Злой умысел - Робин Кук

Тихий стук в дверь вновь вернул его на землю.

— Джеффри! — позвала Кэрол. — Поторопись, пока все не остыло.

— Уже иду.

Теперь, прочувствовав все, через что прошел Крис, он с опозданием корил себя за былое бездушие. Ведь даже после того, как друг ушел из жизни, Джеффри ничего не сделал для него… только пришел на похороны. И хотя у его могилы обещал жене Криса изредка навещать ее, обещание так и осталось на словах.

Никогда раньше он так себя не вел, и сейчас ему было непонятно собственное поведение. Безжалостное, другое слово ему не подходит. Единственным оправданием, которое он мог теперь придумать, было желание как можно скорей забыть об этом нелепом, трагичном недоразумении. Самоубийство коллеги, с которым он проработал много лет, ужаснуло Джеффри. Скорей всего, оно превратилось для него в страшное моральное испытание, вынести которое было выше его сил. Подобные случаи представляли своего рода индивидуальный экзамен на выдержку, но Джеффри, как и всем врачам, во время обучения рекомендовали избегать таких испытаний. На языке медиков это именовалось объективной беспристрастностью.

Какая ужасная судьба, подумал Джеффри, вспомнив, как спокойно разговаривал с Крисом буквально за несколько дней до трагедии. А ведь если бы не вмешательство Кэрол, то скорей всего он был бы уже рядом с Крисом. Вспоминали бы о нем с таким уважением, как вспоминали о Крисе? Вряд ли.

Нет, самоубийство — это не выход, решил Джеффри. Ни в коем случае. По крайней мере пока. К чему привела смерть Криса? Ни к чему. После его смерти не осталось ни одного человека, который мог бы защитить его имя и честь. Ни глубокое отчаяние, ни прогрессирующая депрессия не смягчили злобы Джеффри на юридическую систему, которая самым бесчестным образом умудрилась представить его в качестве главного обвиняемого по этому делу, хотя ничего неправильного или противозаконного он не совершал. Смог бы он чувствовать себя спокойно, если бы его имя так и оставалось запятнанным?

Для всех участвовавших в процессе юристов, даже для Рандольфа, это было обычной работой. Повседневной, заурядной работой. Но для него-то это был вопрос жизни и смерти! На карту была поставлена его жизнь, его карьера. Все! Трагизм и ирония свершившегося заключались в том, что Джеффри делал все, чтобы помочь Пэтти Оуэн в тот скорбный день. Он ввел себе раствор Рингера только для того, чтобы выполнить работу, которую его учили выполнять и которую он должен был делать. Самоотверженность, готовность на все ради своего долга были неотделимы в данном случае от самопожертвования, именно они лежали в основе его поступков. И вот как ему отплатили.

Пока Джеффри умывался, из глубин его памяти всплыл еще один случай, теперь представший в ином свете. Пять лет назад один из талантливых и перспективных терапевтов покончил жизнь самоубийством именно в тот день, когда ему принесли повестку в суд с обвинением в преступной халатности при исполнении служебных обязанностей. Он выстрелил себе в рот из охотничьей винтовки, не дожидаясь результатов предварительного следствия и того, к чему они могли бы привести. Тогда Джеффри даже заинтриговало случившееся, практически все знали, что обвинение было безосновательным. Сегодня жизнь преподает ему другой урок — теперь Джеффри уже на собственном опыте узнал, насколько глубоким и безысходным может быть человеческое отчаяние.

Все еще во власти мрачных размышлений, он вернулся в спальню и надел чистую рубашку и домашние брюки. Открыв дверь, Джеффри высунул голову: пахло вкусно. Голода он так и не чувствовал, но решил съесть все, что она ему даст. Остановившись на верхней ступеньке лестницы, Джеффри поклялся никогда больше не поддаваться депрессии, которая чуть не привела его к смерти. С этим решением он вошел в кухню.

Глава вторая

Вторник

16 мая 1989 года

9.12

Джеффри проснулся и, удивленно оглянувшись по сторонам, посмотрел на часы. Впервые он просыпался в пять часов утра, сидя в кресле-качалке у окна. С неохотой стащив с себя одежду, он забрался в постель, думая, что теперь заснуть будет намного труднее, чем вечером. Но все оказалось наоборот.

Снова проснувшись через несколько часов, он быстро принял душ, оделся и вышел из комнаты. Где Кэрол? После вчерашней глубокой депрессии он чувствовал себя одиноко и хотел, чтобы ему хоть кто-то посочувствовал. Джеффри надеялся, что Кэрол не уйдет на работу, не поговорив с ним. Нужно бы извиниться перед ней за свою невнимательность и грубость. Теперь он понимал, что она сделала вчера, оторвав его от иглы. Сама того не подозревая, она удержала его от самоубийства. А он разозлился. Впервые в жизни его гнев сыграл положительную роль.

