Девочка и пёс - Донтфа Евгений Викторович

Отряд приблизился почти вплотную и Минлу усилием воли заставила себя не опускать глаза. Она не хотела показаться навиру и его подчиненным испуганной. Тем не менее её сердце забилось сильнее, когда судебный чиновник поднял руку, останавливая всю кавалькаду. Навир оказался высоким черноволосым молодым человеком лет 27-28. У него было приятное бледное лицо с тонкими губами и пронзительными очень темными карими глазами. Одет он был как и полагалось всякому судье в алый камзол из восхитительной жаккардовой ткани с золотистым тиснением и в роскошный черный плащ с золотой вышивкой по канту. Его темные глаза просто вонзились в кирмианку. Минлу постаралась спокойно встретить его взгляд и также спокойно отвернуться, обратив свой взор на лейтенанта в коротком синем камзоле без рукавов с офицерскими нашивками на груди, в белой рубашке, в темно-фиолетовом плаще и в широкополой светлой шляпе с пышным зеленым плюмажем. Кроме того вокруг его мощного торса был обернут залихватский красный кушак, который по мнению Минлу скорее пошел бы какому-нибудь кайхорскому пирату, чем суровому командиру отряда судебной гвардии. У лейтенанта было широкое лицо, украшенное курчавой русой бородой и внушительными усами и к удивлению девушки ему наверно было лет пятьдесят. Она посчитала что он явно засиделся в этом чине, но с другой стороны он произвел на неё приятное впечатление. Пожилой лейтенант выглядел вполне добродушным и умным человеком.

Навир, сдерживая нервно переступающего, высокого поджарого тонконогого темно-бурого жеребца, цепко оглядывал девушку. На её огромного пса и сидевшего на коне лоя он едва бросил взгляд.

Темный жеребец фыркал и мотал головой, всадник чуть приотпустил его и конь подался вперед, надвигаясь на кирмианку. Но девушка, не отнимая ладони от мощного затылка большой серой собаки, стояла не шелохнувшись. В последний момент навир повернул своего коня к ней боком.

– Кто такая? – Спросил молодой судья звонким голосом.

– Девица Линрэн, господин навир. Младший писарь алмазного корпуса Дигвианской библиотеки. Следую в Акануран из Орисонды, где практиковалась в искусстве каллиграфии в Храме Тысячи свитков.

Минлу проговорила всё это очень спокойно и уверенно. Она пользовалась этой легендой практически постоянно во время своего путешествия. Только раньше, когда она следовала с востока на запад, то якобы она направлялась в Орисонду, где собиралась постигать великое искусство каллиграфии в легендарном Храме Тысячи свитков, а теперь, следуя в обратном направлении, соответственно подправляла легенду таким образом, что будто бы возвращается на родину. Правда, обычно, она всегда называлась своим настоящим именем, но сейчас в последней момент, передумала. Она использовала название своей родной деревни. Так когда-то советовал ей мастер Киадо, что если попадет она в сложную ситуацию, в которой будет нецелесообразно использовать свое настоящее имя называться именем того места откуда она родом. Как будто бы в этом есть и некий сакральный смысл, родная земля не оставит свою дочь и называясь им, она словно взывает к духам и пращурам своей родины, которые придут и обязательно помогут ей. Впрочем, Минлу не слишком в это верила, но признавала некоторый практический смысл скрыть свое имя. В Туиле, когда речь шла об убийстве человека, она не посмела лгать, но сейчас сочла это вполне возможным. Конечно, абсолютно невероятно, чтобы судья из восточной части страны уже был наслышан о некой кирмианке по имени Минлу, убившей добропорядочного подданного агронского короля, но возможно он услышит об этом в будущем. Так пусть он не сможет связать случайную встречу и преступницу, сбежавшую от правосудия в Туиле, хотя бы по имени. Ну а что касается её должности писаря, то за ней действительно было закреплено это место и номинально она числилась в чиновничьем аппарате главной королевской библиотеки в Дигвиане и даже была внесена в распорядительные книги на получение жалованья. Это было некое официальное прикрытие для хранительницы Шивтака, Ключа Синей Бездны, ибо кто она такая на самом деле знали совсем немногие.

