Человек будущего - Андрей Буровский

В наше время средний класс составляет 60—70% населения Европы, и не меньше 20—30% населения России.

Что это значит? А то, что сегодня МНОГИЕ, в некоторых странах даже БОЛЬШИНСТВО, имеют то, что в старину не имел никто или имели единицы.

Исключение сделалось правилом, привилегия стала нормой, крохотное меньшинство превратилось в решающее большинство.

После 1945-го, и особенно после 1991 года большинство людей живут в условиях, которые резко отличаются от условий существования всех поколений, которые жили на Земле до этого.

Отличаются до такой степени, что весь мир, существовавший до нас, становится чем-то вроде колоссального музея — интересного, но имеющего к нам не очень бол ьшое отношение.

Музейные города

Все города Земли, стоящие на своем месте хотя бы несколько веков, сегодня устроены очень просто: есть исторический центр, который в несколько раз меньше всего города. И есть колоссальное пространство остального города, застроенное многоэтажными домами или особняками. В этом пространстве не так просто ориентироваться, а если город большой, без карты и путеводителя не обойтись.

Иногда в Старом городе вообще запрещено ездить на автомобилях или их число ограничивается — как в Таллине. Тогда особенно хорошо видно, что это не просто часть города, а музей исторического прошлого.

Если Старый город сам по себе огромен, как Петербург, Берлин, Краков или Франкфурт, вы так легко не сделаете его музеем. В таком Старом городе ездят, работают, он далеко не похож на залы музея. Но разделение на Старый город и на новостройку всегда есть — даже если оно не официальное. А над крепкими старыми домами из камня и кирпича в отдалении высятся громадные сооружения цвета слоновой кости — бетонные новостройки.

Из их верхних этажей Старый город виден особенно хорошо.

В Старом городе легко поселялись еще до войны и сразу после Второй мировой войны... А потом города так разрослись, что жилье в Старых городах быстро превратилось в дефицит.

Тут бывают и парадоксы — в Петербурге старые дома часто ветхие, а квартиры в них не соответствуют стандартам XXI века. И жилье в них порой стоит меньше, чем в новостройках. Но границы исторического Петербурга и города, выросшего после Второй мировой войны, разделяются очень однозначно.

Старый Петербург — город никак не музейный. Но в нем много домов, которые объявлены памятниками культуры. Идут годы, и таких домов становится все больше и больше. Никому не позволят вести строительство, которое нарушит целостность ансамбля Старого Петербурга или его внешний облик.

Не музей... Но все же что-то похожее.

После Второй мировой войны Варшава лежала в руинах: каменная пустыня, и в ней — ни одного целого дома. Варшавяне отстроили Старе Място — то есть Старый город — по картинам старых мастеров, по старым планам и по воспоминаниям уцелевших жителей города. Новостройка? Да... Но в то же время — и настоящий Старый город!

Так же восстанавливали и Франкфурт-на-Майне. Американцы решили научить немцев, как «правильно» жить, и возвели в центре города несколько огромных и помпезных небоскребов. Немцы не оценили благодеяний и мало чему научились. Они восстановили Старый Франкфурт, лежавший в руинах, — тот самый город, что стоял веками, а в 1945 году лежал в виде каменной пустыни: в точности, как в России Сталинград.

Сегодня тщательно, любовно восстановленный город странно смотрится на фоне колоссальных небоскребов — так сказать, шедевров американского градостроительства.

И этот Старый Франкфурт, конечно же, лишь небольшая часть огромного города Франкфурта-на- Майне, застроенного в основном особняками и 9—12-этажными муниципальными зданиями.

И так везде. Даже американские города (по крайней мере, старые, на Востоке — Бостон, Филадельфия, Вашингтон) — это всегда соединение двух городов в одном. В центре — ядро: Старый город и все остальное. Все, что выросло после 1945 года.

И ведь так вовсе не только в городах. Если хорошо подумать, то получится — вся вообще культура прошедших веков; все, что было на Земле до 1945 года, постепенно превращается в музей.

Музейные вещи

Особенно это заметно на примере вещей. Самых обычных шкафов, шифоньеров, комодов, стульев, вилок, книг, произведений искусства. Современная мебель хуже? Нет... Она даже лучше приспособлена к реалиям нашего времени.

