Бремя империи - Александр Афанасьев

— Хорошо бы… Что по нашей второй игре?

Лорд Галифакс, в чью компетенцию входил второй уровень игры — дестабилизация обстановки в самой России, поднял голову

— Продвигается, сэр, хотя и медленнее, чем хотелось бы… Резидентура работает, готовятся группы сопротивления. В известный вам город инфильтрована спецгруппа. Основная сложность здесь в том, что нужно работать на очень тонкой грани между национализмом и исламизмом. Дело в том, что у всех народах тюркской группы идея светского национализма едва ли не сильнее идей исламизма. Исламизм — это, в основном наносное, привнесенное, а национализм воспитывался веками. Но мы работаем — и с теми группами и с другими. Единственное — нужно больше средств…

— Средств, средств… — проворчал принц — все время одно и то же. Больше средств. Вы считаете, господа, что казна безразмерна? Это отнюдь не так. Средства будут — но извольте дать результат…

Санкт-Петербург, Большая Морская. Императорский яхт-клуб. 11 июня 1992 года

Похоронно-черный, похожий на катафалк экипаж такси марки «Пежо» подрулил к небольшому, обнесенному изящной чугунной оградой в человеческий рост особняку. На особняке не было никаких табличек, а у входа не было швейцара, гостей никто не встречал и не провожал. Этот особняк стоял уже здесь добрую сотню лет и за все это время почти не изменился — разве что обычные стекла сменили на зеркальные, бронированные. Это было одно из тех мест, где рождает власть Империи. Императорский яхт-клуб…

— Получите, милейший…

Моложавый господин бросил извозчику (несмотря на то, что с повозок они пересели на таксомоторы, их по-прежнему звали извозчиками) пару золотых, не дожидаясь сдачи, открыл ворота и исчез в окутанном туманом садике, опоясывающем особняк. Время было уже позднее, в Санкт-Петербурге шел дождь и фонари в саду казались светящимися шарами, окутанными белой, туманной дымкой. Было сыро и холодно, человеку, чей самолет совсем недавно приземлился на военном аэродроме, было тяжело дышать промозглой сыростью после сухого воздуха Восточных территорий. Но он выдерживал и не такое…

— Петр Вениаминович… — открывший тяжелые дубовые двери пожилой, сухопарый господин, похожий на английского дворецкого, близоруко сощурился, разглядывая гостя, и через секунду лицо его осветила радость узнавания — давненько вас не видели…

— Служба, милейший, служба… — ответил человек, проходя в небольшой, уютный зал с гардеробом и сбрасывая промокшее пальто — служба не дает свободного времени…

Звали этого человека, конечно, не Петр Вениаминович Берген — это был всего лишь его псевдоним прикрытия. Любому чиновнику империи, даже чиновнику по особым поручениям, надо было числиться по какому-нибудь ведомству. Неважно по какому — просто числиться, чтобы получать жалование, льготы за выслугу лет и все прочее — и неважно под каким именем. Иван Иванович Кузнецов, чиновник по особым поручениям Министерства внутренних дел Российской империи числился действительным статским советником по Министерству иностранных дел, хотя на Певческом мосту [на Певческом мосту находился особняк министерства иностранных дел] почти не бывал. Официально он числился спецпосланником МИД, но где он представлял интересы державы — сказать никто не мог. И даже имя "Иван Иванович Кузнецов" тоже не было его именем — это был его основной оперативный псевдоним, полученный в самом начале тернистого пути тайной деятельности.

Сюда же он приехал, чтобы встретиться со своим куратором. Просто приехать в Министерство внутренних дел он не мог — регулярные посещения здания МВД чиновником министерства иностранных дел могло вызвать самые разные кривотолки — поэтому и приходилось встречаться в таких вот закрытых клубах для высших чиновников Империи как Императорский яхт-клуб. Средоточие тайной, никем не контролируемой власти.

Петр Вениаминович, сбросил плащ, вопросительно посмотрел на привратника, тот едва заметно кивнул на неприметную дверь, ведущую в задние комнаты клуба, где уединялись те, кто хотел создать тет-а-тет. Здесь все всё понимали — без слов. Петр Вениаминович не говоря ни слова, открыл дверь — она открывалась только если предварительно нажать неприметный рычажок сбоку, замаскированный под деталь интерьера — и исчез в паутине темных, едва освещенных коридоров.

