Кукла дядюшки Тулли - Шэрон Кэмерон

Лэйн стоял у верстака и накладывал аккуратные мазки краски на какие-то деревянные детали. Он не сводил с меня суровых глаз, прямо как курица-наседка с парящего в небе ястреба. Я понимала, что просиживание в мастерской никак не способствует выполнению моей миссии, но приходилось следовать очередному экзотическому правилу и буквально топтаться на месте. Как мне кажется, всех людей можно разделить, прямо как числа — четные, нечетные, способные взаимодействовать друг с другом или нет. Но моего дядю невозможно было отнести ни к одной из известных мне групп, и это меня очень смущало.

Кисточка Лэйна звякнула о банку с краской, и дядя Тулман, скрестив ноги, уселся на пол, склонившись над замусоленным листом бумаги, и стал заполнять его чередой чисел, ничего не значащих для меня. Газовый фонарь хлопнул еле слышно из-за шума работающих механизмов. Дядя набросал еще две строчки из трехзначных чисел на бумаге, одну прямо над другой, подвел линию и мгновенно подписал внизу четырехзначное число.

— Дядя! — позвала я, не справившись с искушением. — Вы что, умножили это в уме?

Лэйн яростно затряс головой и предостерегающе вытаращил на меня глаза, но дядя Тулман удивленно оторвался от записей и посмотрел на меня так, будто забыл, что я сижу рядом.

— Дочурка Саймона! — отозвался он. — А почему ты не играешь?

Лэйн озабоченно нахмурился, он был в явном замешательстве, как и я.

— Сегодня я просто смотрю, дядя, — осторожно ответила я.

— Саймон тоже смотрел, как я играю, — вдруг сказал он. — Мы вместе собирали часы.

Под поскрипывание ручки о бумагу я задумалась над этой новой подробностью из жизни отца, которого никогда не видела. А затем спросила:

— Дядя Тулман, а сколько будет пятнадцать раз по двадцать пять?

— Триста семьдесят пять, — ответил он, не отрываясь от записей. Ручка летала по бумаге, и на белом фоне начали проступать очертания смыкающихся шестеренок. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы убедиться в том, что дядя не ошибся. Я быстро посмотрела на Лэйна. Тот невозмутимо продолжал возиться с краской.

— А пятьдесят раз по сто двадцать пять?

— Шесть тысяч двести пятьдесят.

— Двести пятьдесят раз по триста?

— Семьдесят пять тысяч.

Я нарочно подбирала круглые числа, такие, чтобы сама могла посчитать в уме, но дядя Тулман неизменно оказывался быстрее.

— Четыреста восемнадцать раз по восемьсот шесть?

— Триста тридцать шесть тысяч девятьсот восемь.

— Девятьсот сорок два на семьсот три?

— Шестьсот шестьдесят две тысячи двести двадцать шесть.

Борода дяди Тулмана воинственно пушилась во все стороны. Под чертежом в ряды выстроились цифры со значками. Когда я увидела самостоятельно лезущего на башню заводного дракона, я испытала похожее чувство. То, что происходит сейчас, было невозможно, однако же вот оно, прямо перед моими глазами.

— Семьсот семьдесят четыре… — начала было я, но дядя Тулман зашуршал бумажками и вскочил на ноги. Я вздрогнула.

— Время игры закончилось! — завопил он, и только эхо от его крика затихло в зале, раздался стук в дверь. Лэйн аккуратно отложил кисть в сторону и закрыл краску крышкой. Стук раздался вновь, три раза, очень отчетливо, словно какой-то очередной ритуал.

Дядя оглянулся, увидел меня, все еще сидящую на полу, и с сожалением одернул свой пиджак. Бумаги выпали из его нагрудного кармана и прошелестели на пол, медленно, как падающие листья.

— Она может взять зеленую чашку, мистер Тулли, — сказал Лэйн. Его голос звучал удивительно мягко и спокойно.

— Зеленую! Да, да, точно! Я совсем забыл! — Дядино напряжение как рукой сняло. — Войдите!

Толкая перед собой громыхающий чайный столик на колесиках, в дверь вплыла миссис Джеффрис в кружевном чепчике. Интересно, где она раздобыла сервиз и приборы — в крошечной комнатушке дяди их не было. Лэйн шепнул откуда-то сзади:

— Лучше посторонитесь. Это любимое место мистера Тулли. И лучше всего будет, если вы не станете разговаривать.

Я поспешно отодвинулась, и дядя плюхнулся прямо на то самое место, где мгновением раньше сидела я, хотя осталось совершенно непонятным, чем именно оно отличается от остальных. Миссис Джеффрис расстелила чистую скатерть прямо на полу, будто мы устраивали импровизированный пикник, и поставила на нее чайник, тосты с маслом и горшочек с медом. Затем она стала разливать чай в чашки. Все они отличались по цветной полоске у ободка.

— Желтую Лэйну, розовую мне, а зеленую тебе, племяшка! Зеленый — только для особенных, — провозгласил дядя. — Так все и должно быть. Загадывай числа дальше, крошка Саймона.

Я успела заметить, как миссис Джеффрис удивленно-вопросительно смотрит на Лэйна, а тот рассеянно пожимает плечами. Пока я развлекала дядю, выдумывая всевозможные числа для деления и умножения, миссис Джеффрис хмуро стояла, опершись о стену, и внимательно наблюдала за каждым моим глотком из чашки. Интересно, она переживает за посуду так же, как тогда, на кухне? Я с трудом удержалась, чтобы не поиграть с ложкой для меда. Чай был просто замечательный, кажется, с апельсином. Горячий, крепкий и сладкий, он прекрасно согревал меня, я чувствовала, как волна душистого тепла прокатывается от горла до самых кончиков пальцев.

Я прикончила уже вторую чашку и половинку тоста, как вдруг дядя завопил:

— Полдник кончился!

Лэйн тихо отставил чашку и аккуратно положил рядом ложку. Его угрюмо-героическое выражение лица сейчас больше подходило для шпаг, щегольских испанских доспехов и пития вина прямо из кувшина, желательно без помощи рук, но никак не для этих цветных кукольных чашечек с фруктовым чаем. С трудом сдержав смех, я закрыла рот рукой и удивилась сама себе. Такой счастливой я не была уже давно, долгие месяцы, а может, даже и годы.

Дядя Тулман подскочил с пола, щелкнул пальцами и немигающим взглядом посмотрел на меня.

— Спокойной ночи! — оглушительно вскричал он. — Спокойной ночи! — обратился он в той же манере к Лэйну, а потом и к миссис Джеффрис.

Затем, будто его спустили с цепи, он бросился к двери мастерской и с грохотом захлопнул ее за собой. Миссис Джеффрис уперла руки в бока и наклонилась ко мне, нос к носу.

— Ты вообще собираешься выделить этой Мэри Браун спальню?

— Что? — переспросила я, вытаращив сонные глаза.

— Мэри Браун. Ты сказала ей, что она может спать в какой-нибудь из спален наверху? Весь день она бушевала там, как вихрь, двигала мебель и скоблила.

Я зевнула и потянулась.

— Думаю, что она может выбрать любую спальню, какую захочет. — И на этих словах я послала Лэйну самую ослепительную из своих улыбок, а он, кажется, испугался.