Дело о пеликанах - Джон Гришем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, Дентон, это все. Мне бы хотелось, чтобы проверка по этим именам была проведена в течение десяти дней. Я хочу быстрого продвижения в этом вопросе.
Войлс встал.
— Вы получите докладную через десять дней.
* * *Каллахан находился в раздражении, когда постучал в дверь квартиры Дарби. Он был в смятении, и многое приходило ему в голову, многое, что он хотел бы высказать. Но он знал: нежели объявлять войну, а этого он хотел бы меньше всего, лучше выпустить немного пара. Она избегала его четыре дня, потому что играла в детектива и забаррикадировалась в библиотеке юридической школы. Она пропускала занятия, отказывалась отвечать на его звонки и вообще пренебрегала им в решающий момент. Но он знал, что, когда она откроет дверь, он будет улыбаться и забудет о том, что его игнорировали.
Он держал в руках литровую бутылку вина и настоящую пиццу от мамы Розы. Было начало одиннадцатого, субботний вечер. Он снова постучал и посмотрел на выстроившиеся вдоль улицы аккуратные двухквартирные домики и бунгало. Звякнула цепочка, и он тотчас улыбнулся. Раздражение сразу же испарилось.
— Кто там? — спросила она, не снимая цепочку.
— Томас Каллахан, припоминаешь? Я стою у твоей двери и умоляю впустить меня, чтобы мы могли поиграть и снова стать друзьями.
Дверь отворилась, и Каллахан вошел. Она взяла вино и одарила легким поцелуем в. щеку.
— Мы еще дружим? — спросил он.
— Да, Томас. Я была занята.
Он прошел за ней на кухню через небольшую комнату, где царил некоторый беспорядок. На столе стоял компьютер, рядом большая стопка толстых книг.
— Я звонил. Почему ты не перезвонила?
— Меня не было, — сказала она, выдвигая ящик стола и доставая штопор.
— У тебя автоответчик. Я разговаривал с ним.
— Ты пытаешься объявить мне войну, Томас?
Он посмотрел на ее босые ноги.
— Нет! Клянусь, я не сошел с ума. Я обещаю. Пожалуйста, прости меня, если я кажусь выведенным из равновесия.
— Прекрати.
— Когда мы ляжем в постель?
— Ты хочешь спать?
— Совсем нет. Пошли, Дарби, прошло три ночи.
— Пять. Какая пицца! — Она открыла бутылку и наполнила два бокала.
Каллахан наблюдал за каждым ее движением.
— О, это одна из тех субботних ночей, когда все выбрасываешь из головы к черту. Только клешни креветок, яйца, головы речных раков. И дешевое вино. Я не совсем при деньгах и завтра уезжаю, так что должен следить за своими тратами. А поскольку уезжаю, то подумал, а не зайти ли к тебе и не остаться ли на ночь, чтобы меня не соблазнила какая-нибудь заразная женщина в округе Колумбия. Что ты думаешь об этом?
Дарби открывала коробку с пиццей.
— Похоже на сосиски и перец.
— Я могу все-таки рассчитывать на то, чтобы лечь с тобой в постель?
— Может быть, позже. Выпей вина и давай поболтаем. Последнее время мы не разговаривали.
— Этого не скажешь обо мне. Я говорил с твоей машиной всю неделю.
Он взял бокал с вином и бутылку и пошел за ней в комнату. Она включила стереоприемник, и они непринужденно растянулись на диване.
— Давай напьемся, — сказал он.
— Ты так романтичен.
— У меня есть романс для тебя.
— Ты пил всю неделю?
— Нет, не всю. Восемьдесят процентов недели. Это твоя вина, ты избегала меня.
— Что с тобой, Томас?
— Меня бросает в дрожь. Я взвинчен, и мне нужен партнер, чтобы сбить напряжение. Что ты на это скажешь?
— Давай напьемся наполовину. — Она взяла свой бокал с вином и стала пить маленькими глотками. Потом закинула ноги ему на колени.
Он задержал дыхание, как если бы его пронзила боль.
— Когда твой самолет? — спросила она.
Теперь он едва сдерживался.
— В час тридцать. Без остановки в Национальном. Я рассчитываю зарегистрироваться в пять, а в восемь обед. После этого я могу оказаться на улице в поисках любви.
Она улыбалась:
— Ладно, ладно. Через минуту мы займемся этим. Но сначала давай поговорим.
Каллахан вздохнул с облегчением.
— Я могу говорить только десять минут, потом все, крах.
— Какие планы на понедельник?
— Как обычно, восемь часов ничего не значащих дебатов о будущем Пятой поправки, затем комиссия отберет предложенный на конференцию доклад, который никто не одобрит. Еще больше дебатов во вторник, другой доклад, возможно, ссора, и не одна, потом мы объявим перерыв, ничего толком не завершив, и отправимся домой. Я буду поздно вечером во вторник и хотел бы назначить свидание в каком-нибудь хорошем ресторане, после чего мы вернемся ко мне для интеллектуальной беседы и животного секса. Где пицца?