У старой мебели особый престиж стиля ретро. Ее хотят иметь не потому, что она лучше, а именно потому, что она — старая, историческая мебель. А уж сидеть в кресле, где покоилась еще попа твоего прадеда, стало просто классической формой снобизма.

В 1960-е годы, на волне массового переезда в новостройки, в Москве «выбрасывали» старую мебель в комиссионки. А иностранцы упоенно скупали: на Западе уже хотели стиля ретро, а в России еще шел романтизм «борьбы нового со старым».

Металлические ложки и вилки ничем не хуже серебряных. Столовое серебро превратилось в дефицит и астрономически возросло в цене. Опять — прелесть старины, не более того.

Книги времен Пушкина? Бронзовые статуэтки времен Льва Толстого? Акварельки, на которые мог смотреть Николай Гумилев? Все это называется одним и очень емким словом «антиквариат» и стоит несоразмерно с художественной ценностью.

Что, пластмассовые статуэтки чем-то хуже бронзовых? Может, они менее художественные? Вряд ли... Разве что материал .дешевле.

Новые вещи не хуже старых, у них только один недостаток — они новые.

Не хуже даже и картины. Действительно, чем пейзаж, написанный в 1890 году, непременно лучше и художественнее, чем написанный в 1990-м? Известно очень много скверных, даже просто безобразных картин старых мастеров... Картин, которые столь же бездарны, как поэзия Хвостова или рассказы еще одного современника Пушкина, некоего Булганина.

Но и эти картины стоят во много раз дороже, чем хорошие произведения одаренных, но современных мастеров!

Может быть, речь идет о творениях Великих Мастеров, Классиков и Гениев? Они настолько гениальны, что все остальные им и в подметки не годятся?

Даже у художников, в профессиональной среде, ходит этот забавный миф: якобы старые мастера были так гениальны, что их работы невозможно воспроизвести, а сделать живописные шедевры более высокого качества не удастся уже никому.

Но и это очень сомнительно...

Дело в том, что студенты художественных институтов часто учатся на копировании работ старых мастеров. Некоторые парни копируют даже трещинки на старом, провисевшем уже сотни лет холсте. Так вот — я лично был свидетелем по крайней мере двух случаев, когда Мастера и Эксперты не могли решить, где копия, а где подлинник работы. Не могли, да и все!

Но конечно же, копия будет стоить в сотни раз меньше подлинника. Даже если никто не в силах отличить, которая из картин именно подлинник, а которая — копия.

Один из моих знакомых Мастеров и Экспертов по секрету сознался, что «подлинников» одной известной в мире картины существует по крайней мере три штуки, а другой — так даже четыре.

— Так который из «подлинников» настоящий?!

— А вот этого никто не знает.

Причем даже если когда-нибудь и выяснится, какая из трех или четырех картин — «настоящая», то все равно ведь будет совершенно непонятно — а чем остальные-то хуже?! Но, конечно же, стоимость этих остальных незамедлительно упадет.

Вот ведь что получается: никто и никакими силами не может доказать, что копия... ну, например, копия картины Караваджо «Девушка с лютней»... Или, допустим, копия картины Репина «Заседание Государственного совета», сделанная Васей Пупкиным, хуже подлинника Репина. Но...

— Но это же Репин!!! — закатывают глаза искусствоведы.

А когда глаза уже закачены, понятное дело — вопрос уже выводится из сферы рационального, тут уже пошли голые эмоции. Ну, и пошла цена, которую обладатель готов заплатить за счастье быть хозяином некоего Эксклюзива... Того, что есть только у него, чего нет и не может быть ни у кого другого.

Потому что, кроме этой ауры исключительности и особости, за что еще он платит сотни тысяч и миллионы долларов?

Почему возник дефицит старых вещей, понятно: людей, которые могут приобретать хорошие вещи, стало много. А самих таких вещей больше не делают, желающих приобрести настолько больше, что картина или статуэтка начали стоить миллионы в конвертируемой валюте.

Не выручает даже наличие сразу трех «подлинников».

Труднее объяснить, почему все так кинулись именно на старинные вещи?

Если хотят «просто» хороших, почему не приобретают хорошие, но новые?

Наверное, потому, что слишком многим хочется хоть как-то приобщиться к этому мировому музею: к образцам старинной культуры.