Нужная ему комната была второй слева, там они встречались всегда, когда местом встречи выбирался Императорский яхт-клуб. И хотя человек, с которым Петр Вениаминович собирался встретиться, тоже был членом клуба, сегодня он приехал тайно и зашел сзади, со входа для прислуги. Появление его в клубе часто становилось поводом для досужих домыслов, ведь его звали слишком хорошо…

Наощупь Петр Вениаминович нашел ручку двери, повернул…

— Доброго здоровья, ваше высокопревосходительство…

Человек, сидевший в глубине небольшой уютной комнаты в большом кожаном кресле, рядом с журнальным столиком лишь коротко кивнул. Он вообще не любил лишних слов, предпочитая словам действия — жестокие и эффективные. И он не уважал болтунов в своем окружении…

Не дожидаясь приглашения, Петр Вениаминович опустился в кресло напротив, осторожно положил на журнальный столик толстую папку, взял чашечку кофе, в которую, как он предполагал, была влита толика коньяка. И вправду — холодно, сыро и мерзко, пустым кофе не согреешься…

Человек в кресле шевельнулся. Он сидел так, что тусклый свет бра высвечивал часть лица, на месте глаз чернели провалы. Берген хорошо знал привычки своего шефа — за них его звали «призраком», конечно, за глаза…

— Признаться, я удивлен вас видеть, Петр Вениаминович… Случилось что-то экстраординарное?

В голосе действительного тайного советника Кахи Цакая, товарища министра внутренних дел не слышалось ни следа грузинского акцента, хотя он родился и до восемнадцати лет жил в Тифлисе. Вообще, он не был похож на грузина, скорее на еврея — невысокий, полноватый, с крючковатым носом, с круглыми очками в дешевой оправе на носу. Из образа мелкого торговца выпадали только глаза — пустые и недобрые, да хриплый, каркающий голос. Каха Несторович Цакая был кошмаром либеральной интеллигенции, символом несвободы и угнетения. В его стылых, словно подернутых изморосью глазах они видели ночной стук в дверь, скорый суд, столыпинский вагон, ссылку и каторгу…

— Случилось, Каха Несторович… — Берген подвинул в сторону шефа кожаную папку, которую принес с собой — соблаговолите прочесть это…

Цакая с недовольным видом взял папку, раскрыл ее на коленях, пробежал пару страниц. Потом хмыкнул — что с ним случалось, когда он бывал чем-то доволен, начал перечитывать более внимательно. Прочитал страниц десять, закрыл папку и внезапно рассмеялся, своим хриплым, каркающим смехом.

— Вот видишь, Петр… — Цакая редко называл своих подчиненных по имени, только когда им удавалось его по-настоящему удивить — а борзописцы говорят, что у нас нет свободы слова. Что цензура всем затыкает рот. А тут… Ты где это взял?

— Скачал из сети, когда летел сюда. Автор сих опусов — никто иной, как молодой князь Воронцов. Хорошо, хоть под псевдонимом писал…

— Похвально, похвально… Это ведь тот самый князь Воронцов?

— Он самый…

— И где он сейчас?

— Официально — в военном госпитале, на излечении. Но это еще не все — Воронцов предложил план. Реализовать его без вашего одобрения, Каха Несторович, я не могу.

— Что ж, рассказывайте, сударь…

По мере того, как Берген рассказывал план, Цакая слушал все более и более внимательно, даже подаваясь вперед. План был дерзким и рискованным, он выходил за те рамки, в которых обычно действовали разведслужбы. Еще месяц назад Цакая не стал бы и слушать об этом, но сейчас ситуация резко изменилась. Создавался новый орган, Чрезвычайный Антитеррористический Комитет, где первую скрипку играло заграничное отделение СЕИВК и выскочка Путилов, каким-то образом ухитрившийся влезть в доверие к Его величеству. Цакая же считал, что терроризмом должно заниматься Министерство внутренних дел и только оно. Оно для того и создано, для решения внутренних дел, а терроризм — дело внутреннее и не стоило бы в него лезть всем, кто решил быстро продвинуться в Табели о рангах. В изложенном только что плане он увидел главное — возможность раз и навсегда утереть нос выскочкам из разведки. При этом, оставаясь в той позиции, в какой он любил пребывать — в тени, над схваткой…

План Воронцова был хорош двумя особенностями. Обычно внедрение агента в преступную или террористическую организацию производится под чужим именем и с легендированной биографией. В этом и состоит риск — все-таки земной шар слишком мал и вполне может встретиться человек, который знает агента под его настоящим именем либо под другим псевдонимом. Возможно, узнавший агента человек этот будет преисполнен самых лучших намерений — но для агента это будет означать разоблачение, возможно и мучительную смерть, а для министерства — глупый срыв тщательно подготовленной операции.