Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова

Ш. А. Слова, конечно. Но я знаю, что в основе всегда лежит музыка, и чаще всего пою мелодии, которые написал сам. Правда, я довольно критичен к себе, и если понимаю, что музыка недостаточно хороша для сцены, что сам я не сумел найти правильную мелодию, то обращаюсь к другим композиторам. А у них нередко возникают трудности: тексты у меня самые что ни на есть сложные, длинные. В них огромное количество слов. Но ведь я выучил язык не для того, чтобы его “укорачивать”. Я выучил язык, чтобы им пользоваться.

С. С. Сколько дней вы смогли бы прожить не сочиняя? Или не слушая музыку? Вообще без музыки?

Ш. А. Да я, честно говоря, музыку больше не слушаю. Или слушаю очень мало. Я слушаю радио, а там передают музыку разную, от классики до современной музыки других стран, новые французские песни и так далее. Но сам я давно не беру в руки диск и не ставлю его в проигрыватель; для меня это потеря времени. Так что я больше не выбираю музыку. С выбором покончено.

С. С. Однако в жизни, как мне кажется, вам не раз приходилось делать выбор. И очень серьезный. Например, уйти от Эдит Пиаф. Расскажите о ней!

Ш. А. Она была сильной. Ох, сильной! И всех, кто оказывался в ее орбите, заставляла соблюдать свой собственный закон. Заметьте, все, кому это не нравилось, могли уйти. Но ведь никто не ушел! Все мы остались! Потому что, представьте себе… мы хорошо чувствовали себя в этом милом рабстве.

С. С. Но в итоге вы все-таки ушли?

Ш. А. Но сколько же лет прошло, пока я собрался уйти! Долгие годы я провел в ее фарватере и даже живя у нее! И ушел просто потому, что должен был оторваться от Эдит, в противном случае я бы никогда не сделал карьеры.

С. С. Она поняла, что вы должны лететь на своих собственных крыльях, или так вас никогда и не простила?

Ш. А. Вероятно, простила… Я уходил не один раз, хотя никаких склок между нами никогда не бывало. Только однажды в Соединенных Штатах поспорили из-за театральной пьесы… Перечить ей было нельзя: я должен был сказать, что она права, а я сказал наоборот, и она меня выгнала. Ну что, сел на корабль и отбыл. И в первый же день на борт пришла от нее телеграмма: “Я уже по тебе скучаю!” Понимаете?.. Это была дружба совершенно особого рода, по-французски она называется очень красиво – “влюбленная дружба”. То, что до любви не доходит, но тем не менее полностью привязывает вас к человеку. “Влюбленной дружбой” можно дружить и с мужчиной! Почему нет? В этом нет ничего сексуального. Это нечто иное.

С. С. В ваших песнях, как я заметила, публику больше всего привлекает боль, печаль, меланхолия. В чем источник этой боли? Откуда она?

Ш. А. Это не печаль. Это рана. Да нет, сам-то по себе я человек веселый! И люблю жить забавно! Но как-то так выходит, что ни одного дня я не засыпаю без проблем. Во-первых, у меня проблемы с семьей. Которая вообще-то семья беспроблемная! Но я всё беспокоюсь о детях: что они будут делать, кем они станут? А жена обзывает меня дураком. Она говорит: “Будут работать, как все остальные!” Нет! Я – глава семьи и потому принимаю на себя всё, что происходит с моими детьми.

С. С. Вы ими гордитесь?

Ш. А. Да ведь все отцы гордятся своими детьми. Мы их любим. Никто из них не сидит сложа руки. Николя занимается исследованиями в области неврологии, и я этим очень горжусь, потому что ничего в этом не понимаю. Таким коридором мне не пройти. Катя захотела петь и теперь поет. А я ей ведь даже не помогал. Чтобы петь у меня, она в свое время на общих основаниях прошла прослушивание. Представляете себе? Теперь она работает над песнями к диснеевским мультфильмам, и что там у нее происходит, не знаю, я с компанией Диснея никогда не работал. Миша… А вот Миша пока себя ищет, он еще не нашел настоящего дела, в которое мог бы влюбиться. Мы с ним время от времени это обсуждаем. Он единственный, с кем я говорю о Профессии.

Видите, вот они, проблемы. Любая мелочь, пустяк может меня поцарапать. Скажем, всё то, что происходит в Армении, меня ранит! И за многие другие страны я переживаю, страны, в которых я был и которые пережили много горя, как Камбоджа.

Я, конечно, выгляжу человеком невозмутимым и достаточно холоден в общении. Но этот стиль был выработан специально, в целях самозащиты.

С. С. Нечто вроде панциря?

Ш. А. Да, это панцирь. Однако не стоит слишком увлеченно проверять его на прочность.

С. С. Насколько я понимаю, вы скорее поющий актер, а не лицедействующий певец. Всякий раз, в каждой песне вы показываете маленький спектакль. Скажите, все ли песни адресованы каким-то реальным личностям или это абстрактные образы? Когда вы поете “Моя волнующая любовь” или “Немодные радости” и танцуете на сцене, вы воображаете кого-нибудь рядом с собой, как в песне – “щека к щеке”?

Ш. А. Моя жена танцевать не любит. И она не немая, как героиня “Волнующей любви”. Не страдает излишним весом, как героиня другой моей песни. Кстати, ни одна из моих жен излишним весом не обладала. Автора не надо напрямую связывать с его произведением. Бесспорно, в песнях есть некоторые автобиографические строки. Строки! Но не автобиографические истории. Сам я не гомосексуалист, хотя и пою песню “Как они говорят”. Так что нет, ни в коем случае!

С. С. В прессе вас не раз упрекали в том, что ваши тексты слишком сложны и непонятны публике. А другие критики, напротив, сетовали на намеренную доступность и популярность ваших песен. Как вы к этому относитесь?

Ш. А. Знаете, критики – это такой народ… я бы даже назвал их “народец”. Конечно, песни должны быть доступны. Странно было бы писать песни, которые публика не воспринимает сразу, немедленно. Так вот, всё, что беспокоит “народец”, – это еще ничего. Но вот то, что беспокоит интеллектуалов, – это уже серьезно. А я давно начал их беспокоить, потому что стал говорить вещи, которые в “начальной школе” не стоило бы говорить. И должен был бы находиться, по их мнению, в стаде агнцев и барашков, а вместо этого пошел в загон к волкам. Этого мне и