Продолжение не следует - Алексей Михайлович Курбак

После короткого: «Ходу!» поле несостоявшегося боя опустело. Леха ледоколом шел впереди, раздвигая танцующих, но при этом непостижимым образом умудряясь никого не толкнуть. Сопромат, по длинному радиусу обогнув обоих Саш, шагал, ни на кого не глядя. В арьергарде Дуля волок упирающуюся «Цитру».

«Баллада об органах» прозвучала как ни в чем не бывало. Борька лихо наяривал на синтезаторе, девушки-солистки грамотно подхватывали рефрен. Уже через полчаса инцидент забылся. Да ничего особенного и не произошло, верно?

Только Тошка, почувствовав, как на рукаве снова кто-то повис, непроизвольно дернулся. Неужели вернулись?

— Ну, товарищ Печень, — так его переименовал румяный Иван Иваныч, впечатленный «балладой», — Ну напишите слова, очень-очень прошу!

Любитель пародий не успокоился, пока не получил клятвенного обещания сегодня же поделиться прикольным текстом… А «товарищ»? Эх, товарищ!.. Пил-кутил, гулял-шутил, да о слове позабыл…

Мельпо… Нема!

Из всех искусств для нас важнейшим является… ну, разумеется, так и тянет закончить по Ильичу: «кино». Но это — предельно тривиально, уныло и обыденно. Да и ошибочно, на мой взгляд.

Ибо искусство — гораздо многограннее. В кино, в театре обязательно должна быть своя прелесть, и в цирке, на вернисаже…

Даже в выступлениях артистов так называемого разговорного жанра, а также — писателей, поэтов et cetera.

Называется эта самая прелесть, как очень правильно подметил и воспел Григорий Остер в своих вредных советах, БУФЕТ. Без него полного впечатления от перечисленных номинаций для меня лично нет и быть не может. Именно буфет — важнейшее во всех искусствах!

В этом мнении я отнюдь не одинок и не оригинален. Не зря Мельпомена изображалась древними греками в виде женщины в венке из винограда — в честь вина, не иначе!.. в мантии, с маской в одной руке и палицей в другой. Дубина здесь мне видится как символ неотвратимости наказания для нехорошего человека, закрывающего театральный буфет.

К нам тогда впервые приехал Игорь Губерман. Не домой, к сожалению, а в Дом Офицеров. Там зал приличных размеров, но в то время был существенный недостаток — буфет оказался на ремонте. Он (Губерман) читал «гарики», рассказывал много разного. К концу мы уже смеяться не могли, животы болели.

А в перерыве он нам позавидовал. Прямо вот так сам и сказал, глядя на нашу теплую компанию в пятом ряду. У нас там возле крайнего кресла у боковой стены почему-то стоял обыкновенный жесткий табурет. На нем все и разместили — бутики, мандаринку дольками и, конечно, стакан. Из него (не табурета, а стакана) мы периодически, прикрывая друг друга с боков и сзади, понемножечку выпивали. Регулярно, на протяжении всего первого отделения.

Остальные зрители это дело не видели и поэтому завидовать не могли. А спереди ведь не прикроешься! Игорь Миронович со сцены отлично наблюдал весь процесс и, заканчивая первое отделение, посоветовал зрителям в антракте обязательно чуток принять для лучшего восприятия второго. Они бы и рады, а буфет-то закрыт!

Видно, у военных так принято — зрители как бы приравниваются к солдатам. На фронте, перед боем, нальют «наркомовскую норму», а в мирное время — ни-ни…

Вот так для большинства ценителей истинное искусство оказалось недоступно. А у нас с собой было! Я как знал, пару флаконов бренди прихватил. Спас друзей, себе помог. И мэтра порадовал.

В начале второго отделения он обратился к залу с вопросом:

— Все приняли? Можно начинать?

У него ведь тексты не простые, а зачастую, мягко говоря, солененькие. На сухую можно недопонять чего-либо важного. И хором зал ему в ответ:

— Не работает буфет!

Увы, увы… Не ко всем снизошла благодать! Тут он на нас посмотрел и сказал:

— Вот пример, достойный восхищенья!

А через неделю в том же зале уже без меня друзья смотрели «Чайку». И история с главным составляющим искусства повторилась. А позаботиться о компенсации оказалось некому…

Тогда у моего друга Аркадия и родились, по-моему, бессмертные строки:

«Коль в театре нет буфета,

А в горчице нет огня,

И если любят без минета,

Это скучно для меня!»

Языковый барьер

Она сидела на самом краешке, свесив изящно согнутые в коленях стройные ножки и протянув, казалось, прямо к нему маленькие чуть смугловатые руки. Сияющие глаза, белозубая улыбка, красное в белую полоску платьице, розовые туфельки… А главное — совершенно невообразимые, пышные, иссиня-черные волосы! Мечта…

«…Ганна!!! Дуй сюды, тут трусы дають!.. На меня тож бери!.. Размер? Неважно, бери, какой есть. А это почем? Не-е, не трэба, у нас дешевле… Ну, чего стал? Бегом до той витрины, там уже почти пошло белье. Ты куда? Какое пиво, на то у нас денег нема. Тебе — взять носки, пятьдесят пар. Чулков тоже. Можно сто. Я кому сказала?! Тут стой, скоро начнут выгружать. Ну и до вечера простоишь, туалет вон, рядом. Чого? Платный?.. Не барин, у проезде справишь свою нужду. Дома як робишь, забыл, у гаражах ваших? Ось и тут приспосабливайся…»

Поневоле прослушанный монолог вызвал из глубин памяти песенное: «Три слова, будто три огня…», но в новом звучании «Как будто вестники беды, три слова: «Ганна, дуй сюды!..» Потирая правое ухо, заложенное после первых звуков прямо-таки пушечного призыва, папа пробирался к выходу и на мгновение утратил бдительность.

И совершенно напрасно: пришлось тереть еще и колено, онемевшее в результате столкновения со здоровенным баулом — его волокла спешащая на зов гиппопотамоподобная дама в цветастом платье. Она смахнула зазевавшегося с дороги, как уборщица пушинку с полированной столешницы, а в довершение чуток добавила могучим бюстом.

«Есть-таки что-то полезное в толпе», — подумал мужчина, ощутив пусть недружественную, но поддержку окружавших его суетливых, потных, пахучих шоп-туристов, — «Хоть упасть не дадут». Вырвался на волю из битком набитого магазинчика и направился дальше, к очередной стеклянной двери. Если и там не будет, значит, все зря. Убил почти три часа, а нашел только две книжки — Даля да Оруэлла.

Воланд был неправ. Не квартирный вопрос портит людей. Людей вообще испортить невозможно. Человек таков, каков он (или она) есть. Ни прибавить, ни убавить ничего нельзя. Квартирный вопрос — всего лишь мелкий фрагмент гораздо более многопланового явления, ставшего первопричиной всеобщей мерзости рода человеческого.

Можно, конечно, ссылаться на определенные трудности со снабжением, обеспечением, наличием отсутствия и тому подобные коллизии. Кто знает, может, где-либо на старой доброй планете Земля есть совсем другой вид человеков, отличный от наших. Каких? Таких… Не готовых удавить друг друга за кусок чего бы