Браконьеры - Трифон Иосифов

Шеф, судя по всему, впал в тяжелый цейтнот — о таких важных вещах он не думал до сих пор. Я снова слышу, как он возбужденно советуется с кем-то и наконец говорит мне:

— Пока мы не можем объяснить причину их поведения, но компетентные товарищи выскажут свое мнение, как только познакомятся с обстановкой! А пока мы тут со специалистами нанесли на карту схему движения каждой стаи…

— Дикость какая-то! — не выдержал я.

— Не дикость, а неизвестно что! Ты как — записываешь?

— Да, записываю, дуйте дальше!

— Сколько человек мобилизовано из Дубравца?

— Тридцать.

— Мало! Поэтому мы и присылаем еще восемьдесят. В селе и на базе надо организовать чай, горячую пищу, спальные места для людей. Свяжись с кметом и местным руководством! Нужны будут еще сто-двести глашатаев!

— Да если мы в Дубравце даже поднимем всех бабок, никогда нам не собрать столько народу!

— А ты не перебивай меня! Завтра в шесть часов утра чтобы на базе была группа глашатаев! Ты же сам знаешь, что это нужно для организации облавы!

У меня просто голова закружилась от всего, что я услышал.

— А этих восемьдесят городских любителей охоты кто будет кормить? Кто будет оплачивать расходы?

Марина и Дяко стояли рядом со мной и с интересом прислушивались к нашей перепалке.

— Счета будете подписывать вы, а расходы пойдут за счет фонда борьбы с природными бедствиями. Тебе все понятно?

— Господи Боже мой! — пробормотал я с отчаянием.

— Что ты все время повторяешь — «Боже» да «Боже»?!

— Но ведь это заповедник, черт возьми! Как можно пустить вовнутрь столько народу?! Да эти крикуны и городские болваны разгонят дичь так, что ее потом силой не соберешь!

— А ты считаешь, что лучше оставить эту дичь на растерзание собакам? Вот что, Боров, хватит болтать по этому вопросу! Это приказ, и ты обязан выполнять его!

— Ну что ж, хватит так хватит. Однако у меня к вам несколько просьб.

— Давай, говори скорее, а то время идет!

— Первое — эти городские охотники пусть оденутся потеплее и…

— Они не дети, знают, как надо идти в поход!

— …и кроме ружей пусть возьмут еще лопаты, потому что дорога от Козарицы до…

— Я уже слышал это, дальше!

— Второе — пусть обеспечат хотя бы двух врачей, потому что все может случиться. Вечером здесь была акушерка, но она улетела с роженицей на вертолете…

— Слушай, перестань трещать про этот вертолет, черт возьми тебя совсем! О медицинской помощи подумаем. Еще что?

— Последнее — договоритесь там, чтобы в Дубравце не закрывали на ночь почту. Тогда у нас будет связь с городом и с теми селами, которые за Пределом, а если положение еще больше осложнится — то и со всей страной! — Я едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, представляя себе «генеральскую» мину Генчева, с которой он всерьез принимает мои предостережения.

— Будет сделано! Мы это организуем, а ты предупреди своих почтовиков, чтобы знали! Больше ничего? Тогда записывай последнее: выдели людей, чтобы очистили от собак дачную зону, и поставь там охрану.

— Э, нет, этого не будет! Плевал я на эту дачную зону! Пусть ловят собак штанами, если хотят! Зона находится за чертой заповедника, а у моих людей своих забот хватает! — Генчев отлично знает мое отношение к дачам, но я все-таки предпочел высказаться.

А дело все в том, что эта проклятая зона все норовит расшириться и вот уже зарится на земли заповедника. И для того, чтобы все было вроде бы по закону, создали две комиссии, которые должны определить — куда и за счет чего расширяться. В комиссии включили и меня — так, для проформы, как пятую спицу в колесницу. Вот я там и взорвался в первый раз, накидал дядям из комиссий целую кучу возражений, и представьте, они внимательно слушали, кивали головами, а потом приняли решение, которое подготовили заранее. А ведь решалась судьба не только заповедника, но и всей окружающей среды! И когда я увидел, к чему они клонят, я вытащил на свет Божий целую пачку постановлений, министерских приказов и распоряжений. Господи, как вскочит тут один из тех, кто там был, да как заорет на меня! Мне не очень хотелось бы называть его имя и должность, потому что мы с ним и прежде встречались — раза два-три я и Надя попадали в его компанию. Еще тогда он произвел на меня странное впечатление — этакий всемогущий всезнайка. Зайдет речь об экономике — он тут как тут, обсуждают какое-нибудь литературное произведение — он с ученым видом излагает свое мнение, вертится, болтает без остановки и как бы между прочим нахваливает свою дачу под названием «Очарование», украшенную какой-то венецианской мозаикой. Надя слушает его развесив уши, а я — я видеть его не могу, подлеца. Так вот, разорался он на меня: тут, говорит, Боров корчит из себя единственного защитника окружающей среды и знатока законов! А мы что же — противники правительства или некомпетентные люди? Значит, всем нам, кто здесь собрался, наплевать на природу и заповедник, одному только Борову они дороги! Ну и все в таком духе…

— Ты не очень-то воображай, парень! — прервал мои «лирические» воспоминания шеф. — Один весьма ответственный товарищ предупредил меня, что там, в дачной зоне, замечены одичавшие собаки, намекнул на личную ответственность за безопасность людей. Сегодня суббота, на дачах полно отдыхающих, туристов, лыжников. Тебе все понятно?! Кончен разговор!

