Училка и мажор (СИ) - Малиновская Маша

Семён поднимается рядом. Инструктирует подробно ещё несколько шагов, а потом позволяет мне самой руководить своим подъёмом.

Я увлекаюсь настолько, что когда оборачиваюсь, то перед глазами всё плывёт — так высоко я, оказывается, уже взобралась.

Но странное дело. Будто всколыхнутая вода в стакане, видимость и восприятие тут же стабилизируются. Муть в глазах уходит, всё становится кристально-прозрачным. Дышится глубоко, но размеренно.

И это лишь зал! А как бы было круто на природе. Но, наверное, куда более страшно.

— Отдохни, — говорит рядом Семён, взбираясь по своей верёвке. — Слишком много адреналина, и у тебя начинается гипервентиляция. В реальных горах это весьма нехорошо ввиду разреженного воздуха.

— Мне нормально, — отмахиваюсь и делаю ещё несколько переходов достаточно быстро. Я уже довольно высоко и упиваюсь своей смелостью. Выхожу из зоны комфорта, как и предписывал доктор Радич. А как спускаться — потом разберусь. Обещал всему научить, вот пусть…

А потом у меня соскальзывают пальцы. Это случается всего за мгновение, за долю секунды, но этого хватает, чтобы рухнуть с вершины уверенности в себе и своих силах в пучину тошнотворного страха.

Я даже вскрикнуть не успеваю, когда все четыре мои точки опоры эту самую опору теряют и я оказываюсь в воздухе. Сотые доли секунды проживаются как часы. А потом моё запястье сжимается в стальном кольце мужских пальцев.

Семён ловит меня за руку, но я, оказывается и так не падаю. Ожидаемого столкновения нет, и я даже не сильно удалилась от того места, где оборвалась.

Страховка.

То, что я обычно делаю — страхую себя на все предполагаемые случаи. Но в этот раз я не думала о ней, это за меня сделал другой человек. Семён Радич. Да, это просто верёвка в клубе скалолазания, но почему-то я внутренне воспринимаю это острее. Важнее. Я позволила другим позаботиться обо мне, и меня не подвели.

Может, мне это кажется большим, чем есть на самом деле, но для моей собственной психики это прецедент.

Семён мягко отталкивается от скалы, и мы плавно спускаемся вниз. Мягко приземлившись на ноги, я не сразу ловлю равновесие.

— Это было круто, — говорю на эмоциях, потому что я действительно переполнена ими. Смена положения тела в пространстве, сложность подъёма, ощущение полёта при спуске, приземление и даже обрыв — всё это принесло массу впечатлений, хотя и заняло минут пятнадцать-двадцать, не более.

— Я планировал дать тебе уйти вверх, а самому отстать, но ты решила форсировать события.

— Зачем? Чтобы благосклонно дать мне почувствовать себя крутой? — улыбаюсь.

— Нет, чтобы попялиться на твой зад.

Радич был бы не Радич, если бы не сказал нечто подобное. Поэтому я просто качаю головой, закатив глаза, чтобы не ввязываться в полемику, в которой он смутит меня ещё сильнее.

Странно, но больше не единого пошлого намёка или шутки от него не поступает. Ну кроме замечания вскользь о форме люля-кебаб, который мы заказали в придорожном кафе.

Говорим в основном о скалах. Семён рассказывает о недавних соревнованиях, о своей мечте про подъём в Альпах. О видах снаряжения и о том, какие бывают подъёмы.

Он сейчас другой. Совсем не такой, как на парах в университете. Будто там его подменяет плохой брат-близнец.

— Ну а ты, — откусывает кусок от ломтика картошки фри. — Почему училка?

Вопрос застаёт меня посреди размышлений о нём самом.

— М-м… — пожимаю плечами. — Не знаю. Я после школы просто пошла и отнесла документы в пед. Мне нравился иностранный, но в университеты на переводчика бы я не поступила. Туда протаскивали либо своих, либо с самыми высокими баллами ЕГЭ, а я едва не завалила математику. Пед показался компромиссом, ведь там был факультет иняза.

— А потом? Сейчас много перспектив для хорошо владеющих английским.

— А потом мне понравилось преподавать.

— Но ты всё же подумай, — говорит, откинувшись на спинку. — А то мне не нравится, что на тебя все пялятся в универе.

На паре бы я ему жёстко ответила. Но сейчас почему-то теряюсь. Даже глаза опускаю и губы закусываю.

