Давно закончилась осада… - Владислав Крапивин

— Вы учились в столице? — обрадовалась Татьяна Фаддеевна. — Тогда, может быть, вы знали доктора Вестенбаума? Он служил в Морском госпитале.

— Федора Карловича? Не имел чести знать лично, однако, будучи студентом, слышал о нем немало. И о его методах… К сожалению, он стал жертвой несчастного случая…

— Это Колин отец.

— О… — почему-то сильно смутился доктор. — Какая неожиданность. Весьма… приятно, да…

Татьяна Фаддеевна проводила доктора Орешникова до выхода из пансиона. И вернулась не очень скоро, хотя, казалось бы, должна была спешить к хворому (пускай и не сильно) племяннику.

— Я думал, вы уехали к нему в гости, — с легким ехидством заметил «больной ребенок».

— Мы просто беседовали… По-моему, Борис Петрович очень славный человек. Он обещал завтра вновь навестить нас.

— Об этом вы и беседовали столько времени?

— Николя! Твоя ирония неуместна… Представь, у нас в жизни есть с ним нечто одинаковое. Борис Петрович в пятьдесят четвертом году, еще обучаясь на медицинском факультете, подал прошение, чтобы его отправили фельдшером сюда, на театр военных действий. Но пока рассматривали бумаги, заболели разом его матушка и сестра, и он не мог их оставить. Матушка, к сожалению, умерла…

— А сестра выздоровела?

— Да, она сейчас с ним, они живут вдвоем… Борис Петрович, получив диплом, рассудил весьма логично, хотя многие и осуждали его…

— Как же он рассудил?

— Николя! Я не понимаю твоего насмешливого тона!

— Тё-Таня, я серьезно! Мне интересно.

— Он решил, что если не смог помочь защитникам города, то обязан помогать тем, кто станет возвращать город к жизни. И приехал сюда, хотя и не сразу. Представь себе, он не изменил решения, даже когда его невеста отказалась ехать с ним. Сказала весьма циничные слова: «Дорогой, я не жена декабриста…»

— Дура…

— Николя!..

— Но ведь правда же!

— В любом случае не следует употреблять такие слова… А теперь Борис Петрович хлопочет об устройстве здесь настоящей больницы… Признаться, я ему завидую.

— Так за чем дело стало? — тут же вырвалось у Коли.

— Ты это о чем, шер ами?

— Ну, вы же тоже здесь… То есть мы… А доктору наверняка нужны помощники. И не какие-то синие от водки фельдшеры, а образованные, понимающие в медицине дамы…

— Не говори глупости!

— Какие? Вы же в самом деле всякие курсы кончали и очень образованная. К тому же еще не старая и симпатичной наружности…

— Николя!

— Что, Тё-Таня? — сказал он невинным голосом.

— Ты знаешь, что я всегда преклонялась перед авторитетом Николая Ивановича Пирогова…

Коля знал. Великий хирург и герой Севастополя был кумиром тетушки.

— …И не разделяла лишь одну его точку зрения — на воспитание. Когда он утверждал, что для приведения в чувство таких вот болтунов бывает полезно их знакомство с розгой… Теперь я понимаю, что Николай Иванович и здесь был прав.

— Тё-Таня вы мне это говорили тыщу раз!

— Именно говорила. А сейчас вижу, что пришло время не слов, а дела.

— Ну… хорошо, — отозвался он с дурашливой покорностью. Пусть… если это вам доставит удовольствие. Но потом не поедем в Ялту, ладно?

— Что-о?

— А что нам делать в Ялте? Там, говорят, деревня…

— А здесь руины! Не хватает, чтобы ты стал трущобным мальчишкой!

— Я поступлю юнгой на торговую шхуну. А вы будете работать в больнице и приносить пользу народу. Вы же всегда хотели…

— Ты несусветный болтун…

— Нет, я это… «сусветный», — с удовольствием сказал Коля, понимая, что заронил в душу тетушки первое зерно сомнения.

— Прими порошок и не смей сегодня вставать из постели.

— Тогда достаньте мне из чемодана Гоголя. «Вечера на хуторе…»

Доктор Орешников появился на следующий день близко к вечеру. Кажется, тетушка слегка нервничала, что его долго нет, хотя Коля был уже на ногах (и отчаянно скучал). Пришел доктор не один, а с полным круглощеким господином веселого нрава.

— Коля, я вижу, вы молодец! Татьяна Фаддеевна, позвольте представить Ивана Ювенальевича Брешковского, моего коллегу… — Оба поцеловали у тетушки руку. Борис Петрович продолжал: — Иван Ювенальевич сегодня, по счастью, оказался у меня в гостях. Вообще же он служит в Симферополе и весьма известен как специалист по лечению легочных заболеваний и курортному делу. Я попросил его осмотреть Колю, если с вашей стороны не будет возражений…

Тетушка, разумеется, не возражала. Наоборот!.. Хотя заметно было, что опасается: как бы доктор Брешковский не опроверг вчерашний добрый диагноз Бориса Ивановича.

