Наследие - Мэттью Фаррер

Она перевела взгляд на Амри.

— Итак… Что там со встречным требованием?

— Сожалею, но по-моему, на данный момент мы знаем о нем ровно столько, сколько было озвучено на этом собрании, и нам придется ждать, чтобы выяснить что-то еще. Чем хартия старше, тем больше держатели стремятся спрятать их от глаз любых Адептус.

— И тем не менее, — вставила Кальпурния, — я хотела, чтобы мы прошерстили всю доступную информацию. И как у нас с этим?

Амри посмотрела на планшет и постучала по клавише.

— Передачи были отправлены всем лидерам Арбитрес из списка, который я вам дала, а вторичный список сейчас у криптомехаников арбитра-майоре, которые готовят его к отправке, — она повернулась к остальным. — Чтоб вы были в курсе, первичный список — это главы всех целевых групп и участков на всех мирах и маршрутах патрулирования, с которыми, по нашим сведениям, флотилия вела какие-то дела на протяжении последних тридцати лет. Вторичный список — это набор их возможных, но неподтвержденных остановок. Мы запрашиваем у них всех какие-либо записи или наблюдения, которые могут пролить свет на то, кто такой этот новый загадочный претендент на наследство и какую силу имеют его притязания на хартию.

— Что нам нужно, — сказал Одамо наполовину самому себе, — так это как-то заставить этих людей поделиться с нами своими записями. Если бы они поставляли нам информацию о всех событиях и переменах, которые могли бы влиять на хартию…

— Я полагаю, что подобное существует, — сказала Кальпурния. — В сегментуме Ультима было несколько крупных вольных торговцев, чьи хартии содержали требование сотрудничать с инспекторами и архивариусами. К несчастью, это условие, как правило, должно наличествовать в хартии с самого ее создания.

— Если у нас есть право руководить передачей хартии, мэм… — начал Куланн, но Кальпурния сразу покачала головой.

— Руководить передачей — и только. Мы можем применить свою власть, чтобы хартией Фраксов завладел правомочный наследник, а если неясно, кто таковым является, то мы можем рассмотреть это дело, вынести решение и осуществить его. И это все.

— В этом-то все и дело, — сказала Амри. — Именно те аспекты старых хартий, из-за которых они такие ценные — древность, традиция, высокий юридический статус — делают взаимодействие с ними очень сложным. И в них практически невозможно внести поправки. Я не думаю, что кто-то когда-либо хотя бы думал о том, чтобы изменить любую из по-настоящему древних хартий.

— Чья подпись стоит на самых древних хартиях? — спросила Кальпурния, и вопрос надолго повис в воздухе. Для гражданина Империума, подданного Императора, поклоняющегося Ему у алтарей Адептус Министорум, подобная идея была просто немыслимой. Как можно решиться на такое — переписать и исказить слова, начертанные и заверенные богом, ходящим среди людей?

Кальпурния наблюдала, как та же мысль появляется в сознании остальных: Одамо прикрыл глаза, Амри глядела в пол, а Куланн даже дрожал. Она хорошо понимала, что они чувствуют. Ей удалось сконцентрироваться на деталях церемониала наследования только потому, что она старалась не думать о природе этой хартии. Когда она позволяла себе мысли о ней, то ощущала почти физическое давление и чувствовала себя слишком маленькой, слишком незрелой для этого.

Но долг есть долг, и заканчивается он только со смертью. Она подняла кувшин, заново наполнила свой стакан водой, долила остальным и взяла свой инфопланшет.

— Что ж, — сказала она, — каковы бы не были частности претендентов и их дел, факт состоит в том, что нам придется устроить слушание, а не церемонию передачи прав. Так что давайте к нему готовиться.

— Бесполезно, если он…

Тьма.

— …думать, что ему удастся…

Тьма.

— …отри, что ты делаешь, я не зна…

Тьма. Момент боли. Тьма.

— …думал, это лучше всего, магос. Но доктор Д'Лесте, сэр, я должен сказать вам, что коды…

На этот раз она пришла чуть медленнее, но все же…

…тьма.

— Сэр. С…

Медленно наливается расплывчатый свет. Что-то вставлено ему в рот. Нужно освободить его, нужно…

— Боги, ну он и дергается! Иди сюда! Мне плевать, просто иди сюда, держи маленького ублюдка! Хватай его, за руку хватай!

Расплывчатые движения в расплывчатом свете. Давление опускается на чувствительные мышцы и кожу. Боль. Надо убрать давление.

— Откуда у него такая силища, погляди на него! К черту, зови Д'Лесте! Нет, приведи магоса. Да, нарушь его треклятый покой! Живо! И дай-ка мне тот шприц…

Невероятно холодный укол в тумане чистой боли.

