Чары зари - Катарина Керр

Как раз в сумерках одним теплым днем Маддин приблизился к каменному столбу, который отмечал границу между двумя гвербретринами. Проезжая мимо, он вздохнул с облегчением. Хотя он все еще оставался вне закона, его шея теперь подвергалась куда меньшей опасности. Когда-то, в мирные, теперь уже почти мифические времена, все гвербреты в королевстве приняли бы решение Тибрина о признании Маддина вне закона, но теперь, в разгар долгих кровавых войн, все способные сражаться мужчины слишком ценились лордами, чтобы гнать их прочь, задавая неприятные вопросы. Впервые за несколько недель он почувствовал себя достаточно расслабленно, чтобы запеть.

Услышав песню, появились двое простейших духов, голубая сильфида устроилась на луке его седла и демонстрировала ему свои острые зубки. Скрюченный коричневый гном, которого Маддин видел впервые, танцевал на дороге рядом с его конем. Увидев их, Маддин так обрадовался, что чуть не расплакался. По крайней мере, одна небольшая часть его магической зимы отправилась в путь вместе с ним.

Правда, вскоре у него оказался и сопровождающий — человек, причем как раз его-то Маддин никогда не ожидал заполучить в попутчики, да еще и таким неожиданным образом. Утром, миновав границу, Маддин подъехал к последней горе, поднялся на вершину и остановил коня, чтобы посмотреть вниз, на огромную зеленую долину Гвентейра, воистину — родину самого ветра, где деревья, которые с таким трудом высаживали фермеры, вырастали согнутыми, словно сгибались от непрекращающегося страха перед постоянным свистом ветра. Поскольку день был удивительно ясным, Маддин видел местность на много миль вокруг. Землю покрывал тонкий слой первой зеленой травы и озимой пшеницы, тут и там мелькали небольшие пруды или круглые здания далеко отстоящих друг от друга ферм. Ровная дорога тянулась строго на запад, а на ней, не более, чем в миле впереди, Маддин заметил одинокого всадника.

Что-то с этим человеком было не так. Маддин понял это даже на расстоянии, потому что парень согнулся в седле, и его лошадь шла, словно сама по себе. Она тащилась медленно, то и дело останавливаясь, чтобы сорвать пучок травы, который замечала у обочины дороги. Животное спокойно жевало, пока наездник не приходил в себя и не направлял его, чтобы, через несколько мгновений, снова рухнуть на шею лошади. Первым желанием Маддина было отправиться по другой дороге и не обременять себя чужими невзгодами, но затем он подумал о Невине, который рисковал собственной жизнью, чтобы вылечить и приютить у себя человека, объявленного вне закона. Маддин причмокнул, понукая коня, и пустил его рысью. Одинокий всадник не услышал его приближения. Его, вроде бы, совершенно не беспокоило, следует ли кто-то за ним, потому что он ни разу не повернулся и даже мельком не бросил взгляда через плечо, пока Маддин его догонял. Приблизившись, Маддин увидел, что вся рубашка на спине всадника густо покрыта засохшей ржаво-коричневой кровью. Мужчина остановил лошадь и сидел, согнувшись, усталый, словно предлагая Маддину нанести последний удар и покончить с его мучениями.

— Эй! — окликнул его Маддин. — Что случилось?

При звуке его голоса наездник повернулся и посмотрел на него. Маддин выругался вслух.

— Эйтан, клянусь всеми богами! Что ты делаешь на дороге в Гвентейре?

— И я мог бы то же самое спросить у тебя, Маддо, — его голос, обычно низкий и веселый, теперь казался хриплым от старой боли. — Или ты пришел забрать меня в Иные Земли?

Маддин мгновение непонимающе смотрел на Эйтана, затем вспомнил, что все в Кантрейе считают его мертвым.

— Послушай, я так же жив, как и ты. Как тебя ранили?

— Я не ранен. Меня выпороли.

— А, конское дерьмо! Ты можешь ехать дальше? Эйтан долго думал над этим вопросом. Вообще он был красивым мужчиной, с правильными чертами лица, темными волосами, слегка подернутыми сединой на висках, и большими голубыми глазами, которые, казалось, всегда смеялись какой-то шутке. Теперь же его лицо искажала боль, глаза сделались узкими и мрачными, словно он никогда больше не будет смеяться.

— Мне нужно отдохнуть, — вымолвил он наконец. — Мы немного посидим, или ты поедешь дальше и оставишь меня?

— Что? Ты спятил? Ты думаешь, я брошу человека, которого знаю с пятнадцати лет?

— Я больше не знаю, как поступит человек.

На ближайшем лугу они нашли несколько растущих рядом ив, которые создавали приятную тень, и устроились там. Ивы росли вокруг пруда с домашними утками какого-то фермера. Правда, самого фермера нигде не было видно. Маддин спешился, затем помог Эйтану спуститься на землю и напоил обоих животных, пока его друг неподвижно сидел в тени. Занимаясь лошадьми, Маддин раздумывал об услышанном. Эйтан был последним человеком в королевстве, которого мог бы представить опозорившимся, выпоротым и изгнанным из боевого отряда. Эйтан слыл любимцем своего капитана и выполнял роль его заместителя в собственном боевом отряде гвербрета Тибрина. Он был одним из по-настоящему порядочных и славных людей, столь ценных в любом хорошем боевом отряде — он всех примирял, со всеми дружил, он разрешал все мелкие споры, которые непременно возникают, когда столько людей вынуждены жить в тесноте в казармах. Сам гвербрет иногда спрашивал совета Эйтана по мелким вопросам… И вот он здесь, и его позор кровью написан у него на спине.

Маддин напоил лошадей, потом наполнил бурдюк свежей водой и уселся рядом с Эйтаном. Тот взял бурдюк у него из рук с кривой улыбкой.

— Может, мы и вне закона, но все равно следуем правилам боевых отрядов, не так ли, Маддо? Вначале кони, потом люди.

— Эти животные нужны нам больше, чем когда-либо, потому что у нас нет лорда, который дал бы нам других.

Эйтан кивнул, напился, вернул бурдюк Маддину.

— Я рад, что тебя не убили во время последней атаки лорда Девира. Как я понимаю, ты нашел ферму или что-то подобное, где перезимовал.

— Что-то подобное. На самом деле я умирал от полученной раны, когда меня подобрал местный травник.

— Боги! Тебе всегда везло, не так ли?

Маддин просто пожал плечами и плотно заткнул бурдюк пробкой. Мгновение они просто молча сидели рядом и наблюдали за плавающими у края пруда толстыми серыми утками. Оба чувствовали себя неуютно.

— Ты умеешь молчать даже слишком хорошо для барда, — резко заметил Эйтан. — Разве ты не собираешься спрашивать меня о моем позоре?

— Скажи, что хочешь, и ни слова больше.

Эйтан задумался, уставившись на далекий горизонт.

— А, конское дерьмо! — воскликнул он наконец. — Эта история как раз для барда. Помнишь сестру нашего гвербрета, леди Меродду?

— Разве какой-либо мужчина, у которого в жилах течет живая кровь, может ее забыть?