Вне закона - Дональд Уэйстлейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, с этим надо завязывать, подумал он.
Причина, конечно, в необходимости подолгу сидеть за рулем. До того как все полетело в тартарары, ему бы не пришлось пересекать страну на автомобиле. Он бы доехал на такси до аэропорта Кеннеди, купил билет до Финикса, взял напрокат автомобиль, поездил на нем день-два, то есть время, необходимое для выполнения работы, сдал его и на самолете вернулся в Нью-Йорк. Туда и обратно, дело закрыто, можно жить дальше.
И при этом не оставил бы никаких следов. При посадке в самолет требовалось показывать удостоверение личности (уже несколько лет, как требовалось), но никто же не говорил, что оно должно быть настоящим. Теперь же, прежде чем пассажира пускали на борт, у него снимали отпечатки пальцев, проверяли сумки и чемоданы, сданные в багаж, а ручной клади вкатывали смертельную дозу радиации. И оставалось только рассчитывать на милость Божью, если на кольце для ключей висели щипчики для ногтей.
Он не летал с тех пор, как были введены новые и очень жесткие меры безопасности, и не знал, поднимется ли когда-либо на борт самолета. Он где-то читал, что число деловых поездок значительно сократилось, и понимал почему. Человеку, которому нужно попасть по делам в другой город, проще сесть в автомобиль и проехать пятьсот миль, чем прибыть в аэропорт за два часа до вылета и преодолеть полосу препятствий, устанавливаемых новой системой. Это не радовало даже тех, кто ехал на совещание или конференцию. А вот Келлеру и его коллегам новая система просто закрывала дорогу в небо.
Келлер всегда путешествовал только по делу, редкие исключения составляли поездки на марочные аукционы или в южные края, чтобы погреться в разгаре нью-йоркской зимы. Он полагал, что в этих случаях сможет воспользоваться услугами авиакомпаний, показать настоящее удостоверение личности, а ногти подстричь дома, но сомневался, возникнет ли у него такое желание. Доставит ли путешествие удовольствие после всех этих аэропортовских процедур?
Он чувствовал себя тем самым воображаемым автомобилистом, возмущенным появлением светофоров.
Черт, да если они собираются заставлять меня подчиняться этой перемигивающейся разными цветами железяке, я лучше буду ходить пешком. Или останусь дома. Будут знать, как издеваться над людьми!
Все изменилось, разумеется, сентябрьским утром, когда два самолета врезались в башни-близнецы Всемирного торгового центра. Келлера, который жил на Первой авеню неподалеку от здания ООН, в этот день дома не оказалось. Он был в Майами, где провел уже неделю, готовясь убить некоего Рубена Оливареса. Этот кубинец играл важную роль в эмигрантских кубинских кругах, но Келлер не знал наверняка, почему кто-то захотел потратить приличную сумму денег на его устранение. Возможно, тот здорово насолил государству Кастро и на острове Свободы решили, что нанять местного киллера дешевле, чем посылать агентурную группу из Гаваны. А может, Оливарес оказался шпионом Кастро и эмигранты решили отомстить ему за предательство.
При этом он мог спать с чужой женой, и законному мужу такой расклад совершенно не нравился, или перейти дорогу одному из торговцев наркотиками. Келлеру не составило бы труда выяснить, кто хотел убрать Оливареса и почему, но он давно решил, что такие нюансы не имеют отношения к его бизнесу. И действительно, что бы изменила полученная информация? Ему дали работу, которую следовало выполнить.
С вечера воскресенья он хвостом ходил за Оливаресом, наблюдал, как тот пообедал в закусочной в Корал-Гейблс, после чего в компании двоих мужчин, с которыми обедал, посетил два титти-бара[68] в Майами-Бич. Ушел Оливарес с танцовщицей, и Келлер, проследовав за ним до квартиры женщины, остался дожидаться у дома. Через полтора часа решил, что Оливарес останется у танцовщицы на ночь. Келлер, который наблюдал за тем, как зажигаются и гаснут окна многоквартирного дома, не сомневался, что знает, где найти сладкую парочку. И в дом он мог попасть без проблем. Подумал о том, чтобы прямо сейчас и покончить с Оливаресом. Конечно, на рейс в Нью-Йорк он уже не успевал, все-таки глубокая ночь, но мог бы, выполнив задание, заскочить в мотель, чтобы принять душ и забрать вещи. Потом поехать в аэропорт и улететь самым ранним рейсом.
