Остап Бондарчук - Юзеф Крашевский

— И это уже мне дорого, когда ничего более получить не могу.

— Брак наш будет тихий, скромный, только в кругу родных. Потом мы поедем в Скалу. Не будем делать ни больших приготовлений, ни веселой свадьбы. Не правда ли?

— Я на все согласен, делай, как хочешь.

Граф не мог понять, почему Мизя и Альфред непременно хотели обвенчаться так тихо и почти тайно. У них был об этом ужасный спор, но Мизя поставила на своем. Съехалось только несколько родных, пани Христина и ее дочь.

Брак совершился рано утром в домовой церкви, а после обеда молодые, согласно их желанию, отправились в Скалу.

Это было немного по-английски, и граф не имел ничего сказать против этого, потому что все иностранные обычаи считал хорошим тоном. Жизнь наших молодых была тиха и спокойна, и даже счастлива в умеренном значении этого слова. В сущности, их жизнь нельзя было назвать счастьем, а скорее спокойствием.

Старый граф, глядя на них, говорил, что не видал в жизни такого счастливого супружества и такого согласия, и много утешался этим. Но недолго привелось ему наслаждаться.

Однажды за столом он объелся страсбургским паштетом с голландскими колбасами, заболел, благословил детей и умер. Вскоре после этого Мизя отпустила на волю всех родных Евстафия и населила ими пожалованный им кусок земли. Этим она доказала, что все еще думает о нем. Альфред присоединился к этому доброму делу, дав со своей стороны щедрое пособие. Молодые переехали из Скалы в знакомую уже нам деревню покойного графа. Михалина по-прежнему была спокойна и грустна. Альфред хозяйничал. Он не раз старался узнать что-нибудь о своем приятеле, но напрасно. В продолжение этих десяти лет о нем не было никакой вести, и никто не знал, что с ним сделалось.

Прекрасное раннее утро озаряло очаровательную Подолию. Ее холмы и пригорки, скалы, ручьи, реки, долины, старые развалившиеся замки, зеленые дубовые леса были в полном блеске свежей красоты.

В отдалении белела башня Каменца, высокая доминиканская колокольня, разукрашенный минарет и множество домов, которые, теснясь на этой удивительно высокой скале, как бы желали всех приютить у себя, свидетельствуя, что тут не безопасно от турок.

Ближе к нам темнеет старый замок с остроконечными верхушками своих башен.

Экипаж, запряженный шестью лошадьми, тихонько приближается к городу, из него с любопытством выглядывает красивый мужчина и прелестная головка женщины.

Разбросанные по скале каменные стены костела и знаменитый замок все яснее и яснее вырисовывались. При виде этой неожиданно чудной картины наши путешественники вышли из кареты и пошли пешком.

Этот мост существовал, вероятно, со времени турок и соединял город с древней крепостью, крепкая стена необыкновенной высоты узким проходом вела из замка собственно в Каменец.

Внизу шумит протекающая вокруг скалы река и белеют хижинки, прицепленные, как гнезда ласточек, в глубине и по бокам гор.

Восхитительный вид!

Альфред и Мизя простояли тут долго в раздумье и упоении. Но это только еще преддверие несравненного Каменца. Целый день потом, подстрекаемые любопытством, они обходили эти остатки прошлого, этот дорогой памятник давних времен, который, как и все на свете, сбрасывает уже понемногу старое одеяние, чтобы надеть новое. Не знаю, который из наших городов может похвалиться такими древними памятниками, какие в Каменце. На каждой улице привлекают внимание то старые гербы, вырезанные на камне, то надписи, то разные знаки, то предания. Здесь все заставляет думать о прошедшем. Отовсюду очаровательные, живописные виды. Здесь увидим возле Станиславских, ягеллонские орлы и турецкие цифры, на польских воротах старые гербовые знаки шестнадцатого столетия. Вот дом, замечательный пребыванием Станислава-Августа, и нечем ему похвалиться, на решетке другого дома видим гербы литовской княжеской фамилии, из развалин судебного дома надпись над окнами свидетельствует о знаменитости и великолепии прошедшего.

"Nolite judicare!"

Над дверьми строения, служившего собранием для совещаний, на заложенном в стене камне виднеется насмешливая надпись:

"Domine! Consrva nos in расе".

Это просьба угнетенных турками жителей Каменца!

