Подвиг Семена Дежнева - Сергей Марков

Атаман Дежнев написал в Москве свою последнюю, четвертую челобитную, от 25 февраля 1665 года, которая сохранилась в столбце № 762 Сибирского приказа. Она очень коротка и выразительна, и ее стоит привести полностью.

«...в нынешнем, государь, во 173 году, по твоему, великого государя, указу волокусь я, холоп твой, в Якуцкой острог, на твою, великого государя, службу, а племянник мой Ивашко Иванов живет на Устюге Великом ни в тегле, ни в посаде – скитаетца меж двор и с женою своею с Татьянкою Григорьевой дочерью. Милосердный государь-царь... самодержец! Пожалуй меня, холопа своего, вели, государь, того моего племянника Ивашку с женою его Татьянкою с Устюга Великого взять с собою в Сибирь в Якуцкий острог и воли, государь, о том дать свою, великого государя, проезжую грамоту. Царь, государь, смилуйся, пожалуй!»

Двести двадцать пять лет пролежала эта челобитная Дежнева в столбцах Сибирского приказа. В печати она появилась в 1890 году, в двенадцатой книге «Журнала министерства народного просвещения» (стр. 305-306). Поиски в архиве открыли и переписку приказных о дежневском племяннике. Дело решили так: если Ивашка Иванов «вольной, а не тяглой и ничей не крепостной», если за ним нет государевых долгов и тягл, то его можно отпустить в Сибирь. Об этом была написана грамота на имя воеводы Великого Устюга, и грамоту выдали Дежневу на руки. Он пошел в Ямской приказ и получил подорожную. Ему были обязаны подавать подводы, проводников, лодки с кормщиком и гребцами. И, наверное, Дежнева сопровождала надежная охрана, так как ему доверили доставку денежной казны в Якутск.

В марте 1666 года Дежнев был уже в пути. Дорога на Устюг Великий проходила через Троице-Сергиеву лавру, Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Вологду и Тотьму. Анадырский атаман гостил на своей родине после разлуки, которая продолжалась, надо думать, не менее тридцати лет. За это время город-красавец разросся, украсился новыми строениями. Дежневу в Устюге не миновать было долга Гусельниковых. В то время в Соли Вычегодской и Великом Устюге трудились великие искусники – мастера резьбы по кости. Дежнев мог видеть, как пластина из моржового клыка превращалась в тончайший узор, костяное кружево, белый перстень, через который просвечивало светлое северное солнце... А на другом конце земною шара, на глиняных рынках Персии, восточные мастера вырезали из анадырской кости тяжелые рукоятки для кинжалов и сабельных клинков. Еще в 1662 году московские «купчины» Иван Тюрин и Дмитрий Алмазников, получив в Купецкой палате при Сибирском приказе груз дорогой кости, повезли его в «Кизилбаши» – за синее Хвалынское море.

Снежными дорогами, волоками и реками Дежнев больше года ехал и плыл к Якутску.

Русские люди из Якутска бродили тогда по Даурии, доходили до Нингуты, и китайцы занесли в свои летописи свидетельства о появлении в Маньчжурии «людей из царства Ло-че» с впалыми зелеными глазами и красными волосами.

Якутские служилые искали в те годы не только соболей. Совершались увлекательные походы для поисков всякого «узорочья». В свое время, когда Дежнев бродил по берегам стремительной и мрачной Индигирки, ему было не до дорогих каменьев. Но теперь, проведав и соболей, и «рыбий зуб», наши землепроходцы уже разведывали богатства земных недр. При Семене Дежневе его соратники ходили на Индигирку и приносили оттуда глыбы чистого, как вода, горного хрусталя. Дмитриев и Степан Жемчужник пошли туда, где «под камнем Муткеем» при отливной воде были видны жемчужные клады северного моря. Но искатели жемчуга были побиты коряками.

Казак Степан Щербаков прослышал о серебряных плавильнях у разных племен на устье Амура и предлагал воеводе снарядить поход в страну серебра, плыть к ней морем на кочах от ясачного Тугурского зимовья.

Начальствовал ли Дежнев над казаками-рудознатцами, сам ли ходил с ними за рудами и жемчугом, бывал ли по старой памяти на Анадырской моржовой корге, мы не знаем. Известно только, что в Москве он хлопотал о праве закупать в казне по 300 пудов хлеба на каждый год. Значит, он хотел «подниматься» на новые реки или идти «морем вперед» – к востоку, как это сделал семнадцать лет назад. Новая счастливая архивная находка, сделанная Н. Н. Оглоблиным в самом конце XIX века, открыла нам еще одну главу из последних лет жизни атамана Дежнева. Князь Иван Ворятинский, тобольский воевода, когда-то ездивший послом в Стокгольм, в 1670 году доверил Дежневу доставку соболиной казны и деловых бумаг Якутского острога в Сибирский приказ.