– Ты не выглядишь писарем, – заметил навир.

Минлу, до этого смотревшая прямо перед собой, куда-то в туловище красивого жеребца, стараясь казаться почтительной и смиренной, полагая что такое поведение скорее придется по вкусу служителю Судебной палаты, подняла глаза на молодого человека. Ей неожиданно припомнилось как веселая неугомонная Рита горячо убеждала её использовать преимущества собственной внешности. Утверждая, что она прелестная молодая женщина и что своеобразие её восточной красоты только добавляют ей привлекательности и очарования в глазах мужчин Сайтоны и Агрона. Минлу краснела и пыталась отшучиваться, но Рита настаивала. Она конечно видела как Минлу робеет и смущается, если к ней, с какими-то неясными для нее намерениями, приближались мужчины. Хотя самой Минлу казалось, что она давно изжила это и за месяцы странствий научилась вести себя бодро и уверенно в присутствии кого бы то ни было. Но Рита так не считала, она безапелляционно утверждала, что Минлу вместо того что быть женственной, игривой и умной, ведет себя как обороняющийся маленький ребенок.

– Возможно кирмианские писари выглядят чуть иначе чем агронские, – ответила девушка и позволила себе скромно, но, как она считала, мило или даже обворожительно, улыбнуться. Являться миру в роли писаря для неё было не только естественно, но и очень благоразумно. Так полагали и её учителя, и она сама. Во-первых, Минлу, владевшая несколькими языками и вполне искушенная в искусстве каллиграфии и графологической науке, с легкостью могла доказать кому угодно своё профессиональное мастерство, а во-вторых, практически во всех странах писари за свою, если не ученость, то, по крайней мере, грамотность, а также, как почему-то считалось, безобидность, почти монашескую незлобивость и чуть ли не кротость воспринимались и простыми людьми и власть предержащими весьма положительно, добродушно и приветливо.

Однако навир не выглядел ни добродушным, ни приветливым и явно нисколько не оттаял от столь щедро подаренной ему обворожительной улыбки. Он цепко оглядывал девушку, словно что-то выискивал.

– А для чего писарю меч?

– Дорог много – Путь один, – ответила Минлу и неторопливо поправила волосы, убирая роскошные черные пряди за ухо и чуть изгибая голову, открывая взору любого кто пожелает смотреть нежную тонкую шею. – Дорога меча и дорога кисти ведут по одному Пути, Пути, где человек обретает силу единения с миром, мастерство естественности, осознание происходящего и покой всеобъемлющей пустоты. Меч и кисть есть суть одного и того же, различие только в форме.

Минлу говорила очень проникновенно и глядела на судью весьма многозначительно, стараясь дать ему понять, что видит в нем что-то особенное. Рита настаивала, что именно взгляд, долгий, заинтересованный, благожелательный, призывный и в тоже время робкий способен очаровать и пленить мужчину, заставив его с любопытством и желанием думать только о той кто так на него смотрит.

Но ни проникновенные взгляды, ни соблазнительный вид бархатной шеи, ни мудрые сентенции не произвели на молодого человека ни малейшего впечатления.

– Где переходила границу? – Холодно спросил он.

Минлу на несколько секунд замешкалась, пытаясь припомнить название города или деревни, рядом с которой она перешла из Сайтоны в Агрон. Но за долгие месяцы скитаний она побывала в стольких местах, узнала и забыла столько городов и деревень, что вытащить из всего этого вороха один единственный было не так-то просто.

– Э-ээ…, – протянула девушка, при этом не забывая приветливо и даже ласково улыбаться молодому человеку: – это было в провинции Камельш, пограничная застава возле деревни… да, Горячие Камни.

– Но это намного южнее кратчайшей дороги из Орисонды в Агрон, – тут же заметил навир, – зачем понадобился такой крюк?

– Мне так было удобнее, – пожав плечами, легко ответила девушка. – Я познакомилась с артистами бродячего театра и предпочла ехать вместе с ними. – И Минлу радостно пропела четверостишие из популярной песенки бродячих артистов: – В сине-алые просторы Ты катись, фургон, катись. Мы бродячие актеры, Мы играем смерть и жизнь.