Училка и мажор (СИ) - Малиновская Маша

Ох, мать твою.

За пару мгновений до меня вдруг доходит то, о чём я, дурочка, почему-то не подумала сразу. Прилетела, выкатив глаза, а это просто… просто розыгрыш! Заманил меня сюда таким подлым обманом!

Чёртов сукин сын. И дружок его!

А я идиотка.

— Ты! — отпрянываю, вскрикнув сердито.

— Тихо-тихо, детка.

Семён не даёт мне отстраниться, перехватывает, валит на мат, перетащив через себя, а потом перекатывается на бок и нависает сверху.

У меня перехватывает дыхание. От неожиданности, он его наглости! От его близости…

— Слезь с меня, придурок!

Извиваясь, выбираюсь из-под парня и вскакиваю на ноги. Я невероятно зла! Просто в ярости!

— Ты идиот, Радич! — я так взбешена, что буквально топаю ногой от злости. — Как с таким можно шутить?! Я же… я примчалась! Все дела бросила!

А он… ржёт, паршивец.

— Испугалась за меня, Адамовна?

— Придурок!

— Переживала?

Он, продолжая улыбаться на все тридцать два, тоже поднимается на ноги.

— Ты… Ты просто… да ну тебя!

Я со злостью толкаю его в грудь, намереваясь пройти и убраться отсюда как можно скорее подальше.

Но он не даёт. Хватает меня за талию обеими руками и удерживает. Прижимает ближе, хохоча.

— Вот тебе! — замахиваюсь насколько могу и залепляю ему пощёчину.

Наверное, его это шокирует, потому что он отпускает меня и отступает на шаг. Смотрит ошарашенно, улыбка сползает с лица, а на щеке расплывается стремительно алеющее пятно.

Да я и сама, признаться, шокирована. Мне никогда раньше не приходилось бить своих учеников или студентов. Да и вообще людей…

После секундной заминки и стычки взглядов, я и опомниться не успеваю, как Семён резко подаётся ко мне, хватает ладонью за затылок, и его губы прижимаются к моим. Припаиваются, присасываюся намертво.

И вдруг, после первой вспышки возмущения, я будто разом теряю все силы. Наверное, в его слюне какой-то парализующий яд… Иначе как объяснить то, что моё тело превращается в вату?

Руки плетьми повисают, я теряю волю и позволяю ему…

Как у такого дерзкого и наглого парня могут быть такие нежные губы? Как тот, кто устроил мне минет-шоу под окнами аудитории может так трепетно касаться языком моего языка? Так сладко, с предыханием, целовать, что голова начинает кружиться, а ноги превращаются в желе.

Это точно какой-то яд… Неведомое вещество, которое Радич через поцелуй впрыскивает в мой организм, заставляя против воли таять от этих прикосновений и отвечать на них, пробуя на вкус запретный плод.

Мы уже целовались тогда в клубе, но это было как-то иначе. Жарче, острее, напористее. Я подумать не могла, что он может быть таким нежным.

Семён сам мягко прерывает поцелуй и отпускает меня. И, конечно же, я встречаюсь с полным триумфа наглым взглядом. Облизывается и улыбается.

— Не смей так больше делать! — говорю возмущённо и толкаю его в плечо, но не сильно. Пыл куда-то испарился, а силы иссякли.

Но внезапно замечаю, как Семён задушенно выдыхает. Пытается скрыть это и ухмыльнуться, но реакцию на боль иногда скрыть невозможно.

— Что случилось? — хмурюсь.

— Ты о чём? — поднимает брови.

— Покажи плечо, — требую.

— Детка, ты скучная, — ухмыляется. — Давай сразу по-нормальному.

Берётся за резинку штанов и играет бровями. Придурок он и есть придурок.

— Так чего ты тогда прицепился, раз скучная? — складываю руки на груди. — Плечо покажи.

— Люблю развращать хороших девочек, — подмигивает, а мне остаётся только глаза закатить. — Тебе надо — сама подойди и посмотри.

Живой? Живой. Всё. Разворачивайся, Вася, и дуй домой.

Но кто бы слушал голос разума?

Подхожу, задираю ему удлинённый рукав футболки и едва не охаю. Длинная полоса, похожа на ожог, а вокруг расползлась иссиня-жёлтая ссадина. И она станет ещё больше, видно, что отёк разливается.

— Ты правда, что ли, грохнулся?

— А ты прихватила костюмчик медсестрички?

— Семён, прекрати пошлить, — качаю головой, уже пропуская очередную шуточку мимо ушей. — Ты сорвался? Откуда такой след?

— От верёвки, — пожимает плечами. — Забей, Адамовна, пройдёт. Первый раз, что ли.

