Давно закончилась осада… - Владислав Крапивин

Коля согласно молчал. Он был не из тех, кто мечтает о бранных подвигах. Ну да, читать про войну интересно и играть в нее бывает увлекательно, и случается, что надо воевать, если дело касается защиты справедливости (кто их, французов и англичан, звал сюда, на нашу землю!). Однако же, если представить всерьез, радости тут никакой — всаживать в человека штык или решетить его пулями. А подвиги можно ведь совершать и не на войне, а при открытиях неизведанных земель и в борьбе со стихией!.. И хорошо, что все кровавые дела, которые творились здесь, теперь уже в прошлом, поросли травой и стали памятью. И никогда (конечно же, никогда!) ничего подобного не повторится. Поэтому можно без тревоги лазать по брустверам и заглядывать в жутковатую черноту амбразур оборонительной башни…

Там и тут видны были осевшие и заросшие насыпи. Рядом с ними — ржаво-черные туши корабельных орудий. Некоторые на перекошенных лафетах, а другие просто так, одни стволы, полузарытые в землю. Коля осторожно трогал их ладонью. Чугун был тепловатым от осеннего солнца.

На свободной от травы площадке темнел выложенный из ядер крест — место, где смертельно ранили адмирала Корнилова (в тот же день, когда погиб поручик Весли). Кое-где стояли столбики с дощечками, на них надписи, обозначавшие батареи.

Тетушка, придерживая над колючками подолы, едва поспевала за неугомонным мальчишкой.

— Николя! Ты свернешь себе шею! И я следом за тобой!..

— Нет, что вы! Не сворачивайте!.. Тё-Таня, смотрите, как тут всё вместе!..

В самом деле! Раньше ему казалось, что Малахов курган — громадная гора со склонами длиною в несколько верст, а кругом — широченные, до горизонта пустоши, перерытые траншеями. «Поле боя». На таком поле и должна была разворачиваться грандиозная битва за Малахов курган. А оказалось — всё рядышком. Вот место, где упал от пули в висок Нахимов. Вот батарея Жерве, которую во время штурма захватили французы, но тут же откатились под ударом солдат, которых возглавил генерал Хрулев. Вот оборонительная башня с разбитым верхом. С нее адмирал Нахимов не раз смотрел на позиции врагов, а в подвале ее долгое время была квартира другого героического адмирала — Истомина…

У башни к ним подскочили трое обтрепанных (один даже босой) мальчишек.

— Барыня, купите на память о Малахове! Вот медалька французская, вот пульки от ихних и наших ружей, вот гудзики с мундиров. Разные…

Уже после Коля узнал, что гудзики — это пуговицы. По-малороссийски. А сейчас он торопливо полез в карман армячка, где лежали несколько пятаков и копеек. Но Татьяна Фаддеевна сказала поспешно:

— Нет-нет, мальчики, нам не надо. — И за плечо отвела Колю.

— Тё-Таня, но почему! — взвыл он.

— Потому… Разве такое покупают?

— Ну, тогда я сам найду!

И правда, поколупав каблуками сыпучую рыжую землю, отрыл почти сразу несколько остроговоловых пуль и чугунный черепок — явно осколок бомбы.

— Выбрось немедленно!

— Но почему? Я же не купил, я сам!

— Это может взорваться!

— О-о!.. — Коля закатил глаза, пораженный дамской дремучестью в военных вопросах. — Как оно взорвется? Это же просто свинец и чугун!

— А как взрываются чугунные ядра?

— Не ядра, а бомбы! Если в них начинка из пороха!

— Здесь тоже может быть… — сказала она уже менее уверенно.

— Ну, Тё-Таня!.. Ну, слов нет… — И Коля решительно опустил находки в карман.

Потом они постояли спиной к башне. Лицом к городу. Вечерело. Город под желтым солнцем опять казался живым, не тронутым войной. Блестящими клинками врезались в него длинные бухты, за мысом со знаменитым Константиновским фортом до самого горизонта искрилось море. Хоть и далеко оно, а морской запах был ощутим и здесь. А еще пахло сухой горькой травой, названия которой Коля не знал… Он вдохнул этот воздух. Вобрал в себя тишину, память и покой этих мест. И вдруг понял, что никуда ему больше не хочется. Поселиться бы в белом домике — вроде тех, что в Корабельной слободке, и ждать весны, читая книги и слушая, как трещит в печке огонь. А весна здесь, говорят, приходит рано. В наступившем тепле можно будет бродить по развалинам, прислушиваясь к загадкам старой жизни. Гулять у моря, отыскивая выброшенные на берег корабельные обломки…

Но разве тетушка согласится!..

Тетушку же теперь беспокоило одно: найдется ли извозчик для обратного пути?

