Злой умысел - Робин Кук

Крис Эверсон, по крайней мере, нашел в себе силы принять конкретное решение, хоть оно и представляется ему неправильным. Джеффри снова охватил приступ стыда. Его не было с другом в трудную минуту. Если бы он тогда знал все, что знает сейчас, то, наверное, удержал бы Криса от самоубийства. Только теперь Джеффри по-настоящему понимал, через что прошел Крис. И ненавидел себя за то, что ни разу не позвонил ему после трагедии, а потом не нашел в себе силы позвонить Келли, его вдове.

Джеффри плеснул в лицо холодной водой. Стало немного легче. Придя в себя, он взял вещи и вышел из туалета. Несмотря на шум и толчею в залах аэропорта, он чувствовал себя одиноким и покинутым. Мысль о возвращении в пустой, теперь уже почти чужой дом казалась невыносимой. Но больше идти было просто некуда. По крайней мере, он не знал, куда. В полной растерянности он поплелся к парковочной стоянке.

Подойдя к своей машине, Джеффри бросил чемодан в багажник, а дипломат положил на сиденье рядом с собой. Потом захлопнул дверцу машины, облокотился на руль и, уставившись невидящим взглядом в лобовое стекло, задумался о жизни.

Сидел он долго, не замечая времени, думая о причинах и последствиях всех своих неудач. Еще никогда не был он таким униженным и оскорбленным, и никогда не падал так низко, как сейчас. Мысли его снова вернулись к смерти Криса Эверсона, и он вдруг подумал, что сейчас делает Келли Эверсон? Джеффри встречался с ней два или три раза на каких-то обязательных общественных мероприятиях. Он даже помнил, что несколько раз хвалил ее в присутствии Кэрол, и тогда жена всем своим видом показывала, что ей неприятно это слышать.

Интересно, работает ли Келли в больнице Вэллей и вообще живет ли еще в Бостоне? Насколько он помнил, это была стройная и красивая женщина, около пяти футов четырех дюймов, шатенка, ее коричневые волосы были с приятным золотисто-красным отливом. Она не укладывала их в прическу и носила обруч. Ему запомнилось ее немного скуластое лицо, глубокие карие глаза. Она охотно улыбалась. Джеффри обратил внимание на то, что Келли окружает аура нежности и искренней доброты. Чувствуя это, люди отвечали ей тем же.

Когда мысли Джеффри переключились с Криса на Келли, он подумал, что, наверное, она сейчас единственный человек, который смог бы его понять. Потеряв мужа из-за нелепого обвинения в преступной халатности, она прошла через все то, что сейчас творилось в его собственной душе. Возможно, она могла бы посоветовать, как с этим справиться, по крайней мере могла бы искренне посочувствовать. Этого ему сейчас так не хватало. И даже если она ничего не скажет, по крайней мере у него будет сознание того, что он позвонил ей и поговорил хоть раз с тех пор, как умер Крис. Где-то в глубине души у него было такое чувство, что этот звонок очень ему нужен.

Джеффри вернулся к терминалу. У первого же телефона он взял справочник. Палец его медленно скользил вдоль столбика имен, и Джеффри чувствовал, как от волнения и тревоги у него перехватывает дыхание. Наконец он увидел: К. С. Эверсон, Бруклин. Кажется, то, что надо. Монетка со звоном упала на дно автомата. Джеффри набрал номер. Один гудок, второй, третий… Он уже собирался дать отбой, когда на другом конце кто-то взял трубку.

Джеффри понял, что не знает, как начать. Нерешительно промямлив свое имя, он поздоровался. Джеффри боялся, что Келли его не вспомнит, однако не успел он придумать, что сказать после обычных слов приветствия, как услышал в трубке радостное: — Джеффри! Здравствуй! — Келли, казалось, совсем не удивилась его звонку.

— Мне так приятно, что ты позвонил, Джеффри. Я сама хотела позвонить, когда узнала о твоих проблемах в суде, но так и не решилась. Я боялась, что ты меня уже совсем забыл.

…Боялась, что он забыл ее! Джеффри постарался убедить Келли, что такого просто не могло быть. Потом он извинился за то, что не позвонил, как обещал, не позвонил и ни разу не зашел.

— Не надо извиняться, — сказала Келли. — Я знаю, что горе объединяет людей, как, к примеру, рак или что-то вроде этого. И еще я знаю, каково врачам, когда их коллега так уходит из жизни. Я и не надеялась, что ты позвонишь. Ты меня тронул тем, что пришел на похороны. Крис был бы доволен, что ты его не забыл. Он действительно уважал тебя, Джеффри. Однажды сказал, что считает тебя самым лучшим анестезиологом из всех, кого он когда-либо знал. И мне было приятно, что ты тогда пришел. Не все его друзья захотели проститься. Но я их понимаю…

Джеффри не знал, что сказать. Оказывается, Келли не только его прощает, но и хвалит. И чем дальше она говорила, тем большим подлецом он себя чувствовал. Джеффри поспешил изменить тему разговора, не зная, что ответить:

— Я рад, что застал тебя дома, Келли. Даже не надеялся на это.