Однако Кэрол уже ушла. К коробке с дробленой пшеницей на кухонном столе была приколота маленькая записка. Кэрол писала, что не хочет беспокоить его, так как ему необходимо отдохнуть, а ей сегодня надо рано быть на работе. В конце записки она приписала, что он должен ее понять.

Джеффри высыпал в кастрюлю крупу и достал из холодильника молоко. Кэрол, та может пойти на работу, а ему идти некуда. В больнице он мог бы хоть чуть-чуть отвлечься. Там ты всегда нужен, это ему нравилось. Должно быть, работа его и воспитала как человека и профессионала. До сих пор это ему в голову не приходило, насколько здесь прямая связь — личность человека и его дело.

Вернувшись в комнату, Джеффри завернул вчерашние препараты для инъекции в старые газеты и понес их в гараж, подальше от глаз Кэрол. Взяв в руки сверток, он испытал странное чувство страха и отвращения: он нес собственную смерть, никогда еще, ни духовно, ни физически, не был он так к ней близок.

Мысли о самоубийстве, приходившие ему в голову и раньше, больше носили характер философских размышлений, не выходили за рамки эмоциональных фантазий о героической смерти или о том, чтобы своим уходом из жизни наказать кого-либо из близких, как это случилось с ним в восьмом классе — его девушка из-за какого-то каприза стала встречаться с его лучшим другом. Но вчерашнее не имело с этими детскими фантазиями ничего общего. От одного только воспоминания о нем у Джеффри подкашивались ноги.

Спрятав сверток и вернувшись в дом, он попытался представить, как отнеслись бы к его самоубийству друзья и знакомые. Во всяком случае Кэрол вдовство принесло бы только облегчение, ей не пришлось бы проходить через унизительную процедуру развода. А вообще, горевал бы кто-нибудь по нему? Наверное, нет…

— Черт побери! — воскликнул Джеффри. Ведь он же поклялся не поддаваться депрессии. Неужели всю жизнь он должен теперь вспоминать об этом, унижая свое достоинство?

Но не так-то легко выбросить из головы мысли о самоубийстве. Снова пришел на память Крис Эверсон. Может быть, его суицид тоже был результатом неожиданно нахлынувшей депрессии? Или Крис специально планировал его? Как бы там ни было, его смерть была тяжелой утратой для всех: для семьи, общества и даже для медицины в целом.

Не дойдя до своей комнаты, Джеффри замер, уставившись невидящим взглядом в окно гостиной. В его ситуации все было бы наоборот: он впустую тратил время. Что касается работы, то лишение медицинской лицензии и заключение под стражу значили для него то же самое, что и самоубийство.

— Идиот! — заорал он на всю комнату, размахнулся и изо всех сил ударил кулаком по диванной подушке. Ему показалось этого мало, и подушка получила еще несколько ударов. — Идиот! Идиот! Идиот!

Взрыв отнял все его силы. Джеффри быстро устал и отбросил подушку в сторону. Опустившись на пол, он оперся локтями о колени и попытался представить, как будет жить в тюрьме. Сама мысль об этом казалась ему просто невыносимой. Это же не справедливость, а пародия на нее! Спектакля с «преступной халатностью» было вполне достаточно, чтобы растоптать его жизнь и карьеру. Однако хуже всего то, что это пресловутое преступление не отпускает его, словно кто-то специально сыплет соль на свежую рану.

Джеффри вспомнил своих коллег по работе в госпитале и других друзей-врачей. Поначалу все они выражали сочувствие и поддержку, но как только его обвинили в уголовном преступлении, все от него отвернулись, его стали избегать, как чумного. Джеффри сразу же почувствовал себя одиноким и беспомощным. Но чаще его одолевала злость. Как сейчас.

— Это же просто несправедливо! — процедил он сквозь зубы.

Снова потеряв контроль над собой, Джеффри схватил со стола какую-то хрустальную безделушку Кэрол и с яростью запустил ею в стеклянную перегородку гостиной. В чувство его привел звон разбившегося стекла и брызнувшие осколки.

— Ох! — застонал Джеффри, увидев, что он наделал. Пришлось идти за веником и совком. Кончая уборку, он вдруг неожиданно для себя решил, что в тюрьму не пойдет. Ни за что! К черту апелляцию! Сейчас он верит в справедливость правосудия так же, как в детские сказки.