Заводь: Вековуха (СИ) - Алешкина Ольга

- Здравствуй, до..., - споткнулся он на слове, отвел первый взгляд и вышел.

Не успела я в избу ступить, как мать поучать и отчитывать меня кинулась.

- Эвон ты какая стала, перечишь. Бродишь, неизвестно где, - выговаривала она. - Не срами хоть перед соседями.

- Это чем же я вас посрамила?

- Пропадала не знамо где три месяца, разговоров знаешь сколько пошло! - почти кричала она, тряся руками, пред моим лицом. - Где вот ты была, где, скажи мне на милость?!

- Полно, Лизавета, будет, не шуми, - одернула ее бабушка.

Мать ее беспрекословно слушала, безмерно уважая. Так и на этот раз случилось. Она махнула рукой на нас, и бросив: «Побегу покуда», ушла.

- Сядем давай, Саня, - я села, бабушка опустилась рядом, на лавку и продолжила: - Бегаешь все, бегаешь, места себе не найдешь. То от людей, то от разговора бежишь, а вот ты меня послушай сейчас. Не со зла ведь мы, добра тебе желаем. Жизнь ведь она, Санька, и короткая, и длинная одновременно. Это смотря как жить. Одной то не сахар, да в голоде и холоде не мед. Фрол Фомич мужик добрый, слово худого никто про него не скажет и не обидит тебя.

- Смотря как жить? - нахмурившись, перебила я ее. - Так вот с ним век то за два будет! Уж лучше одной, с земли есть, чем с ним.

- Ты не смотри, это он с виду такой, а сорока ему нет еще. Вдовый он, детей не имеет. Мужчина он деловой, хваткий, хозяйство хорошее у него, с работником.

- Да пусть, хоть сто раз помещиком будет, хоть императором, не нужен он мне! - стучала я кулаком в грудь.

- Ну станем нужного ждать, - не обращая внимания на мой раззадоренный вид, спокойно сказала баба Уся. - Пошли почивать не то, раз сладу нет.

Мы приготовились ко сну, бабушка помолилась, а когда забралась на свою постель, сказала вслух:

- Ждешь кого-то, вижу, может и стоящий, - вздохнула она. - Главное дождаться, а не прождать.

- Глава одиннадцать

- Минул почти месяц с тех пор, как я вернулась домой. Мать и бабушка, с найденным женихом для меня, больше не приставали. Проявить смирение и безропотность миру, в котором не будет Антипа, я не могла. Глупая мечта и вера в нашу встречу, не давала забыться и жить как прежде. Я часто загадывала день, когда мы свидимся вновь, и каждый раз печалилась, что этого не происходило. Изредка отвлекаясь дневным заботам и хлопотам, но особо тоскуя тихими, короткими ночами.

- Спрашивать и выведывать кого-либо, надеясь узнать хоть что-то о судьбе Антипа, я не могла. Навредить боялась. Да и узнать все одно, не у кого. Все беседы вела только с семьей своей, в которую перестал входить отец. Соседей и остальных знакомцев, я по-прежнему сторонилась. А когда уже опустились руки, да терялись с каждым уходящим, тоскливым закатом, последние крохи надежды, когда прекратила всматриваться вдаль, ища в проходящих мужчинах знакомые черты, именно тогда, одним обычным вечером, судьба или господь, проявили ко мне благосклонность.

- Мы с бабушкой ужинать закончили, я плошки мыла, да котелок скребла, когда раздался тихий, несмелый стук. - Вроде как на задворках стучит кто? – прислушалась бабушка. – Кому бы там бродить, огородом? Васька что ли балует, - гадала она, а у меня сердце вниз ухнуло. С чего бы? Ведь и вправду поди-ка братец прибег. - Посмотришь или мне сходить? – замерла я. - Домывай, милая, гляну я, - помахала она сухонькой рукой в воздухе, обулась в чуни и вышла.

- Я спешно ополоснула котелок и сушиться на шесток сунула. Сняла передник, поправила выбившиеся волосы, да губу прикусила нижнюю, от охватившего волнения. «Да чего же ты удумала, глупая, нет ведь там никого», - сказала сама себе, успокаивая дрожь. В эту минуту бабушка воротилась. Я к стене прижалась спиной, поглядываю на нее, чего скажет… Смотрит на меня внимательно - молчит.

- И тишина такая, окаянная…, даже стук сердца не слышу, не остановилось ли? - Стало быть он, - с печалью покачала головой бабушка, нарушив ее. – Под кривой рябиной ждать станет.