— Здесь, в коробке. Я достану.
Он поглаживал ее ноги.
— Не двигайся. Я ни капельки не голоден.
— Зачем ты ездишь на эти конференции?
— Я профессор, а мы как раз такие люди, которые, по мнению многих, скитаются по всей стране, посещая разные собрания с другими образованными идиотами и утверждая доклады, которые никто не читает. Если я перестану бывать там, то декан подумает, что я не вношу вклад в академическую среду.
Она снова наполнила бокалы.
— Ты как натянутая струна, Томас.
— Знаю. Это была трудная неделя. Мне невыносима даже мысль о куче неандертальцев, переписывающих Конституцию. Через десять лет мы будем жить в полицейском государстве. Я ничего не могу поделать с этим, потому, возможно, и ищу спасение в алкоголе.
Дарби небольшими глотками пила вино и смотрела на него. Мягко звучала музыка, свет был неярким.
— У меня уже шумит в голове, — сказала она.
— Это как раз то, что тебе нужно. Бокал-полтора, и ты готова. Если бы ты была ирландкой, ты могла бы пить всю ночь напролет.
— Мой отец наполовину шотландец.
— Недостаточно.
Каллахан скрестил ноги на кофейном столике и расслабился. Мягко поглаживал ее лодыжки.
— Я могу покрасить твои ногти на ногах. Она ничего не сказала. Он фетишизировал ее ноги и настаивал, чтобы она покрывала ногти ярко-красным лаком как минимум дважды в месяц. Они видели это в «Бул Дэхеме», и, хотя он не был таким аккуратным и трезвым, как Кевин Кестнер, близость с ним приносила удовольствие.
— Без пальчиков сегодня? — спросил он.
— Может быть, позже. Ты выглядишь усталым.
— Я отдыхаю, но рядом с тобой чувствую сильное желание, и ты не отделаешься от меня, утверждая, что я выгляжу усталым.
— Выпей еще.
Каллахан выпил и забрался поглубже на диван.
— Итак, мисс Шоу, кто сделал это?
— Профессионалы. Ты разве не читаешь газет?
— Разумеется. Но кто стоит за этими профессионалами?
— Не знаю. После взрывов последней ночью, по единодушному мнению, по-видимому, это дело рук «Подпольной армии».
— Но ты не уверена.
— Нет. Не было арестов. Я не убеждена.
— И у тебя есть несколько неприметных подозреваемых, не известных всем остальным в стране.
— У меня есть один, но теперь я не уверена. Я провела три дня за наведением справок. Даже систематизировала все по-настоящему, отлично и аккуратно, в своем маленьком компьютере и вывела на распечатку черновой вариант дела. Но теперь отказываюсь от него.
Каллахан посмотрел на нее.
— Ты говоришь мне, что пропустила три дня занятий, избегала меня, работала сутки напролет, изображая из себя Шерлока Холмса, и теперь все отбрасываешь?
— Посмотри вон там, на столе.
— Я не могу поверить. Я дулся в одиночестве целую неделю. Знаю, для этого была причина. Знаю, что мои страдания были на пользу стране, потому что ты пропустишь все через сито и скажешь мне сегодня или, возможно, завтра, кто это сделал.
— Этого нельзя сделать, по крайней мере, законным путем. Нет прототипа, нет обычной ниточки к убийцам. Я почти сожгла компьютеры в юридической школе.
— Ха! Я говорил тебе. Ты забываешь, дорогая, что я гений по конституционному праву, и я знал сразу, что у Розенберга и Дженсена не было ничего общего, кроме черных мантий и угроз смерти. Нацисты, арийцы, ку-клукс-клан, мафия или какая-то другая группа убрала их, потому что Розенберг был Розенбергом, а Дженсен — самой легкопоражаемой мишенью и чем-то вроде препятствия.
— Хорошо, почему ты тогда не позвонишь в ФБР и не поделишься с ними своими мыслями? Я уверена, они сидят у телефона.
— Не сердись. Виноват. Извини меня, пожалуйста.
— Ты глупец, Томас.
— Да, но ты любишь меня, правда?
— Не знаю.
— Мы все еще можем лечь в постель? Ты обещала.
— Посмотрим.
Каллахан поставил бокал на столик и пошел в атаку.
— Послушай, бэби. Я прочитаю твое дело, согласен. А потом мы поговорим о нем. Но прямо сейчас я не могу четко соображать и не смогу продолжать, пока ты не возьмешь меня за слабую и дрожащую руку и не поведешь к постели.
— Забудь о моем маленьком деле.