Иван Ювенальевич не опроверг. После долгих прощупываний и прослушиваний он похлопал Колю по острым лопаткам и заявил, что «общее сложение хрупковато, но ничего такого внутри у пациента он не улавливает, и, видимо, это был временный недуг».

— Хотя, конечно же, в любом случае крымский климат для мальчика полезнее прибалтийского. Так что возвращаться вам, пожалуй, не резон…

Коля сунулся в разговор:

— А климат в Ялте отличается от здешнего, от севастопольского?

Тетушка быстро взглянула на него.

— Не сильно, — отозвался доктор Брешковский. — Есть специфические отличия, но они не существенны, если человек не очень болен.

— Спасибо, Иван Ювенальевич, — учтиво сказал Коля, а тетушка опять взглянула.

Потом она провожала докторов и, как и накануне, весьма задержалась при прощальной беседе. До ужина была она молчаливой и ушедшей в себя, а перед сном сказала:

— Видишь ли… то, что ты вчера высказал шутя… насчет здешней жизни…

— Я не шутя!

— То, что ты высказал шутя, сегодня Борис Петрович… предложил мне всерьез.

— Он сразу мне показался неглупым человеком…

— Николя!

— Знаю, знаю, вы о Пирогове!

— Ты можешь отнестись к нашей беседе серьезно?

— А зачем относиться! Я же вижу, что вы уже решили!

— Как я могу решить без тебя? В конце концов, именно ты — причина этого авантюрного переезда…

— Причина согласна!

— Подожди. Я хочу, чтобы ты понял меня… Раз мы оказались в Крыму, а ты… слава Богу, не столь уж нездоров… — она быстро перекрестилась, — надо, чтобы во всем случившемся был какой-то смысл. Может быть, это судьба привела меня в город, куда я стремилась двенадцать лет назад и где могила моего брата… — Татьяна Фаддеевна промокнула платочком глаза. — Мне кажется, мое место именно здесь…

— Конечно же!

— Но ты слишком поспешен и горяч. Я хочу, чтобы ты отнесся ответственно…

— Тё-Таня, я ответственно!.. Я вот что подумал. Мне ведь зимой придется ездить в симферопольскую гимназию, сдавать экзамены за полугодие. Отсюда дорога на Симферополь прямая, а у Ялты горные перевалы. Я слышал, что зимой они бывают перекрыты из-за снегопада.

— Ох… с твоим ученьем пока еще ничего не ясно…

Однако скоро прояснилось и с ученьем. С уезжающим в Симферополь Иваном Ювенальевичем Брешковским Татьяна Фаддеевна послала в гимназию письмо. В нем, излагая все обстоятельства, она просила директора и попечительский совет «зачислить экстерном» сироту, который является сыном участника прошлой военной кампании, умершего военного врача Федора Карловича Вестенбаума и племянником погибшего в Севастополе артиллерийского офицера Андрея Фаддеевича Весли. Необходимость экстернатного обучения объяснялась слабостью здоровья, при котором Николай Вестенбаум должен всегда находиться под наблюдением своей попечительницы и родственницы госпожи Лазуновой.

Ссылка на нездоровье после освидетельствования докторами Орешниковым и Брешковским выглядела не очень-то правдивой (и тетушка стыдливо морщилась). Но жизнерадостный Иван Ювенальевич объяснил, что это «всего лишь тактический ход, дабы гимназические крючкотворы не заупрямились». Да и не было другого выхода. Невозможно предположить, что Николай Вестенбаум согласился бы жить в Симферополе на квартире у чужих людей, чтобы ежедневно посещать уроки. Стоило ради такого дела приезжать в эти края!..

Для ответа указан был адрес Бориса Петровича Орешникова («для г-жи Лазуновой»), поскольку своего дома у Коли и тетушки еще не было.

Но вскоре появился и дом. Заботами того же Бориса Петровича. Он через служителей конторы узнал несколько мест, где хозяева сдавали жилье внаём. Остановились на домике вдовы Кондратьевой. Та запросила недорого, что при тетушкиной и Колиной пенсиях (которые следовало еще переадресовать) было весьма существенно.

Две недели ушло на обустройство (и это оказалось довольно увлекательным делом). Иногда ходили по городу — порой в поисках лавок и на рынок, порой просто так. Татьяна Фаддеевна смотрела на развалины с болезненной опаской, а Коля… он тоже с опаской (с затаённой), но и с любопытством, словно там, среди руин, жили тайны, ждущие от него, от Коли, разгадки. Впрочем, это было смутное ощущение — порой завораживающее, а порой с болезненным замиранием… Побывали на развалинах Четвертого бастиона, где храбро воевал граф Толстой, который написал про Севастополь знаменитые рассказы. Тетушка этим летом читала их Коле вслух (словно предвидела скорые события).