— Головой, видимо, тоже стукнулся. Не в первый раз, — не удерживаюсь, чтобы не сострить.

— Я тебя сейчас отшлёпаю, если будешь умничать.

— Ты правша, шлёпальщик, — теперь моя очередь ухмыляться. — А правая у тебя не очень здорова.

— Не переживай, на тебя хватит .

здоровья.

— Надо бы холод приложить, — одёргиваю рукав и отхожу от него на пару шагов. Если сейчас пошло пошутит, то я знаю, куда бить теперь. Чтобы точно почувствовал.

— Домой отвезёшь? — спрашивает, чуть прищурившись. — А то я пил.

— Я вижу, — перевожу взгляд на бутылку чуть в стороне. — Такси вызови.

— А Бамблби тут оставить? — криво усмехается. — Водишь? Давай за руль.

— А ты мне что?

— Секс, — совершенно невозмутимо пожимает плечами.

— Ты просто… — в прямом смысле хватаюсь за голову. — Иди-ка ты в задницу, Семён.

Я разворачиваюсь и спешно, пока запала злости хватает, ухожу

18

— Люд, не плачь, — пытаюсь успокоить сестру. — Всё будет хорошо, операция поможет.

Я держу телефон плечом и пытаюсь найти в сумке кошелёк с картой, но это оказывается невыполнимой задачей.

— А если нет, Вась? — всхлипывает Люда. — Доктор говорит, у него там сильное отклонение, возможно нужна будет серия операций. Где я деньги возьму?

— Успокойся, слышишь? Он увидит, что ты ревёшь, ещё сильнее станет бояться. Если нужны будут деньги, значит, ещё кредит возьмём. Я этот стараюсь быстрее выплатить, экономлю.

— Васенька, спасибо тебе, — сестра дышит уже чуть ровнее. — Что бы мы с Сашиком делали без тебя, не знаю. Если бы Валера живой был… А так…

Она вздыхает, но всё же успокаивается. Люда очень любила мужа, и когда тот погиб, едва с ума не сошла. Сашик и помог ей остаться в здравом уме. А сколько всего пришлось потом пережить… И как бы друзья и сослуживцы Валеры не пытались помочь, ничего не вышло. Квартиру банк отобрал, хотя там уже было выплачено из десяти лет по ипотеке — пять. Половина.

А тут ещё у Санька с глазками такое. Беда.

Но у меня другой семьи нет. Мы с Людой одни в этом мире остались. И Сашик. Ни родителей, ни любимых. Так что будем держаться друг за дружку. И Санька вытащим. Нужны будут ещё деньги на операцию — найду. В лепёшку расшибусь, но племяш будет видеть.

Засовываю телефон в карман и запрыгиваю в троллейбус. Пока еду до нужной мне остановки, прокручиваю в голове, что же такого можно купить к чаю. Беременным же всё можно?

Среди всех непростых событий, что навалились на меня, есть и приятное. Несколько дней назад я вечером гуляла в парке неподалёку. Как раз после того, как Радич так неудачно пошутил со своим падением. Мне нужно было прийти в себя, и я пошла в парк у пруда. И встретила там свою лучшую подругу из Волгограда— Карину!

Мы втроём — я, Каринка и Катя работали вместе в одной школе в Волгограде. С Кариной сдружились буквально с первых дней, а Катюшка пришла к нам на год позже. Девчонки и наша дружба — одно из самых тёплых моих воспоминаний. Весёлые, открытые, очень творческие и прекрасные профессионалы — вот такие мои девчонки-училки. Очень жаль, что мы так мало успели вместе поработать. Жизнь, как говорится, раскидала.

Я уехала первой. За Пашей. Несколько месяцев назад позвонила Каринка и сказала, что Катерина резко уволилась и исчезла. Молча, никому ничего не сказав. Было трудно поверить, что она нам даже не написала. Значит, случилось что-то, что очень сильно её задело. Незадолго до этого за Катей начал ухлёстывать один мужик. Старше неё, наглый, богатый. Сам из Москвы, в Волгограде был по делам бизнеса. Осаждал бедняжку всячески, пока не добился своего. Катюшка влюбилась, похоже, а потом узнала, что он женат. И простыл след нашей Зайченко*.

У Карины тоже всё непросто оказалось. Муж изменил, она с ним распрощалась, а потом на эмоциях зажгла с другом того самого московского бизнесмена, которые Катюшку обидел. А потом, как оказалось, этот огромный рыжий бородач оставил Карине на память две полосочки на тесте. И оказался он совсем не как его друг. Каринку мою лапищами своими сграбастал и с собой в Москву привёз. Хороший мужик, заботливый, только вот бывшая жена его Карину изводит**.