Контрабанда без правил - Ричард Цвирлей

так напились, что Мирека я приказал отвезти домой на служебной машине, потому что он уже не стоял на ногах и нес всякую чушь. Но насколько я его знаю, он еще пошел в ресторан за добавкой. А по Теофилю, как всегда, ничего не видно…

– Не болтай так много, иди поешь. А что вообще происходит с Миреком, он в последнее время очень много пьет. Что с ним? – она повела мужа на кухню, прикрыв дверь в комнату Филиппа.

– Ой, а у меня еще шоколадные конфеты «Гоплана»! – добавил Фред, чтобы подчеркнуть исключительность подарка, вынул из портфеля коробку с котятами и пошел за женой. – А что с ним могло случиться, сегодня женский день, вот и напился на радостях. Я уже сегодня из дома не выйду. Конец работы, праздник! – последнее слово он, наверное, произнес слишком громко, потому что проснувшийся Филипп Мартинковский заплакал, и Фред забыл о еде.

17:40

– Не помню, чтобы я здесь когда-нибудь был. Что за малинник? – спросил запыхавшийся младший лейтенант Олькевич. Восхождение на четвертый этаж покрытого лишайником дома XIX века на улице Струся было для него серьезным испытанием. Старший сержант, который шел впереди на правах хозяина территории, остановился на лестничной площадке и посмотрел вниз на уставшего коллегу.

– Обычный притон, – сказал Обрембский. – Ты здесь не был, потому что он работает не больше года. Но активно работает. Его уже все знают в Лазаре. За водкой приходят даже люди с телевидения. Им отсюда недалеко.

На лестнице стоял тошнотворный запах мочи и гнили. Олькевич добрался до нужного этажа и стал рядом с коллегой. Поправил рукой зачесанные на лысый лоб волосы, и оба милиционера подошли к двери справа. Они не ожидали никаких проблем, поэтому пошли вдвоем. Коваль со своими кулаками был им ни к чему, тем более, как водитель, он не собирался сегодня произносить праздничные тосты.

Участковый постучал, и вскоре старая, покрашенная дешевой, отслаивающейся зеленой краской дверь открылась.

– Ой, наш любимый участковый! – громко прокричала 60-летняя, тучная пани Геня, хозяйка квартиры. На ней был розовый халат, из-под которого виднелась белая комбинация. Губы женщины были накрашены ярко-красной помадой, а глаза обведены черной, слишком толстой линией. Гидроперитные белые волосы прикрывала железнодорожная фуражка. Ее крик ни в коем случае не был выражением восторга при виде милиционера, а сигналом для собравшегося у нее общества. Шум в квартире сразу затих.

Обрембский, не говоря ни слова, отодвинул пани Геню в сторону и пошел на кухню. Он хорошо знал, что именно там проходила общественная жизнь. Женщина мелкими перебежками последовала за ним, оставив Олькевича одного.

Теофиль осмотрелся вокруг. Участковый исчез за последней дверью с левой стороны длинной прихожей. На противоположном конце он увидел застекленную вверху дверь, скорее всего, там был санузел. Справа двойная дверь вела, наверное, в самую большую комнату, догадался Олькевич, слева были еще два входа в комнаты поменьше.

Из кухни доносился громкий голос пьяного мужчины, но Олькевич не обратил на это внимания. Он знал, что Криспин справится с алкоголиком. Они не раз бывали в таких местах, и каждый из них хорошо знал, что делать.

Он взялся за ручку первой двери слева, сильно толкнул ее и заглянул внутрь. Из мебели в комнате был лишь разложенный диван, застеленный серым, грязным пледом, стоявший у окна. Опершись локтями о круглую спинку, на нем стояла на коленях голая ровесница пани Гени. Большие, как арбузы, груди ритмично двигались, а обнимавший ее сзади маленький и худой как щепка мужчина, с козлиной бородкой и длинными волосами, спадающими на плечи, даже не заметил появления незваного гостя.

Олькевич на секунду замер, увидев такую картину, а потом не выдержал и громко рассмеялся. Они и правда выглядели карикатурно: огромная женщина и маленький мужичок, как цыпленок рядом со старой наседкой. Теофиль подумал, что у его жены Ядвиги, фигурой немного напоминавшей женщину на диване, по сравнению с ней небольшая грудь.

– Хватит кувыркаться, – сказал он наконец. – Милиция вызывает уважаемых граждан на разговор. Предъявите документы, – добавил он, а клиент, наконец его заметивший, замер от испуга.

– Что такое? – выкрикнула женщина. Она подорвалась с дивана, сбросив с себя тощего, и стала, расставив ноги, как будто собиралась напасть на вошедшего. Олькевич был, как всегда, по гражданке, поэтому она отнеслась к нему как к обычному клиенту, мешавшему ей работать. Она сделала два шага и остановилась в метре от него, оценивая свои шансы в драке с лысым нахалом. Теофиль с изумлением заметил, что ее грудь достает почти до пупка.

– Проверка! – ответил он, не отрывая от нее глаз. – Сядь и жди здесь. Я сейчас вернусь и тебя проверю, – приказал он. Он решил, что сначала осмотрит остальные комнаты и вернется сюда, чтобы внимательнее к ней приглядеться.

Женщина посмотрела на него, все еще ничего не понимая.

– Какая еще проверка, извращенец? Иди отсюда, это частный номер.

– Милицейская проверка, я бы даже сказал, общественного порядка, – сказал, широко улыбаясь, Теофиль, потянувшись при этом к подмышке, где у него была кобура с пистолетом. Но ему не пришлось доставать оружие. Он сразу заметил, что она спустила пар. Она вдруг вспомнила, что не одета, и попыталась прикрыться руками. Олькевич нахмурил брови, переводя взгляд с нее на мужчину.

– А ты иди на кухню, там пан сержант ведет учет. Давай быстро, – он посмотрел на него угрожающе, но не выдержал и опять захохотал, заметив растерянность клиента.

Женщина хотела что-то добавить, но Олькевич погрозил ей пальцем, указал место на диване, где она должна его ждать, и вышел из комнаты.

Мужчина с рубашкой и ботинками в руках быстро прошмыгнул мимо него и послушно пошел на кухню. Милиционер, больше не обращая на него внимания, пошел на другую сторону прихожей и толкнул двойную дверь в комнату, которая в лучшие годы этой норы могла быть гостиной. Он увидел перед собой лежавшую на кровати обнаженную, молодую симпатичную девушку, совершенно не вписывавшуюся в убогую обстановку. Посмотрев на ее улыбающееся лицо и рыжие волосы, он даже подумал, что огромная грудь той женщины ничто по сравнению с молодой попкой, и в сложившейся ситуации он предпочитает допросить рыжую. Он сделал шаг вперед, и в этот момент что-то тяжелое опустилось на его плечи. Он почувствовал резкую боль, прошившую позвоночник, но попытался повернуться в сторону нападавшего. Мельком он заметил мужчину в железнодорожной форме, замахнувшегося, чтобы нанести очередной удар. Олькевич прикрыл голову рукой, но, несмотря на это, мужчина, державший в руке немецкий парабеллум, попал в висок.

Милиционер крикнул от боли и