Вне закона - Дональд Уэйстлейк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Если хочешь заработать двадцать баксов, грабли в гараже.
— Мы обычно сгребали их в кучи на тротуаре, — вспоминал он, — а потом поджигали. Теперь это запрещено законом, правила противопожарной безопасности, загрязнение воздуха и все такое, но прежде только так от них и избавлялись.
— Это так приятно, запах горящих листьев в осеннем воздухе…
— И это радовало, знаешь ли. Сгребаешь листья, поджигаешь их, и они исчезают. Больше я в детстве ничего не поджигал.
— С поджогами и животными все ясно. А в постель ты мочился?
— Никогда, насколько себя помню.
— Тогда все понятно. Келлер, ты такой же социопат, как Альберт Швейцер. Но если уж об этом зашла речь, как вышло, что ты занимаешься тем, чем занимаешься? Не важно, твой поезд. Удачи тебе в раздаче лазаньи этой ночью. И не мучай никаких животных, слышишь меня?
Через две недели он сам позвонил и велел не отказываться от всех заказов подряд.
— Ты сейчас дома? — спросила она. — Никуда не уходи. Я позвоню в одно место. А потом свяжусь с тобой.
Он сидел у телефона, так что снял трубку после первого же звонка.
— Я боялась, что они уже нашли кого-то, но нам повезло, если можно так сказать. Они что-то посылают нам «Эйрборн экспресс».[71] Мне это название напоминает десантников, готовых ринуться в бой. Клянутся, что пакет будет у меня в девять утра, но ты в это время только приходишь с работы, так? Как думаешь, успеешь на электричку, которая отправляется с центрального вокзала в два ноль четыре? Я встречу тебя на станции.
— Есть электричка в десять ноль восемь, — ответил он. — Прибывает в Уайт-Плейнс около одиннадцати. Если тебя не будет, я пойму, что ты еще ждешь парашютистов, и возьму такси.
День выдался холодный, ненастный. Шел дождь, ей пришлось включить «дворники». Щетки противно скрипели…
Она усадила Келлера за кухонный стол, налила в чашку кофе, дала прочитать свои записи и внимательно рассмотреть полароидные фотографии, присланные вместе с деньгами, авансом за работу, в пакете, доставленном «Эйрборн экспресс». Он долго смотрел на ту, где был запечатлен мужчина лет за семьдесят, с круглым лицом и седыми усиками. Он поднимал клюшку для гольфа с таким видом, словно надеялся, что кто-то освободит его от непосильной ноши.
Келлер отметил, что этот мужчина не похож на профсоюзного лидера, и Дот покачала головой:
— То был Портленд. А это Финикс. Точнее, Скотсдейл, и я готова спорить: сегодня там лучше, чем здесь. И точно лучше, чем в Портленде, потому что там, как я понимаю, всегда идет дождь. В Скотсдейле никогда дождей не бывает. Не знаю, что это со мной, но я превращаюсь в диктора с канала погоды. Ты можешь и полететь, знаешь ли. Не до Финикса, но по крайней мере до Денвера.
— Я подумаю.
Она постучала ногтем по фотографии.
— Они говорят, что мужчина ничего не ожидает, не предпринимает никаких мер безопасности. С другой стороны, его жизнь — мера безопасности. Он живет на охраняемой территории.
— Тут написано «Сандаунер эстейтс».
— Там поле для гольфа на восемнадцать лунок, а вокруг частные дома. В каждом индивидуальная система охраны. Но пока сигнализация срабатывала только по одной причине — мяч после удара какого-нибудь клоуна влетал в гостиную, по пути разбивая окно. Потому что войти на территорию можно, лишь миновав охранника. Никаких металлоискателей, у тебя не конфискуют даже пилку для ногтей, но если ты там не живешь или не приглашен в гости, он тебя не пустит.
— Мистер Эгмонт когда-нибудь покидает территорию поселка?
— Он каждый день играет в гольф, если не идет дождь, а дождь, как мы уже выяснили, не идет там никогда. Обедает в гольф-клубе, у них там свой ресторан. Дважды в неделю к нему приезжает уборщица, возможно, и кухарка. Охранники, как я понимаю, се знают. В остальное время он находится в доме один. Вероятно, его часто приглашают на обед. Он не женат, а в таких закрытых поселках, насколько мне известно, на одного мужчину не меньше шести женщин. Ты так пристально смотришь на его фотографию, и, готова спорить, я знаю почему. Знакомое лицо, не так ли?
— Да, но не пойму почему.
— Ты когда-нибудь играл в «Монополию»?[72]
— Ну конечно! Он выглядит как банкир в «Монополии».
— Ты прав, — кивнула Дот. — Те же усы и круглое лицо.
