Дело о пеликанах - Джон Гришем

Четыре араба с шумом уселись за соседний столик, смеясь и болтая на своем языке. Все четверо заказали виски.

— Кто их убил, Гэвин?

Он пожевал минуту, затем с трудом проглотил.

— Если бы я и знал, то все равно не сказал бы. Но, клянусь тебе, я не знаю. Непостижимо. Убийцы исчезли, не оставив следа. Все было тщательно запланировано и отлично исполнено. Ни одной улики.

— Почему такая комбинация?

Он отправил в рот еще один кусочек.

— Совсем просто. Это так просто, так легко объяснить. Они были такой естественной мишенью. У Розенберга не было охранной системы в городской квартире. Любой вполне прилично одетый грабитель мог войти и выйти. А бедный Дженсен околачивался в таких местах в полночь. Они были брошены на произвол судьбы. В соответствующий момент каждый умер. Другие семь представителей Верховного суда имели агентов в своих домах. Вот почему выбрали их. Они были глупцами.

— Тогда кто выбрал?

— Кто-то, у кого много денег. Убийцы были профессионалами, и, возможно, за несколько часов они покинули страну. Мы считаем, их было трое, возможно, больше. Неприятность с Розенбергом мог доставить один из них. Предполагаем, что с Дженсеном расправились как минимум двое. Один или больше стояли на стреме в то время, когда парень с канатом делал свое дело. Даже несмотря на то, что это было небольшое грязное заведение, оно было открыто для публики и, естественно, существовал большой риск. Но они сработали хорошо, очень хорошо.

— Я прочитал версию убийцы-одиночки.

— Забудь о ней. Невозможно одному убить двоих. Невозможно.

— Во сколько могут оцениваться эти убийцы?

— В миллионы. И много денег ушло на планирование всего этого.

— И у тебя нет никаких идей?

— Послушай, Томас. Я не участвую в расследовании, поэтому тебе надо спросить у других. Я уверен, черт побери, что они знают намного больше, чем я. Я простой юрист низшего звена в правительстве.

— Да, который, так получается, оказывается на одном уровне с Главным судьей.

— Это случайность. Надоело. Давай вернемся к женщинам. Я ненавижу разговоры юристов.

— Ты разговаривал с ним в последнее время?

— По мелочи, Томас, всегда по мелочи. Да, мы поболтали немного сегодня утром. Он заставил всех двадцать семь сотрудников суда вдоль и поперек просмотреть список дел, назначенных к слушанию, в поисках улик. Бесполезно. И я сказал ему это. В каждом случае, который поступает в Верховный суд, имеется две стороны, и каждая задействованная сторона, разумеется, внесет свой вклад, если один судья, двое или трое исчезнут, а вместо них придет один, двое или трое новых, более сочувственно относящихся к этому делу. Имеются тысячи апелляций, конец которым в итоге будет положен здесь. И ты не можешь просто выхватить одну и сказать: «Вот это дело! Именно этот человек убил их». Глупо.

— Что он сказал?

— Конечно, он согласился с моим блестящим анализом. Думаю, он позвал меня после ознакомления со статьей в «Пост», чтобы проверить, не удастся ли ему выжать что-нибудь из меня. Ты можешь поверить нервному человеку?

Официант склонился над ним, задержав вопросительный взгляд.

Верхик заглянул в меню, закрыл его и протянул ожидающему официанту.

— Жареную меч-рыбу, сыр. Овощей не надо.

— Я съем грибы, — сказал Каллахан.

Официант исчез.

Каллахан засунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда толстый конверт. Положил его на стол рядом с пустой бутылкой пива.

— Взгляни на это, когда появится возможность.

— Что это?

— Что-то типа дела.

— Я ненавижу дела, Томас. В самом деле, я ненавижу закон и юристов. И за исключением тебя я ненавижу профессоров юриспруденции.

— Дарби написала.

— Я прочитаю сегодня ночью. О чем оно?

— Кажется, я сказал тебе. Она сообразительна и интеллигентна, к тому же активная студентка. Она пишет лучше многих. Ее страсть — конечно, другого плана, нежели ко мне, — конституционное право.

— Бедняжка.

— Она скрылась на четыре дня на прошлой неделе, полностью игнорировала меня и остальной мир и появилась со своей собственной теорией, которую она сейчас отвергает. Но тем не менее прочитай. Она гипнотизирует.

— Кто подозреваемый?

Арабы разразились оглушительным хохотом, похлопывая друг друга по плечам и проливая виски. Они наблюдали за ними с минуту, пока те не успокоились.

— Разве ты любишь смешивать спиртное? — спросил Верхик.