- Я стояла не шелохнувшись, словно обессилила, а глаза слезой наливались, и лишь только первая капнула на дощатый пол, встрепенулась. Хватилась в дверь, но была остановлена бабушкой.

- - Да куда ж ты, - цепко одернула она меня за руку. – Сарафан поменяй, отправься.

- ***

- Я бежала. Неслась через огород, к кривой рябине, что находилась сразу у перелеска. Ноги путались в исподней юбке и сарафане. Сердце бешено колотилась, а дышать, мне казалось, я и вовсе забывала. Стоило только перемахнуть через прясла, оказавшись по ту сторону огорода, как увидела знакомую фигуру. Он сидел прямо под рябиной, наполовину скрывшись в густой, некошеной траве. «Живой!» - билось внутри. Сама собой, не приказывая себе, я пошла медленнее, степенно. Не к месту вспомнив Тоньку и стараясь идти плавно, красиво, как она. Он завидел меня и поднялся на ноги, поджидая, когда я приближусь. Я подошла и замерла в двух шагах, ближе не решилась, шаря глазами по его лицу, выискивая перемены. - Ну, здравствуй что ль, Санька, - распахнул он руки и сделал шаг навстречу. - Здравствуй, - только и промямлила я, отведя взор, но все же сделала тоже шаг и очутилась в его руках, которые тотчас же сомкнулись на моей спине.

- Моя голова опустилась ему на плечо и я, не выдержав, заплакала. Он не мешал мне, словно зная, как это мне сейчас нужно, необходимо, просто прижал меня крепче и гладил по спине широкой ладонью. То были слезы успокоения, утешения.

- Все напряжение, вся тоска, заполнившая меня весь этот месяц ожидания, выходили вместе с ними, уступая место радости и покою. А еще хотелось благодарить этот миг, господа и весь мир за эту встречу. За теперешнюю и за то, что она случилась в целом.

- Когда я утерла слезы, прекратив реветь, и отлепилась от него, мы недолго смотрели друг на друга, а после, не сговариваясь, пошли в сторону леса. Антип не спешил заговорить, а я и подавно. Мне просто было хорошо идти вот так, рядом, ощущая его присутствие возле себя. Да и робела я немного. Поравнявшись с лесом, мы пошли вдоль него, по хоженым ребятней тропинкам в поисках земляники или какой другой добычи.

- - В лес бы нам войти, - предложил он. – Не с руки мне светиться здесь. По темноте хотел прийти, да напугать боялся. - Чуть правее давай, там береза поваленная, присесть можно.

- Он кивнул и спросил: - Ну как ты, Санька? Здорова ли? Не обижает никто? - Здорова, то здорова, а обид нет никаких, - начала я, сворачивая в лес. – Переживала сильно. Боялась подумать даже, что с вами, живы ли… - За меня не бойся, Мирон тоже порядок. Приветы тебе шлет, свидеться разве что не доведется, - нарочито бодро сказал он. Было явно, что для меня старается, придать разговору небрежность, убавить значительности.

- Мы дошли до березы, я присела на нее, а Антип рядом в траве устроился. Оперся на левый локоть, повернувшись ко мне вполоборота, и травинку сорвав, в рот потащил. Жует кончик, сам вдаль глядит – молчит, слова подбирает, дураку ясно. Я не тороплю, неизвестно, что еще уготовлено услышать, не думаю, что к душе придется сказанное. Руки лодочкой сложила в подоле, сижу тихой мышкой, выжидаю. Так и вышло. - Я ведь… проститься пришел, - вскоре сказал он. – Уезжаю я, Санька. - Как уезжаешь? Зачем проститься? – бессвязно забормотала я, соскочив с дерева.

- Это ж надо, уже и свидеться не надеялась, а сейчас, когда он рядом – руку протяни и опять уедет?! Замотала головой, лицо руками прикрыла, чтоб не смотреть на него, не расплакаться вновь: – Не могу, не хочу прощаться!

- Бежать мне надо, покуда голова на месте, - резво поднялся он и подошел ко мне. Положил руки мне на плечи, гладит по ним, да втолковывает: - Опасно мне теперь тут, в этих краях, нельзя, понимаешь.

Я убрала от лица руки, подняла к нему взор, и предложила по наивности, понимая, что глупость сморозила, но слова лезли наперед мыслей:

- А ты брось это дело неправедное.

- Поздно уж, Санька, об этом говорить. Поздно.

- А давай я тебя у бабушки схороню, - продолжала я болтать чепуху от растерянности.