До поворота (Кровавый Крым) - Кирилл Якимец

— Жора, эта блядь кусаеться, Невольно Слава отступил назад.

— За свисток дерни… Или под ребра сунь пальцем — перестанет! Таки-мне тебя шлифовать, что ли? — донеслось рассерженное шипение.

— Оставьте ее в покое! — это был тот самый знакомый женский голос, — Я вам что сказала!

— А ты тут не командуй! Это мои люди! — наседал на нее Жора, — Ты, шкирла, только стучать можешь.

— Фильтруй базарчики… Жоха!

— Так, Жор, куда ее? В машину что ли? — видно, бандиты уже устали от «борьбы с тенью».

— Цеппелин вас спишет. Шпана. Когда я… — и тут тяжелая бутылка шампанского, которую Жора держал в руке, опустилась ей на голову. Брызги шампанского… Брызги стекла, кровь, череп, волосы и мозги, еще какие-то непонятные кусочки — все это рассыпалось с хрустом. Женщина рухнула. Жора стоял, нелепо разводя руками, пытался все объяснить уже не существующей Марго.

— Не трогай… пошли, — из машины вылез Бек, усадил Жору вперед, бандитам с притихшей Милой велел быть сзади. Слава только успел рассмотреть знакомое белое пятно. «Черт, она опять в моей рубашке!»

— Скажем, что Николас…

— Не поверит.

— И не надо… — донеслись до него последние слова.

«Вот и хорошо, вот и все закончилось,» — успокаивал он себя, но совесть не отставала: ему постоянно, с повторами и стоп-кадрами, мерещилось, как Милу привязывают к столбу, отрывают по кусочкам ее худенькие черненькие ручки-ножки.

«Я просто пьян. Это ее жизнь, пускай так и живет. Меня это вовсе не должно касаться» Тут он как в детстве придумал себе двойника и завел с ним дискуссию:

— Я не попечительский совет и не детская комната миллиции…

— Но она искала защиты именно у тебя…

— Подумаешь! Ночью заползет таракан в ухо — его тоже защищать?

— Мужчина должен защищать своих женщин…

— Это? Моя женщина?!

— … И детей.

— Пошел в жопу!!!

— Не ори сыночек, вот, картошечки купи, — вдруг запричитал двойник старушачьим голосом. Слава не понял, как оказался на перроне; вагоны тянулись в обе стороны чуть не до горизонта и пахли… вагонами — тут и сравнить не с чем, и спутать невозможно. Мимо бродили всякие люди, кто-то с чемоданами, кто-то с картошкой. Шарахнувшись от бабки с ведром не пойми чего, Слава поскользнулся, ударился лбом о ступеньку поезда — пошла кровь, на глазах стало мокро.

— Куда тебе? — спросила какая-то сердобольная тетка на ступеньках. Поезд дернуло, он собирался тронуться.

— В Джанкой.

— Ладно, залазь. — она подала ему руку, — хоть морду отмоешь. Червонец гони, русскими.

Вваливаясь в медленно убегающий поезд, Слава посмотрел, на чем он поскользнулся: «Что за свинья умудрилась насрать прямо посередине перрона?!» — тут вспомнил про икру и рассмеялся.

— Ну, ты чо?! — проводница ткнула его локем, закрывая дверь. Он протянул ей деньги, которые лежали в переднем кармане, сам себе удивился, но тут вспомнил, что пред уходом из дома, точнее еще накануне вечером сунул туда все сбережения, а потом забыл.

— Вон, в третье купе ступай, к дембелям. В Джанкое я тебя высажу. Это скоро.

Ополоснув лицо тепловатой водой, Слава слегка протрезвел, рана была не глубокая, он попросил у проводницы пластырь и вошел в купе. За столиком сидели двое молодых парней, тупо глядя друг на друга; между ними стояло уже три пустых бутылки с зелеными этикетками и одна только-только открытая с этикеткой неопределенного сероватого цвета — «Напиток виноградно-ячменный крепкий Курский Соловей». Один парень вдруг зажмурился, потом снова открыл глаза — но муть из них так и не пропала. Тогда он поставил на стол третий стакан, предваврительно дунув в него, чтобы вытрясти чаинки, и налил до краев:

— Борис, — представился он, протягивая стакан Славе.

— Не могу я ребята, да вы что? Мне выходить скоро.

— Пей. — Второй налил себе и Борису, — Закусить нет, извини. Кончилось.

С облегчением Слава скинул дурацкую сумку и достал из нее консервы:

— Во, ребята, держите, у меня тут как раз… Открывалки только нет.

Второй дембель достал узкий складной нож и легко вспорол банку, потом еще одну.

— Михаил, — представился он, подняв стакан. Слава понял, что отказываться неудобно, и Михаил это сразу подтвердил: — Пей, не кокетничай…

Совершенно неожиданно полстакана «напитка крепкого» прошли лекго и даже приятно, Слава закусил, размазав рыжее содержимое по куску булки. Борис кивнул Михаилу:

— Вишь, а ты говорил — нельзя… Жив парнишка, значит — можно.

И они тоже выпили.

— Домой мы едем, — зачем-то обьяснил Борис. — А ты кто?

Слава с минуту подумал и вдруг понял, что забыл.

— Зовут-то тебя как?

— Не помню…

— Надо еще, — Михаил опять разлил по стаканам.

— Мих, видал? — Борис нехорошо усмехнулся, пьяная улыбка блуждала по щекам, скользкая, как мыло. — Он не хочет сказать, как его зовут!!

— Ну и что? — Михаил пытался попасть килькой на хлеб, но все время промахивался, — Что ж нам теперь с ним делать?

— Выписать… Или нет? Ты сам-то как думаешь? — спросил он у Славы.

— Не знаю, вам виднее…Ребята, какие вы замечательные…

— А давай проверим, может, у него бабки есть? — сквозь сон уловил Слава далекий голос Бориса. Борис порылся в черной сумке, потом достал из заднего славиного кармана пустой хлипкий бумажник. — Нету, сто рублей есть.

— На, дай ему червонец, — протянул бумажку Михаил, — вот, на опохмел как раз. Возьми еще консервов и хлеба… — он опять разлил по стаканам.

— Эй, раненый, — застучала в дверь проводница, — Джанкой твой скоро, не угори там.

Дембеля открыли дверь.

— Ребята, ребята, толкайте его, а то мимо проедет, — она покачала головой, поезд стал медленно тормозить, — опаздываем, одну минуту стоим только…

Спросонья, ничего не понимая, Слава стал упираться, но дембеля ткнули ему в спину, заломали руки, вытащили в тамбур, спустили вниз, повесив на шею сумку.

— Шагом-а-арш-ой!.. — В командирском крике Бориса что-то предательски булькнуло и сразу было заглушено грохотом сцепок. Слава пошел вперед, поезд ехал мимо, как громадное кошмарное чудовище — захотелось с ним сразиться, но вовремя расхотелось. Вот лавочка удобная, поле боя с настоящим чудовищем, с грозным Курским Соловьем.

— Как меня зовут?.. Колись, сука, я тебе в глаза гляну, я тебе — третью степень…

Два пальца сухо и бестолково шевелились в горле — Соловей крепко держался за новое гнездышко. Ладно. Кому не удалась жизнь, тому удастся смерть — это Левка Шуйский кого-то процитировал перед самой сессией. Интересно, что такое сессия? Слава заснул, свернувшись калачиком на лавочке, и снов ему никаких не снилось, потому что он не знал, кто он такой есть и какие должен видеть сны.