Она отвезла его на станцию, но из-за дождя они дожидались прибытия поезда не на платформе, а в машине. Келлер сообщил, что перестал работать на корабле-столовой. Она, по ее словам, и не сомневалась, что он не будет заниматься этим до конца своих дней.
— Там все поменялось, — объяснил Келлер. — За дело взялся Красный Крест. Это их работа — ликвидация последствий катастроф. Они профессионалы, но их появление привело к тому, что порыв простых ньюйоркцев превратился во что-то безликое. Я хочу сказать, когда мы начинали, знаменитые повара лезли из кожи вон, чтобы повкуснее накормить этих парней, а с появлением Красного Креста мы наполняем их тарелки макаронами с сыром и тушенкой. Будто из ресторана попали в забегаловку.
— И радости уже никакой, да?
— А тебе хотелось бы проработать десять часов, просеивая кусочки железа и собирая части тел, а потом оказаться в армейской столовке? Знаешь, я просто не мог смотреть им в глаза, накладывая в тарелки это дерьмо. Пропустил ночь, и меня заела совесть. Вышел в следующую ночь — и почувствовал себя еще хуже. Так что больше там не появлялся.
— Наверное, ты и так хотел с этим завязать, Келлер.
— Не знаю. У меня было так хорошо на душе, пока не появился Красный Крест.
— Так вот почему ты ходил туда. Чтобы было хорошо на душе.
— Чтобы помогать.
Она покачала головой.
— У тебя было хорошо на душе, потому что ты помогал, но ты продолжал ходить туда и стоять на раздаче, потому что от этого у тебя становилось хорошо на душе.
— Пожалуй, да.
— Я не оспариваю твои мотивы, Келлер. Для меня ты все равно герой. Я лишь говорю, что добровольческий порыв имеет свои пределы. Сдувается, когда перестает греть душу. И вот тогда требуются профессионалы. Они делают свою работу, потому что это их работа и не имеет значения, хорошо у них на душе или нет. Они просто работают. Это могут быть макароны с сыром, и сыр может быть далеко не высшего качества, но никто не уйдет с пустой тарелкой. Ты понимаешь, о чем я?
— Думаю, да.
Вернувшись в город, Келлер позвонил в одну из авиакомпаний, решив, что воспользуется предложением Дот и полетит в Денвер. Какое-то время он продирался сквозь систему автоответчиков компании, нажимая соответствующие кнопки, потом ждал соединения с оператором. Мало того что музыку они крутили отвратительную, так еще каждые пятнадцать секунд она прерывалась напоминанием о том, как легко и просто заказывать билеты через сайт компании в Интернете. Через несколько минут этого безобразия он позвонил в «Хертц», и ему сразу ответил человеческий голос.
Утром Келлер первым делом забрал «форд-таурус», миновал туннель и выехал на автостраду в Нью-Джерси. Машину он взял на свое имя, по своему водительскому удостоверению и своей кредитной карточке «Американ экспресс», но у него еще была клонированная кредитка, на другое имя, которую дала ему Дот. Он пользовался ею, когда останавливался в мотелях.
До Тусона добирался четыре дня. Ехал, пока не возникало желание поесть, или необходимость заправить автомобиль бензином, или посетить туалет. Потом снова садился за руль и ехал дальше. Когда уставал, находил мотель и регистрировался под указанным в поддельной кредитной карточке именем, принимал душ, немного смотрел телевизор и ложился спать. Хорошенько выспавшись, опять принимал душ, одевался, искал место, где позавтракать. И ехал дальше.
Слушал радио, пока мог его терпеть, потом выключал и включал снова, когда тишина становилась невыносимой. К третьему дню одиночество начало его доставать, и он не мог понять почему. Келлер привык к одиночеству, и, уж конечно, ему не требовалась компания на работе. А вот теперь вдруг понадобилась… Он случайно настроил приемник на ток-шоу какой-то станции в Омахе. Люди звонили в студию и не соглашались с ведущим, предыдущим слушателем или со школьным учителем, который в пятом классе ставил им плохие оценки. Темой дня объявили контроль над распространением оружия, но, по мнению Келлера, говорили в основном о том, что этого оружия на руках у населения слишком много.
Келлер слушал поначалу с интересом, но потом наступил момент, когда он больше не мог выдержать. Будь у него под рукой оружие, он бы пустил пулю в радиоприемник. Но пришлось только выключить его.
Меньше всего ему хотелось, чтобы кто-то говорил с ним. Келлер только подумал об этом, но через мгновение понял, что на самом-то деле произнес эти слова вслух. Он разговаривал сам с собой. И задал себе вопрос — на этот раз, слава Богу, только мысленный, — а новость ли это для него? Все равно что храп, решил он. Если спишь один, как узнать, храпишь ты или нет? Можно считать, что не храпишь, если только не храпишь так громко, что будишь себя.