Тьма.

Сны, впервые за долгое время. Недобрые сны. Он бродит по палубам и залам, снова став ребенком, вокруг мертвые тела с кожей, сочащейся кровью, они раскиданы по полу и сгрудились в арках и туннелях. Голос матери эхом отдается по кораблю. Она поет колыбельную, но при этом пытается не расплакаться. Слышать ее больно.

Тьма.

Свет. На сей раз не размытый. Белый вогнутый потолок и фигуры где-то далеко в высоте, что смотрят на него сверху вниз. Он узнает лица, которые видел на корабельных смотрах и собраниях офицеров. Он знает, что в них есть что-то важное, что было так ясно, так ясно до того, как начали меняться свет и тьма, до того, как пришли сны и боль.

Но боль все еще осталась. Его мозг как будто дрейфует в странной, потусторонней купели боли.

Густо-красное в ногах постели. Трудно различить. Он знает, что бил кого-то ножом. Выжили ли эти люди? Не могли. Умерли ли они и пришли сказать ему, что они мертвы? Наверняка. Сейчас он мыслит лишь искаженной, лихорадочной логикой, и решает, что это — единственное возможное объяснение.

— Ты меня слышишь? Ты понимаешь меня?

Голос странно ритмичный, чудесно теплый и мягкий, но при этом бездушный, словно голос актера, который способен воспроизводить все нюансы человеческой речи, но не верит ни в один из них.

— Энсин Петрона, ты меня понимаешь?

Густо-красная мантия со необычным золотым геометрическим узором по краю, состоящим из знаков, которые ему незнакомы. Стальная цепь на шее. А над шеей — лицо, лицо из бледной плоти и блестящего металла, с одним-единственным глазом с красным ободком…

— К нему возвращается мышление, — говорит голос этого лица. Петрона мечется, и кто-то снова хватает его за руки. — Усыпите его. Еще день отдыха, и мы посмотрим, готов ли он встретиться с нами.

Тьма.

Преподобный Симова хмурился, когда вошел в двери вместе с другими священниками. Каждый из них по очереди прикасался амулетом, висящим на шее, к стопам мраморной статуи Императора, вделанной в дальнюю стену. Как и во многих других покоях Министорума, она была специально установлена не в самом центре, чтобы Император наблюдал за всей комнатой, а не просто смотрел прямо вперед из-за кресла епарха. Миновав статую, священники целовали аквилу, вышитую на конце молитвенного плата епарха. В настоящий момент она была зеленой на синем фоне — цвета, которые носило духовенство, отмечая дождливый сезон Гидрафура и конец года.

Прошло четыре минуты, прежде чем все закончили и опустились на колени перед своими сиденьями, повторяя краткое благословение, читаемое епархом на высоком готике. Потом они встали, расселись по местам и стали ждать, пока их господин не поделится тем, что у него на уме.

— Нет, это не касается текущего столкновения преподобного Симовы с законом, — сказал епарх Базле, вызвав почтительные шепотки удивления у всех, кроме того, кого он назвал. — Хотя ты, брат, возможно, можешь назвать примерный срок, который займет это дело?

— Им уже немного осталось, — ответил Симова со всем возможным достоинством. — Арбитр, которого назначили главным, очевидно, хочет доказать свою пригодность этой женщине, Кальпурнии, и, похоже, считает, что лучший способ сделать это — подвергнуть Адептус Министорум и его священников всевозможным бессмысленным юридическим проволочкам. Их настоящая цель — та преступная ячейка, лидеров которой мы наказывали.

— Или, если точнее, лидера. У тебя в клетке был только один, не правда ли?

— Да, один, — ответил Симова, ощетинившись изнутри. Старые фафанские клетки были заново введены по настоянию епарха, но если с ними что-то шло не так, то в этом, конечно же, был виноват один Симова. Но он знал, что лучше ему не пытаться защищаться на глазах у всех остальных клириков. Он подождет и выступит в свою защиту в другой раз. Однако епарх, судя по всему, не собирался просто так уходить с этой темы.

— Дело, которое я хочу с вами обсудить, имеет большую важность. Оно достаточно важно, чтобы вы все отменили свои послеполуденные дела. Помимо прочего, оно должно привлечь к Собору определенное внимание со стороны других Адептус. В особенности, — Базле снова повернул свою красивую голову с угловатым профилем к Симове, — оно навлечет на нас внимание имперского закона. Также это дело будет включать в себя вопросы закона, как церковного, так и мирского, поэтому я должен сказать, Симова, что это особенно неподходящее время для того, чтобы один из моих старших экзегеторов ломал копья с Арбитрес.