И повесил трубку.

Мы разговаривали с ним всего десять минут, а у меня такое чувство, будто я вышел после длительного служебного совещания. То, что я услышал от шефа, было до того нелепо, что впору бы расхохотаться. Представить себе только — по ста радиусам к центру заповедника мчатся тысячи собак! Как по команде! Большей глупости и придумать невозможно. Неужто непонятно, что сейчас, среди холодной зимы и все усиливающейся метели, эти несчастные животные, выгнанные из теплых домов и оставшиеся без крова и пищи, стремятся снова к людям, к знакомым местам. Конечно, многие из них дичают и, обиженные людьми, забывают свое домашнее прошлое. Но это все-таки единицы, а такие идиоты, как советники Генчева, воспринимают все случившееся как чудовищный собачий апокалипсис, угрожающий безопасности человека…

Но, наслушавшись шефской болтовни, я в какую-то секунду засомневался — а вдруг все же это правда? Вдруг в этих брошенных животных пробудился не знающий пределов первобытный инстинкт мщения и дикие, озверелые орды мчатся сюда? Но почему тогда именно в долину Златиницы? Что их тут привлекло? Может быть, тишина и защищенность, нет омерзительных запахов, грязного жилья, бегает дичь и природа вокруг первозданная и нетронутая, такая, какой она сохранилась в их глубокой генетической памяти… А вокруг, всего лишь в нескольких километрах от заповедника, голое, мертвое поле, над которым безжалостно свистит ветер. А дальше — села и города, но в них опасно, там стреляют, травят, ловят капканами и сетями, убивают камнями, топорами, дубинами. И люди вдруг из добрых богов превратились в злых и безжалостных тварей. Что остается бедным животным?

Я поделился с Дяко своими сомнениями. Он стоял, прислонившись к печке, и долго разминал в руках сигарету.

— А я думаю, что так оно и есть. Генчев не мальчишка, чтобы шутки шутить!

— Да ты понимаешь, что говоришь?! — прервал я его раздраженно. — Со всех сторон света именно сюда бросились все собаки! Что за чушь! Ты помнишь, весной, когда мы только начали кампанию, одна лишь Роза сумела прибежать сюда.

— Но это было весной, — спокойно ответил Дяко. — Тогда животные были напуганы, каждое старалось спастись и выжить. Ведь собаки чувствуют опасность за десятки километров. Если в тебя сегодня и вправду стреляли, то Гай не случайно так разбушевался! Но есть еще и другое — собаки привыкли жить вместе с человеком, и это длится уже тысячи лет. А теперь, когда их бросили и они увидели, что пути назад нет, вот тогда дикое начало снова пробудилось у них, и они сбились в стаю. Потому что одно дело самому добывать себе пищу и кров, а другое — когда вместе. Ведь и люди так же. А может быть, в стае и веселее, кто знает…

Да, кто знает, может, Дяко и прав. Я только спросил его, почему, по его мнению, эти стаи одичавших животных устремились именно сюда. И он мне рассказал кое-что, чего я до сих пор не знал:

— Давно-давно я слышал от деда и других стариков, что здесь, под Пределом, когда-то водились волки. Летом их редко кто видел — кругом леса, в них дичь, и летом было спокойно. А вот зимой собирались под горой большие стаи, гуляли по всей округе и страх наводили. Ты же знаешь, что сейчас время волчьих свадеб, может, у диких собак то же самое…

В общем, посоветовал мне Дяко принять к сведению то, что говорил Генчев, и выполнять его распоряжения. А я любил и уважал старого лесника и прислушался к его совету. Первое, что я сделал, позвонил на эту чертову дубравскую почту и предупредил телефонистку, чтобы ни в коем случае не выключала телефон и не прекращала связь с городом, пусть остается там и бдит. А ночью кто-нибудь сменит ее. А она — ворчать: кто ты такой, чтоб мне приказывать? Я, говорю, — это я, а ты будешь делать то, что я тебе велю! Есть такой приказ, понятно? В ответ телефонистка заявила, что я ничтожество, которое захватило власть. Так мы обменивались любезностями и комплиментами, пока мне это не надоело, и я пригрозил ей выговором от начальства, и тогда она наконец-то согласилась связать меня с кметом.