Или мог хорошенько выспаться и улететь после полудня. Из Нью-Йорка во Флориду летали самолеты нескольких авиакомпаний, так что рейсы, с небольшими промежутками, отправлялись весь день. Международный аэропорт Майами не относился к числу его любимых, но Келлер мог сдать арендованный автомобиль в Лодердейле или Уэст-Палм-Бич и улететь оттуда.
Вариантов — хоть отбавляй, после того как работа сделана.
Но ему пришлось бы убить и танцовщицу.
Он бы ее убил, если бы пришлось, но не нравилось ему убивать людей только потому, что они путались под ногами. Конечно, чем больше трупов, тем пристальнее внимание полиции и прессы, но причина была не в этом. Не тревожился он и из-за того, что придется убить невиновного. Откуда он мог знать, что танцовщица невиновна? Если уж на то пошло, кто сказал, что виновен Оливарес?
Позже, думая об этом, Келлер пришел к выводу, что решающим оказался физический фактор. Прошлую ночь он спал плохо, поднялся рано, целый день кружил на автомобиле по незнакомым улицам. Устал, не хотелось вскрывать дверь черного хода, подниматься по лестнице, убивать одного человека, не говоря уже о двоих. И допустим, она снимала квартиру на пару с подругой, допустим, у подруги был бойфренд, и…
Он вернулся в мотель, долго стоял под душем, улегся спать. Проснувшись, не включил телевизор, вышел из мотеля, пересек улицу, направляясь в ресторанчик, где всегда завтракал. Открыв дверь, сразу понял — что-то изменилось. На столе в глубине зала стоял телевизор, и все смотрели на экран. Он тоже посмотрел несколько минут, купил кофе и отнес в свой номер. Сел перед телевизором и не мог оторвать глаз от кадров, которые показывали снова и снова.
Если бы он закончил работу ночью, осознал Келлер, то находился бы в воздухе, когда это произошло. А может, и нет, потому что, разобравшись с Оливаресом, скорее всего немного бы поспал, поэтому остался бы здесь, в номере мотеля, наблюдать, как самолет врезается в здание. И существенная разница заключалась бы лишь в том, что Рубен Оливарес, который сейчас скорее всего смотрел те же кадры, что и вся Америка (разве что по их испаноязычному телевизионному каналу), не пялился бы в телевизор. И вообще закончил бы свой путь в этом мире. И это убийство в такой день не попало бы в эфир, пусть даже покойный пользовался заметным влиянием в среде кубинских эмигрантов, а закончил жизнь в квартире женщины, которая танцевала в баре с голой грудью и разделила судьбу Оливареса. В любой другой день на такую историю выделили бы место и на газетных полосах, и в эфире. Но не в этот. В этот день новость была только одна, одна тема на все телеканалы, и Келлер целый день не отрывался от телевизора.
Только в среду у него возникла мысль позвонить Дот. Лишь в четверг он дозвонился до нее, нашел дома, в Уайт-Плейнс.
— Я как раз думала о тебе, Келлер, — сказала она. — Все самолеты посадили в Ньюфаундленде, все, что находились в тот момент в воздухе. Их направили в Ньюфаундленд, и одному Богу известно, когда они вернутся домой. Я чувствовала, что и ты можешь оказаться там.
— В Ньюфаундленде?
— Местные жители разбирают застрявших в аэропорту пассажиров, развозят по своим домам, принимают как дорогих гостей, потчуют мясным бульоном и сандвичами со страусиным мясом…
— Со страусиным мясом?
— Скорее да, чем нет. Я так живо представила тебя там, Келлер, а ты, оказывается, в Майами. И только Богу известно, когда они позволят тебе прилететь домой. У тебя есть автомобиль?
— Взял напрокат.
— Тогда держись за него, — посоветовала Дот. — Не сдавай, потому что в агентствах по прокату машин не осталось. Слишком много людей застряли в разных городах и теперь пытаются добраться домой на автомобиле. Может, и тебе стоит поступить так же?
— Я об этом думаю, — ответил Келлер. — Но думаю и о другом, ты знаешь. О том парне.
— Ах, о нем.
— Я не хочу называть его имя, но…
— И не называй…
— Дело в том, что он все еще… э…
— Занимается тем же, что и всегда.
— Совершенно верно.
— Вместо того чтобы последовать примеру Джона Брауна.
— Кого?
— Или тела Джона Брауна. Насколько я помню, оно превращается в прах в могиле.[69]
— Тебе виднее.
— Наверное, мы сможем догадаться, если подумаем вместе, Келлер. Ты задаешься вопросом, а остаются ли в силе наши договоренности, так?
— С одной стороны, нелепо даже думать об этом, — ответил он. — Нос другой…
— С другой стороны половина денег заплачена. И мне бы не хотелось их возвращать.