Почтальон, шире шаг! - Сергей Михальчук

А это что? Еще одна дорога? Но почему она такая извилистая? Так и вьются петли, так и вьются, поблескивают под солнцем…

— Мама, что это? — не выдержала, спросила Маринка, наклонившись к маме.

— Где? — не поняла мама.

— Да вон там, внизу. Видишь?

— Это река, — ответила мама. — А сейчас над железной дорогой полетим. Видишь, какая она ровная. Словно две нитки натянули туго-туго. А вон мост…

До чего же далеко все видно с самолета!

Исчезла железная дорога, растаяла. И речки не стало. Во все стороны внизу раскинулся лес. Маринка не раз бывала с папой в лесу. В грибы ездили, в ягоды. Там такие чащобы — не продраться. Бывало, вся исцарапаешься, а то и платье о сук порвешь, пока доберешься до крепенького черноголового боровичка. А сверху лес совсем не такой. Даже цвет иной: темно-зеленый, почти синий. Деревья кучерявые, и каждое как будто отдельно от других растет. Была бы охота, кажется, пересчитать можно. Только слишком уж их много. А между деревьями поляны, полянки. Плывут, проплывают. На одной стадо коров пасется. И костер горит: сизый дым стелется по земле. А пастуха не видно. Где он, тот пастух, может, за боровиками охотится?

Маринка оглянулась, чтобы позвать Сашу и вместе поискать на полянке пастуха, пока она еще не исчезла, эта полянка, но Саши рядом не было.

Саша исчез.

Сначала Маринка подумала, что Саша чего-то испугался и спрятался. Но где? Спрятаться в самолете было не так-то просто: все на виду. На всякий случай Маринка заглянула под скамейки, на которых вдоль прохода сидели пассажиры, затем прошла в хвост самолета, где стояли чемоданы, сумки, кошелки.

Саши нигде не было.

«А вдруг, — похолодев, подумала Маринка, — он забыл, что летит в самолете, открыл дверь и вывалился? И никто даже не услышал…»

Маринке стало так жалко брата, что она чуть не заревела. Но нет, дверь была заперта на засов с цепочкой и прижата лесенкой. Открыть ее Саша никак не смог бы.

Маринка подбежала к маме, дернула ее за руку и изо всех сил закричала:

— Саша! Где Саша?!

Мама оторвалась от окна, глянула в одну, в другую сторону…

И правда, где Саша?

Рыжеусый дядя, который даже в самолете не расставался со своей кошелкой и держал ее на коленях, что-то сказал маме. Но в гуле мотора ничего нельзя было разобрать. Тогда он показал рукой на кабину летчиков.

Конечно же, Маринка бросилась туда первой.

Двери в кабину были застеклены. За ними на небольшом возвышении виднелись два кресла. В креслах, глядя прямо перед собой, сидели летчики. Со своего места Маринка могла разглядеть только их спины и головы. Оба летчика были в наушниках, а тот, который сидел слева, обеими руками держал руль. Руль был, как в машине-такси, блестящий, белый, только не круглый, как баранка, а полукруглый, словно кто-то разломал баранку пополам. На стенах кабины виднелись какие-то металлические коробки и коробочки, разноцветные провода. Всюду торчали ручки, рычажки, светились разноцветные глазки приборов, вздрагивали стрелки…

Но Саши не было и здесь.

Вдруг летчик, который сидел справа, зашевелился, повернулся к каким-то рычажкам, и из-под руки у него выскользнула загорелая ножка в белом носке и синей сандалии.

— Здесь он! — закричала Маринка и потянула маму за платье. — Видишь, мамочка, здесь!..

Но мама увидела Сашу еще раньше, едва только подошла к кабине, и теперь спокойно глядела через головы летчиков вперед, туда, где за грядой серых облаков широким полукругом открывалось ясное, синее небо.

Встреча

Когда они все вместе вернулись на свои места и Маринка снова выглянула в окно, то ни дыма от костра, ни стада коров на полянке уже не было. Да и лес кончился. Теперь под самолетом проплывали зеленые луга и широкие, неровные квадраты полей — то желтые, то темно-серые, то совсем черные. В одном месте, там, где оканчивалось желтое и начиналось черное, ползла какая-то, похожая на большого жука, машина. Мама сказала, что это трактор пашет.

Маринка принялась расспрашивать Сашу, что он видел в кабине летчиков, но тот лишь крутил головой и горделиво усмехался.

«Эх, если бы я сама там побывала! — с досадой подумала Маринка. — Уж я бы все-все разузнала, все-все рассмотрела! И для чего какие приборы, и что делают, чтобы самолет взлетал выше, и как летчики разговаривают между собой в таком грохоте… А Сашка что… ничего он там не увидел!»