— Противно.

Верхик засунул конверт в карман пиджака, висящего на спинке стула.

— В чем заключается ее теория?

— Она несколько необычна. Но прочитай. Полагаю, она не повредит, не так ли? Вам, парни, нужна помощь.

— Я прочитаю только потому, что это написала она. Какова она в постели?

— Какова твоя жена в постели?

— Роскошна. В душе, на кухне, в бакалейной лавке. Она роскошна во всем, что бы ни делала.

— Так не может продолжаться.

— Она выдохнется к концу года. Возможно, я получу городскую квартиру и чего-то добьюсь.

— Разве не было добрачного соглашения?

— Было, но я юрист, не забывай об этом. Найдено больше лазеек, чем в законодательном акте о реформе налогов. Мой приятель подготовил это. Разве ты не любишь закон?

— Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— О женщинах?

— У меня идея. Ты хочешь встретиться с девушкой, так?

— Мы говорим о Дарби?

— Да. О Дарби.

— Я бы хотел увидеться с ней.

— Мы собираемся на Сент-Томас на благодарение. Почему бы тебе не встретиться с нами там?

— Я должен быть со своей женой?

— Нет. Ее не приглашаем.

— А Дарби не откажется немного побегать по берегу почти нагишом, лишь с узкими завязками на бедрах? Нечто типа шоу для нас?

— Возможно.

— Здорово! Я не могу поверить в это.

— Ты можешь снять домик рядом с нами. Поверь, нас ожидает приятное времяпрепровождение.

— Чудесно, чудесно. Просто чудесно.

Глава 13

Телефон прозвонил четыре раза, включился автоответчик, записанный голос эхом прокатился по квартире. Зуммер, потом «сообщения нет». Он снова прозвонил четыре раза, та же программа, и снова «нет сообщения». Минуту спустя он зазвонил опять. Грей Грентэм схватил трубку, оставаясь в постели. Сел на подушку, пытаясь сосредоточиться.

— Кто говорит? — спросил он, делая над собой усилие. Свет не проникал через окно.

Голос на другом конце был низким и робким:

— Это Грей Грентэм из «Вашингтон пост»?

— Да. Кто говорит?

Медленно:

— Я не могу назвать вам свое имя.

Туман рассеялся, и он сосредоточил свое внимание на часах. Было без двадцати шесть.

— Ладно, оставим в покое имя. Почему вы звоните?

— Я видел вчера вашу статью о Белом доме и кандидатах.

— Это хорошо. — «Ты и миллион других». — Почему вы звоните мне в такой неподходящий час?

— Извините. Я иду на работу и остановился у общественного телефона. Я не могу звонить из дома или офиса.

Голос звучал отчетливо, с артикуляцией, и казался интеллигентным.

— Какого офиса?

— Я юрист.

Великолепно. Вашингтон являлся домом для полумиллиона юристов.

— Частная практика или в правительстве?

Легкое замешательство.

— М-м, лучше я не скажу.

— Ладно. Послушайте, мне бы поспать. Почему, в сущности, вы мне позвонили?

— Я могу знать кое-что о Розенберге и Дженсене.

Грентэм сел на край кровати.

— Например…

Более продолжительная пауза.

— Вы записываете это?

— Нет. А должен?

— Не знаю. Я действительно напуган и в замешательстве, мистер Грентэм. Предпочел бы не записывать это. Может быть, в другой раз. Договорились?

— Как хотите. Я слушаю.

— Могут этот звонок зафиксировать?

— Возможно, я думаю. Но вы звоните с общественного телефона, правильно? Какая разница?

— Не знаю. Я просто испуган.

— Все в порядке. Клянусь, что я не записываю, и клянусь, не зафиксирую звонок. Итак, что у вас на уме?

— Ладно. Думаю, я могу знать, кто их убил.

Грентэм встал.

— Это довольно ценные сведения.

— Они могут меня убить. Вы думаете, они следят за мной?

— Кто? Кто должен следить за вами?

— Не знаю.

Голос звучал так, будто говорящий стоял рядом и говорил, заглядывая через плечо.

Грентэм расхаживал возле кровати.

— Успокойтесь. Почему вы не назовете свое имя? Ладно. Клянусь, это конфиденциально.

— Гарсиа.

— Это не настоящее имя, не правда ли?

— Конечно, нет. Но это лучшее, которое я мог придумать.

— О’кей, Гарсиа. Говорите.

— Я не уверен. Ладно. Но мне кажется, я наткнулся на кое-что в офисе, чего я не должен был видеть.

— У вас есть копия этого?

— Может быть.