Пути неисповедимы (Воспоминания 1939-1955 гг.) - Андрей Трубецкой

Наконец появились огни города, мелькают склады, дома, домики. Поезд останавливается, и я не без некоторого волнения выхожу на тот же перрон, так же крытый большой аркой, спускаюсь в тоннель под перроном, в котором мы тогда прощались с Надей и Ольгой. Тоннель вывел в небольшой зал. Сейчас, как и тогда, слева кассы и камера хранения. В камеру хранения-автомат поставил чемодан, ящик с яблоками, купленными для дома еще в Вильно, набрал шифр «1944» и захлопнул дверцу. Затем купил билет в Москву и вышел из вокзала. Огромная площадь, трамвайные пути, мокрый изъезженный снег. Стало светать, когда я тронулся в путь. Пройдя площадь, попал на широкую улицу, застроенную пятиэтажными блочными домами, сел в битком набитый автобус. За окнами пустыри, дали, а был город. Переехали мост,, немного поднялись в гору, и я понял, что мы в районе Кайзер Вильгельм Плац. Вышел из автобуса. Кругом огромная равнина, которая застраивалась с краев. От стоявшего здесь замка нет и следа. От большого красного почтамта тоже. Пошел к университету. Здание стоит, но выглядит иначе: по-видимому, горело. Таблица у входа подтверждала, что это и теперь университет. Кругом редкие, стоящие в непонятном порядке блочные дома. Еще один старый знакомый — «Парк-Отель». Но что осталось от его шика? Обшарпанные стены, некоторые окна забиты фанерой. В здании какое-то производство, похоже мельница: прямо из широкого окна женщины в телогрейках грузят на машину мешки с мукой. Видно, что не все помещения «отеля» функционируют. За «отелем» узкая полоса парка и Шлосс-тайх — замковый пруд. Он спущен. Дно поросло камышом, который торчал из снега. Деревья в парке целы, но частью побиты. На одном из них с высоты свешивается в виде огромной пружины моток толстой проволоки. Видно, она там так и осталась, поднятая взрывом еще в 1945 году. На той стороне пруда развалины концертного зала, в котором бывали мы с Надей. Везде пусто. Трамвайная линия идет там же, где и раньше, по улице, где я работал. Теперь здесь пустырь. Направился к месту, где стоял замок, и нашел от него только цоколь, сухую полынь и крапиву. Тут же обнаружил низ постамента памятника кайзеру Вильгельму. На постаменте видны следы букв. Рядом в маленьком скверике стоял памятник Бисмарку. Теперь на этом месте бюст Суворову. А кругом — далекие открытые просторы. На горизонте дымящие трубы, да чудом уцелевшая, но все же поврежденная старинная кирха. Там могила Канта. Квартала, где была парикмахерская Нади нет, там тоже пустырь. Пытаюсь найти место, где мы прощались с Сергеем, но тут на пригорке одиноко стоит новый трехэтажный дом с большими окнами — судя по его официальному виду, это горком или горсовет, а дальше прямая улица, ведущая к Северному вокзалу, застроенная типовыми домами. Северный вокзал и все, что за ним от центра, цело. Трамвай повез меня по тому самому маршруту, по которому я ездил на работу. Я сидел в полупустом вагоне и крутил головой во все стороны. Проехали мрачное и довольно типичное по архитектуре здание Полицайпре-зидиума, где я получал «фремден-пасс» (паспорт иностранца) и где у меня снимали отпечатки пальцев. Теперь это КГБ, о чем говорила золотом по красному фону вывеска у входа. Дальше знакомые, но какие-то заросшие и запущенные улицы. Кусты лезут через изгороди, изгороди поломаны, деревья не подстрижены. Все выглядит, как в сказке о спящей царевне, с той лишь разницей, что улицы, не в пример тогдашним, очень оживлены. Как я ни глядел во все стороны, но свою остановку проглядел. Проглядел и второй раз, когда трамваем возвращался назад. Пришлось от Северного вокзала идти пешком более близкой дорогой, которой я хаживал не раз. Кругом знакомые дома. Слева Дом радио, где слушали скрипача, бежавшего из Киева. Справа большие жилые дома со стоящими перед ними бодающимися быками, затем стадион, где я учил кататься на велосипеде одесситку Эрну Бюргермайстер, зоопарк, кинотеатр (теперь кинотеатр «Родина») и переулочек, где жил профессор Иогансен. Показалась знакомая кирха. Удивительно, что она цела, ее ремонтируют, говорят, что будет в ней ТЮЗ. Вокруг кирхи парк, и в нем аттракционы, а было кладбище. У кирхи улица разветвляется. Здесь же, как и прежде, трамвайное кольцо. Беру вправо, на бывшую Хаммер-вег — теперь это Проспект Мира. Вторая улица налево — бывшая Регентенштрассе, где жили Арсеньевы и Сергей. Их бывший дом ремонтируют. Через перекресток дом, где жила Райка. Иду дальше. В левом ряду огромная проплешина, а в ее центре Дворец Рыбака с аляповатым портиком и тяжелыми колоннами — такого здесь не было. Но вот и улица, где я жил. Первых домов по правой стороне нет. Не нахожу и дома фрау Мицлаф (через несколько лет Сергей и Райка были здесь и нашли этот дом). За домами было кладбище, теперь там гуляют ребятишки из детского садика. Вышел к трамвайной линии, по которой дважды сегодня проехал. Действительно, трудно узнать это место. Стоит здесь памятник на братской могиле. Иду назад по Проспекту Мира. У трамвайного круга пообедал и с лотка купил бананов, для которых пришлось в соседнем магазине покупать еще и авоську. Чудно! До поезда осталось не так уж много времени. Добрался до университета. Напротив в сквере было бомбоубежище.Тогда его колпаки торчали из газона. Теперь это музей, а в дни осады и штурма — был штаб обороны. Здесь была подписана капитуляция. В маленьких комнатах убежища много фотографий. Глядя на них, вспомнил рассказы очевидцев: после взятия город на три дня был отдан на разграбление. Рассказывали, что даже Пролетарскую дивизию лишили за это звания Пролетарской. Зашел в университет, как когда-то заходил к Сергею, а затем по тем же пустырям трамваем двинулся на вокзал со странным чувством на душе. Смеркалось, когда поезд двинулся в обратный путь. Припал к окну. Город кончился, пошли пустые просторы: «...ни огня, ни темной хаты...» Было как-то не по себе. Даже страшно. Оказывается, все можно уничтожить, даже целую страну

20

В 24 часа на восток страны было выслано 367 тысяч немцев. Вот цитата из Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 августа 1941 года «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья»: «По достоверным данным, полученным военными властями, среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, заселенных немцами Поволжья. О наличии такого большого количества шпионов среди немцев Поволжья никто из немцев, проживающих в районах Поволжья, советским властям не сообщал..., следовательно, немецкое население Поволжья скрывает в своей среде врагов Советской власти»..

Как это характерно для СССР: сделать провокацию, а потом наказать весь народ. А выселение других народов, а отношение к людям, попавшим в плен, да просто оказавшимся на оккупированной территории?