Снова началось долгое путешествие... С Дежневым ехали целовальники. Один из них, жиганский служилый Иван Самойлов, когда-то принимал от дежневцев первую костяную казну и отвозил в Москву опечатанный безмен, на котором была перевешена анадырская моржовая кость. Он доставил в Сибирский приказ и соболиную казну 1659 года.

До нас дошла «наказная память», составленная перед этой поездкой Ивана Самойлова, и по «памяти» можно судить, что провоз соболиной казны был делом нелегким. У оленьих и яловичных сум и холщовых мешков, в которые были сложены соболя, на судах днем и ночью стоял караул, держа пищали наготове. Второй караул шел берегом, «на бечеве». Так поднимались по Лене до устьев Куты или Муки. Там хранители соболей расспрашивали, нет ли где близко «воровских брацких людей». В случае опасности служилые должны были укрыться в Верхоленском остроге и биться до последнего, защищая соболиную казну. От Куты или Муки драгоценные меха везли через волок на подводах до Илимского острога. Оттуда плыли к Енисейску, затем ехали волоком до Маковского острожка, где должны быть приготовлены речные дощаники. Кетью-рекой проходили и Обь, плыли до Нарыма, Сургута и устья Иртыша. По желтому иртышскому руслу доходили до Тобольска.

Строго-настрого было наказано, чтобы служилые, отпущенные с соболиной казной «к государю в Москву», в дороге не роняли своего достоинства: не воровали по городам, ямам и слободам, в кружала не ходили, в зернь и карты не играли, не нарушали некоторых других нравственных правил. Ослушников было велено нещадно бить батогами, а расправа поручалась местным властям.

В Тобольск и Тюмень старались попасть «водяным путем» – в то же лето. В Верхотурье ждали первых морозов и хорошего снега, чтобы ехать санями до Соли Камской, подняться на Каменный пояс и, перевалив через Урал, следовать уже «русскими городами». Там, за Кайгородком, начинались родные для Дежнева места – Соль Вычегодская, Устюг Великий, Тотьма, Вологда.

Так он ехал с заряженной пищалью в руках, приглядывая за сумами с соболиными шкурами и за тюками, куда были сложены ясачные и именные окладные книги, денежные и хлебные списки Якутского острога.

ТОБОЛЬСКИЕ КОСМОГРАФЫ

В Тобольск Дежнев прибыл в конце июня 1671 года и задержался там для отдыха до августа. В городе был большой подземный склад, погреб чудес, описанный неизвестным путешественником в 1666 году. В этом подземелье, одетом камнем, писал неизвестный, хранились сокровища Сибири и стран Востока – соболя и бобры, товары из Китая и живые соколы. Здесь досматривал тобольский воевода князь Иван Репнин дежневских соболей и прикладывал к сумам свои печати.

Предшественник князя Репнина Петр Годунов в стенах тобольского девятибашенного острога руководил составлением знаменитого чертежа Сибирской земли. Это было в 1667 году, когда воевода-космограф окидывал своим умственным взором всю Сибирь – от Тобольска до земли Индейской и Тангутской. Чертеж этот составляли по «скаскам» и «отпискам» бывалых людей, таких, как Дежнев, Стадухин, Курбат Иванов, Ярофей Хабаров. «Всех чинов люди», знающие хорошо сибирские реки, города и остроги, урочища и земли, участвовали в составлении этой еще наивной и грубоватой карты недавно обретенных земель. Петр Годунов мог держать в руках чертеж Дежнева, на который он нанес Анадырь, его притоки и поморье с моржовой коргой. Путь из Лены в устье Амура на карте Годунова был свободен. Прямых указаний на открытие Дежнева не было, хотя была обозначена река Камчатка. Так до Годунова дошел слух о стране, где погиб Федот Попов. Знаменитого «Необходимого Носа» на первом годуновском чертеже не было.

Прошел какой-нибудь год после издания чертежа тобольских космографов, и он попался на глаза Клаасу Прютцу, прибывшему в Москву с посольством Карла XI, короля шведского. Прютц вымолил у князя Ивана Воротынского годуновский чертеж на несколько часов, дав честное слово в том, что не будет его снимать. Слова он не сдержал и, запершись в посольском покое, стал лихорадочно перерисовывать произведение тобольских космографов. В Швеции помнили о донесениях де Родеса королеве Христине, а Карл XI преобразовывал армию и флот, пристально оглядывая восток, где раскинулись владения великого соседа – от Печенги до «Ламского моря» и Амура. Прютц уверял, что чертеж, который он брал у царева родича Воротынского, был уже порядком потерт и восстановить его полный первоначальный вид было трудно.