— Пора ехать, — встаю и беру куртку с диванчика.

Семён не возражает, чем тоже удивляет меня. Он отвозит меня к моему дому, подмигивает, когда я выхожу и сигналит коротко, отъезжая. Полосатый бамблби резко выдаёт порцию снега из-под колёс и скрывается в темноте дворов, а я иду к подъезду со странным чувством в груди.

Что это было?

Свидание, Василина. Твоё. Со студентом. Именно оно, отнекиваться не имеет смысла.

Но я вдруг саму себя удивляю. Запретив своей совести себя пилить, останавливаюсь у подъезда под фонарём и поднимаю лицо навстречу вновь начавшемуся снегу.

Я улыбаюсь. Прикрываю глаза, наслаждаюсь ощущением мягкого прикосновения пушистых снежинок к моим векам, с раскрасневшимся горячим щекам. Потом снова смотрю вверх в небо, откуда они падают и падают. Тихо так, спокойно. Продолжаю улыбаться.

Тугой комок, столько времени сидящий в груди, будто на время ослабевает. Не отпускает вовсе, но даёт возможность вдохнуть глубоко. И мне нравится чувствовать это.

Всё это. Всё, что чувствую рядом с Семёном. Волнение, возбуждение, потерянное когда-то ощущение свободы. Полёт. И даже смущение нравится и горечь сомнений. Этот коктейль заставляет меня оживать. Заставляет почувствовать свой возраст, что я не только училка и строгий преподаватель, я ещё и молодая девушка.

— Быстро ты на малолеток спрыгнула, — хрипловатый знакомый голос ломает волшебство.

Я оборачиваюсь и вижу Пашу.

22

— Что тебе нужно, Паша? — складываю руки на груди. Я совсем не рада видеть его.

— Ты как-то сильно быстро свинтила, Василина, — копирует моё движение. — Даже не поговорили.

— А о чём нам говорить? Я не вижу причин для разговора, всё предельно понятно.

— Ну это тебе, я же так не считаю. Ты мне должна, так что будь добра, выдели час своего драгоценного времени.

Застываю в шоке. Я ему должна? С чего бы это?

— Паша, ты совсем обнаглел такое заявлять? Не помню, чтобы одалживала у тебя деньги.

— То есть то, что я тебя вытащил из жопы мира, и ты теперь живёшь в Москве и преподаёшь в лучшем университете страны — не моя заслуга, Вася? Где бы ты была без меня?

Гадко. Как же гадко и мерзко. И с этим человеком я жила и спала в одной постели. Как я могла не заметить, что он внутри весь прогнивший?

Даже не верится, что слышу сейчас всё это от него.

— Не вижу смысла в этом разговоре, Паш.

Я собираюсь развернуться и уйти, но он включает телефон и поворачивает экраном ко мне. Там моё фото, которое висит на стенде в университете. А потом он перелистывает на то самое, где я в лифчике. Лицо выглядит сладострастным, даже не знаю, как Паша умудрился поймать меня так, ведь я не замечала за собой таких томных выражений. Профессионал он, что уж.

— Как думаешь, если утром на всех электронных документах и на стенде в твоём универе произойдёт замена фото, это понравится твоим студентам и начальству? — ухмыляется. — Или тому мажорчику на спортивной тачке? Или если я солью фотку в открытый доступ. Бесплатно. Ещё и рекламу с ней запущу. Какой-нибудь смазки или таблеток для потенции, а? Твои сиськи быстро примелькаются в интернете или даже можем поспособствовать, чтобы завирусились. Интересно, как долго ты тогда продержишься в универе?

Стою, пребывая в ещё большем шоке. Просто не понимаю, за что он так со мною? Я ему ведь ничего плохого не сделала.

— Паша, скажи, ты совсем совесть потерял? — руки дрожат от злости. Мне так хочется вернуться на пару часов назад, где я взбиралась вверх по искусственной скале, а рядом меня страховал Семён. И сейчас я так остро захотела, чтобы он стоял радом. Или вернулся зачем-то. — Ты обещал это фото сразу же удалить, а сам выставил его на сток!

— За это фото хорошо заплатили. Разве нам не нужны были деньги?

— Так может, вообще бы меня в эскорт сдал? Ну, ведь нам же деньги были нужны, — от его логики меня начинает наполнять ярость. Это же нужно вот так — даже не скривится.