Изумруды, рубины, алмазы мудрости в необъятном песке бытия - Тимур Зульфикаров

А есть в небесах один Господь — Собеседник и Главный Пастух звезд и пастухов…

И Он говорит с ними наедине с небес Своих…

И потому все Пророки были пастухами — вначале пастухами стад, а потом пастухами человеков, ибо вначале они наедине беседовали с Богом и получали от Него Дар Великих Глаголов…

И шли с Даром этим к человекам…

А человеки убивали Их за Дар Божественный Их…

Слепцы убивают тех, кто делает их зрячими… ибо зрят свою немощь…

Божьи Пророки тысячи лет назад покинули Человечество…

И вот Оно вынуждено сиротски оглядываться назад, где Они были живыми, дышащими, как мы, скоротечные…

Но Они — Божьи Посланники — покинули нас, и мы лишь ждем Их Второго Пришествия…

И что же мы лишь вынуждены повторять Древние Слова?..

А где же наши Пророки и Слова?..

И что же мы никогда не услышим Живого Пророка?..

И никогда не дотронемся до его живых одежд? и рук?.. и Живых Слов?..

Все в прошлом… все в прошлом…

Есть только прошлое…

Кто нальет новые океаны?.. поставит новые горы?.. зажжет новые звезды?.. разверзнет новые небеса?

Но есть и средь нас новые Пророки… но мы узнаем о Них, когда Они уйдут в прошлое…

Господь всещедр…

Мудрец сказал:

— Я самый богатый человек на земле!..

Столько рыхлого обильного летучего золота было, плескалось, ласкалось, кочевало под моими ногами…

Столько золотого праха, пыли дорог я прошел, а не наклонился, и не взял ни горсти…

Столько в кочевых ночах звездных алмазов глядело на меня…

А в горах небеса близки и до плеяд можно дойти, дотронуться тайной рукой…и не обжечься…

А в августе звезды сходят с небес, но я ни одной не тронул, не взял ее алмаз…

Всю жизнь золото плескалось под ногами моими, а алмазы над головой моей кочевали, но я нищим остался…

Несметно золото дорог…

Неисчислим алмаз небес…

И все это я тратил, тратил, тратил…

Да все нетронутым осталось…

Господь мой! Неоглядный, необъятный! у Тебя ли убывало…

Моя ль убогая волна в Твоем вселенском океане затерялась,

истрепалась, исплескалась, иссверкалась…

А я предсмертно и посмертно радуюсь… и уповаю необъятно…

— Дервиш, что самое прекрасное в мире: мать? дитя? дева? друг? хмель?..

Сказал:

— Когда летит по родному Варзобскому ущелью первая серебряная, летучая пряжа… сеть декабрьская… ледяная паутина серебра… первометель…

И гонит, и настигает, и обвивает, опутывает, окутывает, пеленает последнего златого, златомедвяного шмеля…

И он залетает в кибитку мою и тут засыпает увядает на руке моей…

Первосеребряная летящая метель…

Златозасыпающий, последний шмель на руке моей…

Ах, Господь, что так много дал человеку блаженных волн, дней…

Ах, не я ль тот златозасыпающий шмель на Руце Твоей…

Мудрец сказал:

— Однажды я сидел у базара в Душанбе и просил подаянья.

Но никто в тот день мне не давал…

Тут я увидел безногого утлого нищего, которому тоже в тот день никто не давал.

Тогда я воспомнил Аллаха и отдал безногому все, что собрал в тот день.

И тут нежданно от прохожих человеков, словно они ждали чьего-то повеленья, посыпалась многая милость в мой дряхлый дервишский кулох-колпак, как весенний белесый град.

И вмиг дарами наполнилась шапка моя…

Аллах! Ай! Ужели и этот нищий кулох-колпак видит

Око необъятное Твое!..

Ужели так быстра воздаянья несметная Длань!

Аллах! как счастлив я!..

Как хочу умереть, чтоб скорей увидать Тебя!

ВХОД ГОСПОДЕНЬ В ИЕРУСАЛИМ

Синь синь синь малахитовых парчовых бархатных аметистовых небес иерусалимских небес синь синь

Господь лучезарно улыбчиво входит на Белой Ослице в еще слепой Иерусалим языческих могил

И необъятная неупиваемая вселенская радость как вселенская синь небес всех обуяла объяла

А потом была Голгофа и Крест

И Кровь Кровь Кровь до небес и до звезд

И даже Белая Ослица поседела и на всю Вселенную рыдала…

И даже Ослица рыдала…

ГОЛГОФА

На Древлеримском Кресте

На Ветхозаветном Гвозде

Доселе течет доселе распят страждет Бог

А ты человече где?..