Теперь они летели над каким-то городком или поселком, как раз над улицей, вдоль которой стояли красивые, словно сложенные из кубиков, белые домики и зеленели сады. Вдруг все за окном наклонилось набок, опрокинулось, словно самолет потерял управление. Маринка даже отшатнулась и схватила маму за руку. У нее снова заложило уши, но в сумку за конфетой мама не полезла.

Самолет выровнялся, и навстречу ему стремительно полетела земля. Промелькнул край перелеска, какие-то кусты, грузовик и несколько телег, возле которых суетились люди. Самолет ударился о землю колесами, подпрыгнул, снова ударился, на этот раз мягче, прокатил по широкому лугу и остановился. В последний раз взревел мотор и выключился. И стало тихо. Так замечательно тихо, что Маринка засмеялась от радости.

Из самолета Маринка с мамой и Сашей вышли самыми последними.

— Вот и прилетели. Большое вам спасибо! — сказала мама летчику, который вынес их чемодан. — А почему же это нас никто не встречает?!

И тут Маринка увидела дедушку. Она сразу узнала его, хотя не видела с самой весны. Как и тогда, весной, когда дедушка с Васильком и дядей Петром приезжал в город, он был в сером суконном пиджаке и черной рубашке с вышитыми по вороту зелеными листочками. На голове — выгоревшая шапка с обвисшим козырьком, на ногах — сапоги с высокими голенищами.

Дедушка хлопал по плечу дядю с рыжими усами, прилетевшего вместе с ними, и, казалось, совсем не замечал ни дочь, ни внуков.

— Да повернись ты, покажись! — громко говорил он, вздернув седую, аккуратно подстриженную бороду. — Значит, у моря лечился, в санатории? От чего же тебя там лечили, мил-человек, ты ведь и без этих самых санаториев здоровый, как дуб!

— Ремантизм, брат, заедает, чтоб ему ни дна ни покрышки. Вот и послал колхоз в капремонт. А ты все в саду своем загораешь? Как там нынче урожай? Внукам зубы поточить хватит?

— Еще и останется. Подъедь со мной, полюбуешься. На деревьях за яблоками листьев не видать, такое дело…

Они разговаривали, а Маринке вдруг обидно стало. Как же так! Летели, спешили, торопились к деду, а он не обращает на них никакого внимания. Беседует с каким-то незнакомым дядькой, а к ним даже не подойдет…

Но тут усатый пассажир тронул деда за рукав:

— А не твои ли это, Микола, гости томятся? Смотри, брат, а то обидятся да назад улетят.

Дедушка повернулся, увидел Маринку, маму и Сашу и по спешно кинулся к ним. Расцеловал, щекоча мягкой седой бородой, засуетился:

— А доченька ты моя, а внучата вы мои дорогие… Да я ж вас и не приметил! Заговорился с человеком и своих, как тот говорил, не узнал. Вот ведь незадача… Ну, да пойдемте быстрей к телеге. Бабка, поди, где-то все глаза проглядела, дожидается…

Дедушка легко подхватил мамин чемодан, взял Сашу за руку и пошел к телеге, которая стояла под старой березой.

— Это ж вы припоздали немножко, — на ходу говорил он. — Я вас здесь с половины десятого жду. Вижу, тучи в вашей стороне ходят, затягивают небо. Думал, может, сегодня самолет и не прилетит. А он, вишь, прилетел. У нас здесь с неделю дождя не было, а у вас? Оно б, как тот говорил, хороший дождь картошке не помешал бы…

Не дождавшись маминого ответа, дедушка повернулся к усатому дяде, который шел вместе с ними:

— Ну, а ты, Мартын, куда? Может, и правда, заглянешь к нам? Погостишь, яблочек наших отведаешь.

— Спасибо, Микола, как-нибудь в другой раз, — отказался усатый. — Вон машина из Раёвки, до самого дома довезет.

Он попрощался с дедушкой и мамой, потом вдруг спохватился, что-то вспомнив, поставил на землю свою кошелку, сплетенную из белых прутьев, наклонился над нею и снова, как в аэропорту, подмигнул Маринке:

— Хочешь?

На ладони у него лежало что-то круглое: то ли большое яблоко, то ли маленькая тыква. Маринка взяла и поблагодарила, — дома разберемся…

— Это ж я познакомился в санатории с одним человеком с Кубани, — сказал дядька Мартын. — Как говорится, коллеги, он тоже огородником работает. Ну, уговорил на обратном пути к нему завернуть. Вот где, брат, огороды так огороды! Бахчи, по-ихнему. И растут на них арбузы да вот эти дыни. Каких только там сортов нету, все и не упомнишь. Мне особенно этот полюбился, «колхозница» называется. Дыни, правда, небольшие, но уж сладкие — чистый мед. А пахнут… Вот попробуете сами.

— Не думаешь ли ты у себя их развести? — хитро прищурился дедушка. — Больно горячо расхваливаешь…