Чаепитие с Богом - Михаил Михайлович Сердюков

Михаил Сердюков

Чаепитие с Богом

В просторной комнате, среди мебели из красного дерева, сидели двое мужчин. Несколько секунд назад они пожали руки. Человек среднего возраста в хорошо отглаженных брюках и белой рубашке представился Сергеем, а мужчина в летних шортах с карманами по бокам — Андреем Михайловичем. Они были спокойны и сидели молча, словно играли в молчанку. Плотный красный ковер с узорами расположился под ногами гостей, создавал домашний уют. В воздухе стоял аромат древесных духов вперемешку с запахом сирени. Над входной дверью напротив них висели механические часы в деревянной оправе. Они ходили так тихо, что необходимо было приложить усилия, чтобы услышать их.

— Все началось со стихов Бродского, — начал Андрей Михайлович. — Вы любите стихи?

— Люблю, — коротко ответил Сергей.

Сергей пробежался взглядом по клиенту. Андрей Михайлович сидел в коричневых босоножках, одетых на черные носки, и красной футболке с принтом Микки Мауса на груди. Его седые волосы и серая борода никак не сочетались с его возрастом и вызывали неоднозначные чувства. Внешний вид подростка и нестандартное расположение глаз — они располагались далеко друг от друга — делали Андрея Михайловича комичным персонажем из нашумевшего фильма Спилберга “Инопланетянин”.

— Вот и я люблю, — сказал Андрей Михайлович. — Раньше читал Маяковского, Есенина, реже — Бунина, а тут ко мне попался сборник Бродского — такой, знаете, видавший виды. Я бы сказал, потертый жизнью, а раз он потертый, то, значит, толковый сборник. Такой вывод я сделал. — Мужчина задумался и перевел внимание на окно, за белыми занавесками просматривалась полоска синего чистого неба. — Если книга чуть ли не разваливается в руках, то, значит, ею зачитывались. А раз ее читали, то она наверняка знала тепло людских рук и кому-то помогла скоротать не один вечер. — Он посмотрел на Сергея. — Вот скажите, если бы вы были книгой, то какой бы стали: домашней на полке или книгой в чьем-то рюкзаке?

Сергей закинул ногу на ногу, повторяя положение тела мужчины напротив. И поправил свои аккуратно зачесанные волосы:

— Книга не может выбирать, — ответил он.

— А если использовать эту идею как метафору? Если бы книга имела такую возможность? Прямо как человек. Человек же способен делать выбор?

— Способен, — сухо заметил Сергей.

— Вот если бы вы были той самой книгой, которая, как и человек, способна делать выбор, то какой бы стали? Книгой с полки, как за вашей спиной, — Андрей Михайлович кивнул на стеллаж с разношерстной литературой в шесть рядов, — или той, которая знала десятки читателей и не боялась быть порванной, которая приносила пользу и, возможно, поплатилась за это своим состоянием?

— А разве род моей деятельности не дает вам ответ? — поинтересовался Сергей.

— То, что вы выбрали профессию психолога, не говорит о том, что вы делаете это с такой же отдачей, как сборник стихов Бродского, гуляя по рукам. Хочу быть с вами честным. — Гость сделал паузу. — Вы слишком лощено выглядите: хорошо выглаженная рубашка, брюки, ровный пробор на голове, идеальная окантовка бороды, — все это говорит о вашем перфекционизме. В вас нет импровизации, свободы. Вы знаете, как жить правильно, но не знаете, как жить играючи. Я осмелюсь предположить, что если вы танцуете, то заученный танец, и совсем не отдаетесь музыке.

— Вы всегда выбираете метафорический способ изложения мыслей? — поинтересовался Сергей.

— А вы всегда избегаете прямых ответов и переводите внимание с себя?

— Хорошо, если я отвечу, какой книгой стал бы, вы продолжите историю про Бродского?

— Конечно, я как раз для этого сюда и пришел, — усмехнулся Андрей Михайлович. — И, чтобы начать, я должен понять, тому ли человеку собираюсь открыться.

Сергей спустил правую ногу на пол и крепко уперся на обе пятки. Он немного подался вперед, прихватив планшет с чистым листом с подлокотника кожаного кресла.

— Вы хотите знать, какой книгой я бы стал, если бы у меня был выбор? — Сергей откашлялся. — Растрепанной. Если жить, то жить на полную катушку, таков мой девиз. Нет ничего тоскливей, чем делать что-то наполовину. Это не мой стиль. Моя философия — отдаваться без остатка. Погружаться в дело с головой.

— Поэтому у вас столько сертификатов и дипломов на стене?

Действительно, рядом с дверью висело множество разноцветных документов под стеклом. На них пестрели печати и голограммы. Подписи профессоров и докторов наук.

— Я не слышал о том, чтобы у Иисуса или Будды был хотя бы один сертификат, как у вас. И не читал о том, что они выглядели так опрятно, как вы. Они, скорей, походили на изгоев, вот они для меня “потрепанная книга”, а вы — книга с полки.

— К чему этот фарс? — Сергей откинулся на кресло. — Если вы сомневаетесь в моей компетенции и мои заслуги вам ни о чем не говорят, то зачем пришли сюда и ведете со мной это диалог? Почему не кончить сессию и не покинуть помещение в поисках потрепанного бродяги?

— Вы знаете, как общаются дельфины?

— К чему этот вопрос?

— Вы знаете, как дельфины узнают план местности в радиусе сотни метров, или нет? — настаивал Андрей Михайлович.

— Они делают это с помощью эхолокации, — небрежно ответил психолог.

Клиент не торопился продолжать беседу. Он поправил футболку, провел рукой по своей колючей щетине и посмотрел на часы на стене. До окончания встречи, которая, к слову сказать, стоила десять тысяч рублей, оставалось пятьдесят минут.

— Именно, Сергей, именно! Я же могу обращаться к тебе на ты?

Сергей развел руки в стороны, покачивая головой. Андрей Михайлович улыбнулся и продолжил:

— Как дельфины используют эхолокацию для пространственного ориентирования, так и я применяю этот метод для познания окружающих меня людей. Я задаю рамки и предлагаю поразмышлять на тему в определенном контексте. Я провоцирую и смотрю, как будут вести себя люди. Только нетипичные события выбивают из колеи, а выбитый из колеи человек испытывает…

— Стресс, — продолжил психолог.

— Бинго! — подмигнул посетитель. — Только в стрессе человек способен продемонстрировать свое истинное лицо. А меня не интересует картинка и маски, мне важно увидеть человека в своем первозданном обличии, в своей натуральной форме.

— И к чему вы ведете? — задумчиво