ЗИМНИЙ СПАС

В русском поле всеметельном заметенном

На Кресте заледенелом

Русский Спас заиндевелый

Улыбается блаженно

И улыбкою вселенской

Разрывает разрушает раздвигает разбивает растопляет лед с Чела

А окрест на лютых снегах

Среди деревенек мертвых

Лишь курятся лишь дымятся

Лишь четыре лишь следа

След кровавого Каиафы

След дрожащего Пилата

След промозглого Иуды

Да лисий след кремлевского Шута

Господь постепенно отбирает, отодвигает от человека соблазны этого бренного, мимотекущего мира: жен, яства, друзей, детей…

Господь приготовляет суетного человека к Вечности…

Господь хочет беседовать с тобой наедине, чтобы ничто из суетной жизни не мучило тебя…

А ты, слепец, все хватаешься за соблазны этого тленного мира, как за осенние, летящие, златые листья хладные…

Когда я сижу за веселым дастарханом у весенней реки с хмельными, сладкими друзьями моими — и слушаю их притчи и рассказы — я понимаю, что мои афоризмы и притчи — всего лишь брызги, капли от хрустальной реки, быстро высыхающие на прибрежных камнях…

А что говорить о Несметных Океанах Бога Творца Необъятного?..

Об Океанах, которые воздымаются до горящих Плеяд…

И усмиряют волнами их вечные Пожары…

И никогда не усыхают…

О, Господь, помилуй меня, Твою быструю каплю…

Дервиш сказал:

— Я родился в Таджикистане в стране трех тысяч землетрясений в год.

Где еще Аллах так часто напоминает о бренности мира сего?.. ведь в любой миг ты можешь погибнуть…

И потому я собирал тихие вечные бесплотные слова мудрости, которым не грозят ни землетрясенья, ни вороватые неслышные сели-оползни, ни разливы глиняных тайных ночных рек, ни камнепады гор…

Слово в саван не обернешь…

Безбожники на земле любят вино, соитье и сладкие воспоминанья…

Божий человек на земле любит Бога, любовь ко всем человекам и упованье на вечное Царствие Небесное…

О, Боже!..

А если безбожник и человек божий — живут в одной душе…

О, Господь!..

Я бродил по Твоим дорогам и тропам земным неоглядным…

Я летал, парил в Твоих алмазных беспредельных небесах…

Рядом с палящими пылящими Плеядами неслыханно многодальными… (я падучие звезды трогал руками…)

Я плыл, уповал, качался, метался в Твоих воздымающихся до Плеяд океанах…

И все это рядом с Тобой — лишь пылинка… соринка… травинка…

И все это рядом с Тобой — такая малость…

Такая муравьиная малость…

Блаже…

О, Господь!.. Всемогущий Владыка!..

О, прости мне…

Но я бы хотел встретиться со своей матушкой и своим батюшкой в ином, в Твоем вечном мире…

Ранней весной… в ромитском ущелье… там, где нежнопыльная нежношелковая дорога поворачивает к кишлаку Семиганч…

У древней беломраморной белофарфоровой тысячелетней чинары…

У хрустального арыка с хрустальными алмазными прозрачными рыбами… (рыбы так прозрачны, что чрез них можно увидеть донные камни-окатыши…)

И чтобы матушка моя улыбчивая была бы в моем любимом послевоенном, в золотой горошек, льющемся платье…

А батюшка (которого я никогда не знал, потому что его убили, когда мне было три месяца жизни)… а батюшка был бы в изумрудном бухарском чапанехалате и в белопенной бухарской чалме… (которая стала саваном)

На повороте дороги…

В кишлак Семиганч…

У древней беломраморной белофарфоровой чинары…

У арыка с прозрачными хрустальными рыбами…

Хоть бы на миг…

О, Всемогущий Владыка…

…Однажды мудрец вошел в христианскую церковь, и забылся, замутился от старости и мудрости, и пал на колени, и стал молиться, как мусульманин…

Тогда изгнали его…

Однажды мудрец вошел в мечеть, и забылся, зашатался от старости и мудрости, и стал молиться-креститься, как христианин…

Тогда избили его…

Тогда мудрец пошел в ночное необъятное поле, где горели мириады, гроздья Плеяд и где Бога не сокрывали стены храмов…

И стал привольно молиться за всех человеков на земле, как шаман, как зороастриец, как даос, как христианин, как мусульманин, как буддист, как иудей…