Браконьеры - Трифон Иосифов

— Понять не могу, как ему удалось оборвать такой толстый кожаный ремень! — я поворачиваюсь и тереблю голову Гая между ушами, жаль, что он не пьет коньяк, я бы и его угостил.

— Я видел его из окна базы. — Дяко снова слегка прикладывается к бутылке. — Он будто взбесился — воет, лает, ревет, скулит, и все разом. Я говорю Марине — да он задохнется, этот Гай, и в этот самый момент он оторвался и как снаряд полетел сюда… Наверно, предчувствовал что-то плохое…

Я повернулся лицом к Дяко и медленно, раздельно произнес:

— А ты знаешь, что полчаса назад в меня стреляли?

Дяко так резко нажал на тормоза, что я едва не ткнулся носом в стекло.

— Стреляли?! Кто?

— Откуда я знаю? Наверно, Гай именно тогда и взорвался…

— А может быть, это кто-то случайно, а, Боян? — Старый лесник смотрит на меня такими глазами, что мне снова хочется обнять его.

— Как бы не так — «случайно»! Ты за кого меня принимаешь? Что я — совсем дурак, по-твоему? Он целился точно в голову — вот сюда! — и я постучал по лбу. — Случайность в другом — в том, что я в этот момент нагнулся за пустыми гильзами.

— А следы? Ты видел кого-нибудь или по крайней мере нашел какие-нибудь следы?

— Как их найдешь, когда тут такая толчея была…

Лицо у Дяко окаменело.

— А Марина не говорила тебе, зачем я помчался сюда?

— Нет, об этом речи не было.

— Дело в том, что кто-то позвонил отсюда, из школы, а когда я взял трубку, никто не откликнулся. А тут я уже обнаружил, что кто-то входил — или входили — в школу через окно, что на задней стене. Там ставень открыт — и, скорее всего, давно уже.

— Ты хочешь сказать, что…

— Да-да, я хочу сказать, что «этот» позвонил и рассчитал, что я решу проверить, что тут происходит, пойду лесом, — он и засел где-то на моем пути и ждал…

— Очень мне не нравится вся эта история, если верно все то, что ты говоришь… — мрачно заметил Дяко.

— И мне, знаешь ли, не нравится! Да, следы, которые вели к школе, оставил кто-то в резиновой обуви.

— Наши из охраны ходят в сапогах с каблуками.

— Да, я знаю! А кстати, где сейчас Митьо и Васил?

— Когда мы пришли к Большой пойме, стаю уже прогнали оттуда. Я велел нашим людям пройти лесом и спуститься на восток от стены водохранилища, а охотники из Дубравца двинулись сюда.

— Сколько их было, не помнишь?

— Не больше десяти человек.

— Ты можешь вспомнить их имена и фамилии или узнать их, если потребуется? Конечно же, не сейчас, а вечером, когда все вернутся. Ну, вроде бы это нужно для какой-нибудь ведомости или протокола.

— Ладно, сделаю. А если эта сучка сболтнула кому-нибудь, что ты нашел тайник, я ей голову снесу!

— Какая сучка?

— Марина, кто же еще!

— Она не сучка, бате[4] Дяко, а женщина. Настоящая женщина, и это самое ужасное.

Мы подъехали к базе, и я не успел войти в коридор, как Марина выбежала из канцелярии и закричала:

— Быстрее! Там шеф на проводе…

Я прошу ее сварить кофе, на ходу снимаю с себя рюкзак, ружье, патронташ, хватаю трубку с твердым намерением наконец-то послать Генчева ко всем чертям.

— Эй, Боров! — кричит он. — Хорошо, что я нашел тебя! У тебя есть под рукой на чем записать?

Оглядываюсь, закуриваю сигарету, чтобы прошло некоторое время, и отвечаю:

— Все готово, Генчев, записываю…

— Так вот — слушай внимательно! Обстановка осложнилась чрезвычайно! — Шеф налегает на каждое слово, как будто я должен все это стенографировать.

— Это я должен записать? — корчу из себя идиота.

— Что? Что?

— Я спрашиваю, то, что обстановка осложнилась, — это надо записывать?

— Да нет, я скажу тебе, что писать! Сейчас слушай только! Через десять-пятнадцать минут я отправляюсь к вам…

Ох, елки зеленые… Только этого мне не хватало.

— А на чем вы отправляетесь?

— Ты зачем меня перебиваешь, а?! И какое значение имеет вид транспорта?! — сердится Генчев и наверняка от досады давится слюной и кашляет.

— Имеет, товарищ начальник! Это невероятно важно. Например, если вы собираетесь ехать на «ладе»…

— Да, да, на «ладе», черт тебя возьми, ты что отнимаешь у меня время?!

— Отнимаю, потому что на «ладе» нельзя…

— Как это так — нельзя? Почему нельзя?

