготал. Потом повернулся и важно направился к реке, всем своим видом давая понять остальным гусям, что это именно он прогнал громыхающую телегу, что, если бы не его отвага, худо пришлось бы всему гусиному племени.

— Ну, — хитро прищурился дедушка, собрав у глаз веселые лучики-морщинки, — а сосчитала бы ты, сколько в нашем колхозе гусей?

— Может быть, сто? — неуверенно назвала Маринка самую первую цифру, которая пришла ей в голову.

— А вот и не угадала, — усмехнулся дедушка. — Не сто, а три раза по сто да еще тридцать. Целый, к примеру тебе сказать, гусиный батальон. А знаешь, кто им командует, тем батальоном? Наши ж хлопчики и девчатки. У нас в позапрошлом году всего с десяток гусей было, никто ими не занимался. И без того работы много, где ж ты рук свободных наберешься. А пионеры задумали птицеферму организовать. И что ты думаешь — организовали. Сами за гусями и ухаживают: кормят, на речку пригоняют. Кухню специальную построили и электричество туда провели…

Подробнее рассказать о птицеферме дедушке не удалось, потому что Каштан повернул направо, и телега вдруг оказалась в широком зеленом туннеле. С обеих сторон за низенькими заборчиками из штакетника высились стройные клены, кучерявые липы, развесистые каштаны, белоствольные, в черных пятнышках веснушек, березы. За ними, в глубине дворов, в густой зелени цветников и садов, приветливо поблескивали окнами дома под шиферными, железными, черепичными крышами. Дома были обшиты досками и покрашены голубой, желтой, салатовой краской — словно прошел по деревне веселый волшебник и разбросал осколки теплой семицветной радуги.

Бабушка Ганна

Бабушка встретила их у ворот. Пока она подхватывала сначала Сашу, потом Маринку на руки, целовала в обе щеки и ссаживала на землю, обоим казалось, что бабушка высокая и сильная. Как дед, как их мама. Но, очутившись на земле, Маринка увидела, что бабушка Ганна всего, может, на голову выше ее. Ей даже не поверилось, что это — мама их мамы.

А бабушка тем временем поторапливала деда:

— Подкинь коню сена, а лучше кликни мальчишек с улицы — пусть прокатятся до конюшни. Да пойдемте быстрей в хату.

Маринка еще никогда не была в деревне и немножко огорчилась, когда увидела, что внутри бабушкина хата почти ничем не отличается от их городской квартиры. Как и у них — две комнаты и кухня, как и у них — круглый стол, стулья, мягкий диван, красивые половички. Негромко поет радиоприемник, подмигивая зеленым кошачьим глазом. Под потолком — электрическая лампочка, только не с голубым абажуром, как у них, а с розовым. А она-то надеялась увидеть что-нибудь интересное…

Немножко утешила Маринку печь. Такой огромной, в полкухни, синевато-белой, словно снежный сугроб, печи в городе она ни у кого не видела, — хоть про печь сможет рассказать подружкам. И еще окна в бабушкиной хате были немножко поменьше, но какой интерес об этом рассказывать…

— К столу, к столу, гостейки мои дорогие, — приговаривала тем временем бабушка, вытирая передником и без того чистый, выскобленный до желтизны стол. — Проголодались небось после такой-то дороги. Ну, ничего, сейчас я вас накормлю…

— Какая ж это дорога, мамочка, — сказала Маринкина мама. — Тридцать минут всего летели, было когда проголодаться…

— Не говори, доченька, сама знаю. Как-то вместе с Миколой ездила в город — двое суток на паре коней добирались. Это ж нас за молотилкой для колхоза посылали, — говорила бабушка и все ставила, ставила на стол тарелки.

— Э-э, старая, о чем вспомнила! — засмеялся дедушка. — Когда это было — лет сорок с гаком минуло. А они ж — самолетом. Р-раз — и тут.