— В это время я как раз возвращаюсь с работы. Наверное, ты знаешь, я больше не работаю в Вэллей.

— Нет, не знаю.

— После смерти Криса я решила перейти в другое место, так спокойнее. И перебралась в город. Сейчас работаю в Сент-Джос. В блоке интенсивной терапии. Мне здесь нравится больше, чем в реанимационном отделении. А ты по-прежнему в Бостонском Мемориале?

— Вроде бы да, — не стал уточнять Джеффри. Ему было не по себе, он боялся: а вдруг Келли не захочет с ним встретиться? Ведь если честно, кто он ей? У нее своя жизнь, у него — своя. Однако поскольку он зашел уже так далеко, стоило попытаться.

— Келли, — наконец выдавил Джеффри, — я тут хотел тебя спросить… можно я заеду и немного с тобой поболтаю кое о чем?

— Когда ты хочешь? — сразу же спросила она.

— Ну, когда тебе удобно. Я… я мог бы приехать прямо сейчас, если ты не слишком занята.

— Хорошо, приезжай.

— Нет, если это тебе неудобно, я могу…

— Нет-нет! Очень даже удобно. Приезжай, — перебила она его, даже не дав закончить фразу. И в двух словах объяснила, как добраться до ее дома.

Майкл Москони внимательно смотрел на лежащий перед ним чек Джеффри. Прижав трубку к уху, он набирал номер Шаттерли из Бостонского национального банка. С последней цифрой внутри у него что-то неприятно сжалось, хотя он не мог бы сказать, почему. За всю карьеру залогового кредитора он только раз принимал оплату в виде чека. Тогда все закончилось благополучно. Его не надули. Однако от своих коллег он не раз слышал леденящие кровь истории о неудачах других кредиторов. Случалось, они заканчивались сердечными приступами, даже инфарктами, и вследствие этого необходимостью менять работу (как правило, она оказывалась намного хуже). Если сейчас случится что-нибудь непредвиденное, то самой больной проблемой для Майкла будет разбирательство с его андерайтинговой компанией,[16] которая запретила ему принимать плату за работу в виде чеков. Майкл не преувеличивал, когда говорил Джеффри, что ставит на карту больше, чем залоговую сумму. Странно, почему у него в животе такое щемящее чувство? Да, все-таки дело необычное. Ведь этот парень был доктором, а не кем-то еще. К тому же сорок пять тысяч наличными могут оказаться в руках залогового кредитора только раз в жизни, если вообще могут. Конечно, Майкл не хотел, чтобы дело досталось кому-нибудь из его конкурентов, поэтому он и пошел на такие уступки. Хотя, по правде сказать, случай был беспрецедентный.

Кто-то поднял трубку и попросил его подождать. Пока в трубке слышалась какая-то музыка. Майкл постукивал пальцами по столу. Было почти четыре часа дня. Он должен убедиться, что деньги лежат на счету доктора и в любой момент он может перевести их на депозит или обналичить. А Шаттерли — его старый друг. Уж он-то всегда поможет ему узнать, что и как.

Когда Шаттерли взял трубку, Майкл все ему объяснил. Особо просить не пришлось. Тот выслушал и коротко бросил:

— Секундочку.

Майкл понял, что Шаттерли что-то набирал на компьютере.

— И на сколько чек? — еще уточнил он.

— Сорок пять штук, — сказал Майкл. Шаттерли громко рассмеялся.

— Счет показывает всего двадцать три доллара и несколько центов.

Возникла пауза. Майкл замер. Щемящее чувство в животе усилилось. Как-то странно сжалось сердце.

— Ты уверен, что сегодня никто не переводил деньги на депозит? — не поверил он.

— Сорок пять тысяч — никто! — отчеканил Шаттерли.

Майкл повесил трубку.

— Проблемы? — Дэвлин О’Ши поднял глаза от старого номера «Пентхауза». Дэвлин был немного полноватым, но сильным и крепким мужчиной. Со стороны он скорее напоминал разбитного мотоциклиста вседозволенной эры шестидесятых годов, чем бывшего бостонского полицейского. В мочке левого уха у него красовалась золотая сережка в виде мальтийского креста. Даже волосы он носил конским хвостом, стягивая их резинкой сзади. Такой стиль не только помогал ему в работе, но и был своеобразной формой протеста против всех видов власти и авторитетов, знаком того, что Дэвлин не собирается утруждать себя чрезмерной заботой об одежде и правилах поведения. Из полиции его выгнали за взятку.