Начиная с карвасоров, с польских поместий, повсюду удивляешься числу этих памятников, соединенных на таком малом пространстве. В Ветериских воротах, которые идут из польских поместий, привлекает надпись, а еще более остатки крытого моста и красивых развалин. Какой чудный вид! Все скалы, обделанные как бы старанием людских рук и испещренные дорожками, кажутся огромным муравейником, среди которого снуют муравьи. Что за вид с валов! Каждый камень носит следы человеческой ноги, заросший даже мхом, замазанный, залепленный, поврежденный и умышленно разбитый он все-таки являл собою памятник.

Но более всего обращают внимание два остатка древности. В доминиканском костеле амвон, удивительный в своем роде красоты, высеченный из одного огромного куска гранита, украшенный сверху надписью из Алькорана. Оригинальность рисунка, утонченность исполнения описать невозможно, их нужно видеть. Очень жаль, что его неудачно выкрасили и в середине поставили ангелов. Следовало оставить его без малейшей перемены. Католический священник, проповедующий с него, был бы ему лучшим украшением.

В соборе, как свеча прилепленная к одной из его сторон, выдается тонкий, красивый минарет. Наверху его месяц, на котором поставлено изображение Божией Матери. Что за поэтическая мысль!

Внутри круглая лестница из полутораста с лишком ступеней ведет на крылечко, с которого муэдзин призывал правоверных на молитву.

Темные внутри собора древние своды дополняют впечатление, производимое этим зданием.

Целый день Альфред и Михалина гуляли по Каменцу из конца в конец, наконец усталые они уселись на валу, где могли отдохнуть, наслаждаясь красотами природы. Видимый отовсюду замок будил в душе много воспоминаний.

Исчезнувшие навеки знаменитые имена невольно приходят на память. Вместо них видишь теперь имена, легко обогатившихся, неведомо откуда явившихся пришельцев. Они заботятся только набить себе карманы и вовсе не сознают обязанности прославить свое имя чем-нибудь полезным для отчизны. Думать не о своем только добре, а также об общем, как-то стало странно. А еще не так давно древние имена достигли славы кровью и пожертвованиями.

Так думал Альфред, припоминая, сколько пролито было польской крови под Каменцом, Хотимом, на Волыни и в Буковине, и притом крови самых знаменитых людей. А теперь от новых панов и панычей не добьешься в минуту опасности и одной капли крови.

Гордая и самолюбивая аристократия была большим злом для края, но все же она отличалась великими деяниями и бесчисленными жертвами. Со славными именами окончились и славные дела. Размышляя о прошедшем, Альфред вдруг повернулся и вскочил с лавки, на которой сидел с женой. Мимо них прошел странно одетый человек, вид которого изумил Альфреда. Мизя тоже взглянула на него, побледнела и отвернулась, проходивший исчез. Он был одет очень просто, в крестьянском платье, с палкой в руке, в соломенной шляпе. Прохожий, напоминавший Евстафия, скрылся за деревьями.

Альфред хотел бежать за ним, но после минутного размышления остался на месте. Они оба его видели, но каждый из них старался скрыть неожиданную радость и беспокойство.

Они нарочно долго просидели на лавке в надежде вновь увидать его, медленно возвращались домой, думая его случайно встретить, но напрасно.

Вероятно, вам известны подольские живописные окрестности, грешно ехать в далекие края, не насладясь сперва красотами своей родины. Артист, который поехал бы искать там вдохновения и древностей, возвратился бы с обильной добычей.

Альфред и Мизя остановились невдалеке от подольской столицы, у родных, где намеревались пробыть несколько дней. Артист в душе, Альфред обежал все места, с палкой в руке спускался по утесам, обходил пещеры и развалины. В один день вечером, в ясную погоду, при северном холодном ветре, он зашел далее обыкновенного. Каждый холм привлекал его, обещая новый вид, красота утесистых мест влекла его все далее и далее своей редкостью. Взбираясь с пригорка на пригорок, из леса в лес, с утеса на утес, Альфред наконец заблудился. Утомленный он сел на камень, думая, что о нем будут беспокоиться, если он опоздает возвратиться. Проходивший в это время крестьянин, увидав его сидящим на холме, остановился и, поклонясь, спросил:

— А что, пан не заблудился ли?

— Почти, мой милый, не знаю, право, как я дойду назад до N, устал-таки я порядочно.

— Вы могли бы отдохнуть тут недалеко, у Бондарчука.

При таком знакомом, хотя очень обыкновенном в этом краю имени, Альфред изумился.

— Где же живет этот Бондарчук?

— В яре, недалеко. Вот там виден хуторок.