К счастью, нашелся. Все тот же мужичок. Стоял внизу, дожидаясь, не появятся ли седоки с «Корабелки» до города. Обрадовался….

Обратно ехали резво. Колю клонило в сон. В гостинице он сказал, что совсем не хочет есть, и лишь под нажимом встревоженной тетушки сглотал принесенную в номер гречневую кашу и выпил молоко. И сразу лег. Татьяна Фаддеевна то и дело трогала его лоб. Жара не было.

Доктор Орешников

Жар появился утром. Вместе с тошнотой и ознобом. Татьяна Фаддеевна кинулась к господину Тифокину, владельцу пансиона. Она и сама кое-что смыслила в медицине, но, конечно же, в данном случае нужен был настоящий врач.

Господин Тифокин был почтителен и в то же время озадачен. Настоящих медиков в городе практически не было. Заболевшим помогали несколько бабок да живший неподалеку отставной военный фельдшер.

— Разве в городе нет больницы или военного госпиталя?

— При рабочей матросской роте есть, говорят, лекарь, да он мало что смыслит. Кто всерьез заболел, везут морем в Николаев. А больницу только думают устроить, но когда это, непонятно…

— И ни одного врача?

— При конторе РОПИТа есть нечто вроде докторского пункта для приема их служителей. Им заведует врач с дипломом. Господин Орешников, если не ошибаюсь. Разве что обратиться к нему…

Одну из кухарок спешно отправили за доктором Орешниковым, который, вопреки опасливым ожиданиям, появился довольно быстро — на казенной конторской пролетке. Невысокий, худой, в штурманском плаще и длиннополом мундире с флотскими пуговицами, в почти такой же, как у Коли, фуражке. С торчащими усами песочного цвета и маленькими очками на утином носу. Было в его повадках что-то птичье и… симпатичное. Этакое знакомое, домашнее.

Прямо от двери он стремительно присмотрелся к Коле и сообщил Татьяне Фаддеевне, пребывавшей в тихой панике:

— Сударыня, для начала хочу вас заверить, что в ближайшие полвека летальный исход этому юноше не грозит. Велите горничной принести горячий чайник.

Взбодрившаяся Тё-Таня велела. И заодно изложила доктору, на что жалуется племянник. Доктор Орешников погрел у чайника ладони.

— Ну-с, молодой человек, вас не затруднит сесть? Я так и думал… Голова болит?.. Только кружится? Это бывает… — Он старательно прощупал его спину и бока, заглянул в широко раскрытый рот, достал известный Коле предмет — стетоскоп. Обстоятельно и многократно приложился им к костлявой груди юного пациента.

— М-м…

— Что?! — опять всполошилась тетушка.

— В том-то и дело, что ничего. Простуда исключается… Вы можете, Коля, быстро лечь и так же быстро подняться?.. Спасибо. Кружится ли голова сильнее?

— Уже совсем не кружится…

— Вы меня радуете… Подержите это, — сунул ему под мышку скользкий термометр. — Гм… Жар, видимо, как быстро подскочил, так столь же быстро и падает… Сударыня, это своего рода нервная лихорадка, она бывает у некоторых впечатлительных детей в результате долгого путешествия, частой смены обстановки и перемены климата. Полагаю, скоро это пройдет… У меня с собой кое-какие лекарства, пусть Коля поглотает их сегодня, невзирая на некоторую горечь порошков… Горечь процесса ведет к сладости результата… Вот, извольте, здесь написано, как принимать…

— Доктор, вы наш спаситель! Простите, сколько мы… должны вам за визит?

— Что вы, сударыня! Я не на частной практике, я человек казенный. Наша лечебница безвозмездно помогает всем, кто в нее обращается, хотя и создана для служителей РОПИТа…

— Но лекарство…

— Оно тоже казенное. РОПИТ не разорится на нескольких порошках…

— Право, доктор, мы вам так благодарны…

— Не за что, сударыня, это моя служба… И позвольте дать совет: не принимайте случайное недомогание мальчика так близко к сердцу. Вы сами от переживаний можете слечь. Пожалуй, я оставлю вам успокоительные капли.

— Вы так добры… Я в самом деле нервничала. Одна с больным ребенком в незнакомом городе… А у Коли к тому же слабые легкие, это обнаружили весьма известные петербургские врачи…

— В самом деле? Тогда позвольте еще…

И доктор Орешников снова принялся выстукивать и прослушивать Колю.

— Гм… Признаться, я пока ничего не нахожу. То есть слышу некоторые шумы, но это скорее возрастное… Возможно, необходимо тщательное обследование… Вероятно, мои коллеги заметили временную простуду и приняли ее за… Или просто проявили чрезмерно опасение. Боюсь судить. Конечно, я преклоняюсь перед столичными светилами, сам учился в Петербурге, но… — он по-петушиному дернул головой и виновато развел руками.