— Потому что не проедете вы на ней никуда! Вчера вечером не могли даже отвезти роженицу в райцентр. Тут женщина рожала, но у нее было ужасное кровотечение, и мы вызвали специально вертолет, чтобы ее…

— Послушай ты, болтун чертов! При чем тут какая-то роженица и вертолет, когда я тебе ясно говорю, что положение действительно очень, очень серьезное! Смотри, как бы и у тебя не случилось кровотечение, когда я прибуду к вам!

До чего наш шеф забавный, когда сердится!

— Мне все ясно, шеф, но…

— Какое еще «но»? Чего там «но»? Я ему говорю, что…

— А я вам говорю, черт возьми, что «лада» не проедет! Понятно?! — прерываю его без особого почтения. — Не проедет, потому что путь между Дубравцем и Козарицей закрыт! На целый метр снегу навалило и продолжает падать до сих пор! Со вчерашнего дня ни туда, ни сюда ни одна машина не прошла, ясно? Поэтому я и говорю, что «лада» не пройдет! У вас там что — никакой информации нет о положении на дорогах?

Минуту-другую Генчев медлит с ответом, я слышу — совещается с кем-то, а потом говорит такое, от чего я бы наверняка свалился со стула, если бы Марина не стояла передо мной с чашкой кофе:

— Неправда все это, Боров! Из штаба по борьбе с природными бедствиями сообщают, что все пути в округе проходимы!

— Пошлите вы этот штаб к такой-то маме вместе с их говенной информацией! А потом поезжайте на «ладе» и посмотрите сами!

— Как это «к такой-то маме»? Ведь товарищи и в Софию уже точно так доложили…

— Они могут даже в ООН доложить, а вы слушайте, что я вам говорю! Лучше всего поезжайте на джипе с двойной передачей! И с собой возьмите по крайней мере еще двух человек. Здесь зимой небезопасно, товарищ Генчев, учтите это!

— Хорошо! Приеду на джипе! С тройной передачей, если тебе так хочется! Ты что делаешь в данный момент?

— Ну… — Я жду несколько секунд, будто обдумываю ответ. — Вот в данный момент я говорю с вами по телефону и пью кофе…

— Нет, от этого типа можно рехнуться! Вот я приеду сейчас, ты у меня выпьешь и закусишь! Ты слышишь меня, Боров?!

— Очень хорошо слышу…

— Так вот — слушай и записывай! Союз охотников и рыболовов мобилизовал восемьдесят человек!

— А для чего их мобилизовали? — Я ничего не понял.

— Запиши цифру восемьдесят! Они выедут отсюда на двух автобусах ровно в восемь часов! Понял? Сегодня вечером в восемь!

— Я понял, но куда они поедут?

— Как «куда»? На базу, конечно, черт тебя возьми совсем! Я же говорил тебе, что обстановка…

— Понял! Обстановка сложная, и восемьдесят охотников выедут из города на базу на двух автобусах в восемь часов вечера! А вы поедете через пятнадцать минут на джипе с двойной передачей.

— Совершенно верно!

— Только за каким дьяволом мне эти городские спортсмены, если через час-другой со стаей все будет кончено?!

— Ха, кончено! Как бы не так! Тут звонят, телефон обрывают из соседних округов да еще из сел за Пределом. Ты как слышишь меня?

— Как будто вы тут, рядом, товарищ начальник!

— Так вот — оказывается, по десяти-пятнадцати радиусам к заповеднику движутся огромные стаи одичавших собак! Ты понял? Записал?

Вот это новость! Или я ненормальный, или он окончательно помешался.

— Это что — организованная собачья акция или как? — опять корчу из себя идиота.

— А ну-ка прекрати наконец свои шуточки! Стаи громадные, по пятьдесят — сто собак в каждой, их видели — сосчитать невозможно! Нам уже звонили из… — И он стал перечислять названия сел, которые мне лично ничего не говорят.

— Может, они все там взбесились? — Я все еще никак не могу поверить в то, что он говорит.

— Не бешеные они! — твердо заявил Генчев. — Просто они голодные, им холодно, поэтому они и одичали…

— Я не о собаках, а о тех, которые звонили из сел.

— То есть как это взбесились, когда информация получена от ответственных людей! Даже из министерства уже звонили! Ты слышишь меня?

— Слышу, слышу, только не могу понять, почему эти собаки все как одна бросились именно сюда, к нашему заповеднику…

— Как — почему? Да потому, что сейчас зима, потому, что им холодно и они хотят есть! Неужто ты не можешь усвоить такую простую истину!

Я чувствую — он взбешен до предела. Но у меня своя логика.

— Да, все это верно, но ежели им холодно и они голодные, то почему они не могут сожрать овец, коров, кур, поросят и даже тех самых ответственных людей из тех самых сел? Почему они решили пробраться именно сюда, к нам? Вот что меня интересует и тревожит. И я спрашиваю вас совсем не ради праздного интереса, а потому, что все это кажется мне очень и очень странным… Конечно, если положение обстоит именно так, как вы говорите…