Не та профессия. Тетрология (СИ) - Афанасьев Семён

Пока молодёжь пошла за спорными конями через гору (а обратно – вообще в обход), Хамидулла улучил момент и, собственноручно подливая Актару чая, спросил, воровато оглядываясь по сторонам:

– А кто этот здоровяк? Откуда он знает…?

Вопреки беспочвенным авансовым подозрениям, Актар не стал ни отпираться, ни злорадствовать.

– Называет девочку сестрой, – вазири кивнул в сторону дочери Хана и её персидской подруги, уединившихся в стороне. – Она его зовёт братом. Никогда не врёт. – Актар чуть подумал, затем добавил. – Как будто жил среди нас, как будто один из нас.

– НО…? – подбодрил старого недруга Хамидулла.

– Но не понятно тогда, какого он каума. Как будто надёргано отовсюду понемногу, – не стал скрывать своих наблюдений Актар. – Дело с ним иметь можно. Знаешь, ради старухи‑дари мог пешком пробежать полгорода, потом её полдня выхаживать вместе с городским лекарем.

– Так может, этот Степняк – …? – резонно предположил самое простое Хамидулла, решив не плодить сложностей на ровном месте.

– Ага, это ты его первый раз сегодня увидел, и здесь, – тихонько заржал Актар. – Потому и подумал так. А я видел, как он в том месяце на коне учился держаться.

– И что? – повторно не сдержал любопытства старейшина Баминана.

– Как пёс на заборе, – не разочаровал ответом вазири. – На коня хорошо если в этом году первый раз сел. Но пешком по горам ходит отлично.

– Как это может быть? – снова поразился Хамидулла. – Не дари, не пашто, и не из туркан…

– Сам не знаю, – спокойно покивал Актар. – Но у нас в городе никто из имевших с ним дела не пожалел. Извини, не могу всего рассказать, не мои тайны; но человек он достойный. Я бы с другим иметь дела не стал.

Старейшина Бамиана молча засопел в ответ. Что ни говори, а двурушничество и лживость за Актаром также не водились. Присутствующие (хоть и пуштуны по крови), ни Хамидулле, ни Актару и в подмётки не годились по возрасту. Несмотря на спорное совместное прошлое, людей их возраста с каждым годом становилось всё меньше и разговор даже с недружелюбно настроенным ровесником имел определённый смысл.

Наконец от дороги раздались звуки копыт и группа молодых пашто (совместно с туркан) привели несколько каурых жеребцов.

– Это ваши кони? – обратился Хамидулла к дочери степного Хана без лишних церемоний.

– Разреши, я не буду свидетельствовать, поскольку вхожу в состав суда и являюсь заинтересованным лицом, – вежливо ответила степнячка через переводчицу‑персиянку. – Давайте сделаем так. Пусть ваши люди, умеющие отличать правду от лжи, выберут любых из моей сотни, плюс тех из каррани, кто понимает в конях и в их клеймлении. И уже те люди ответят на твой вопрос. Права же собственности на коней передаю брату, – девчонка кивает на лысого здоровяка. – И сейчас говорю, как дочь Хана туркан. Не как хозяйка этих животных.

С точки зрения самого Хамидуллы, такое затягивание процедуры было абсолютно лишним. С другой стороны, предлагаемая степнячкой цепочка действий должна была и продлить процедуру, и удлинить время общения. Развлечению быть, решил про себя старейшина Бамиана и повернулся к старику из каррани:

– Ты засвидетельствуешь правду сказанного?

Актар молча кивнул.

– Жители Бамиана, кто ещё желает присоединиться ко мне в определении принадлежности этих коней? Либо, кто не доверяет моему суждению либо умению отличать ложь от правды? – Хамидулла из вежливости обвёл окружающих взглядом, затем кивнул самому себе. – Первые десять туркан во‑о‑он от того края, подойдите сюда…

_________

Несмотря на внешнюю неказистость антуража, формальным местный подход к судейству точно не назовёшь. Во‑первых, местный дед по имени Хамидулла достаточно дотошно и профессионально начинает разбираться в правах собственности на «мясных» коней Алтынай.

Для чего самих лошадей пригоняют из соседней долины, а потом затевают самый натуральный судебный опрос свидетелей. Алтынай, кстати, ссылается на конфликт интересов и предлагает спросить других.

Хамидулла, движимый только ему известными мотивами, отбирает десяток первых попавшихся под руку соплеменников Алтынай и долго добывает из них классификацию клейма у туркан, которое ставится на коней.

Примерно через полчаса, старик предъявляет всем на обозрение прорисованные на пергаменте очертания основных узоров, которыми пользуются туркан, и громогласно спрашивает:

– Есть ли кто‑то, кто оспаривает указанные тут виды клейма? Вот и хорошо, – добавляет он через секунду, поскольку оспаривающих не находится.

Слова «наших» подтверждают пуштуны Актара, пусть и не в таких подробностях. Естественно, в элементах турканского клейма (зашифровывающего название рода‑владельца и много чего ещё) пашто не сильны, но сами принципы у них и «у нас» отличаются.

Далее следует монотонное разглядывание каждой лошади и соотнесение её с личной собственностью Алтынай.

Пока длится вся эта достаточно однообразная затея, я едва не зеваю от скуки. Сам же Хамидулла, как и присутствующие, отчего‑то возбуждены и эмоционально «горячи».

– Слушаю твои пояснения, – через добрые два часа обращается дед к «задержанному». – Откуда у тебя эти кони?

– Если купил? – пробует «невидимка» старика на уверенность.

– Купчая? Либо договор? Либо ярлык от предыдущего владельца? – спокойно отвечает Хамидулла. – Скажи, где взять в твоих вещах, мы тут же принесём.

Видимо, не только я понял, что местный старейшина, как и Актар, является живым полиграфом. Потому обвиняемый молча отворачивается и ничего не говорит.

Поставив точку в вопросе коней, суд переходит к следующему этапу. Десятник из туркан, после ряда полагающихся по случаю приветствий, красочно описывает подробности убийства нашего человека возле рыбного амбара.

После его выступления, кто‑то из пашто добавляет то же самое от себя, попутно упоминая, что убитый там же пуштун был его сыном и что в «нашем» городе патрули и службы теперь формируются исключительно из двух народов пополам.

Кстати, во время этого спича, лицо пойманного беглеца теряет обычную невозмутимость и взгляд становится сосредоточенным и внимательным, Он ловит каждое слово говорящего, как если бы потом должен был кому‑то передать услышанное.

Видимо, такое поведение «задержанного» не укрывается и от Хамидуллы, поскольку тот рубит сразу в лоб:

– Ты убивал? Что‑то знаешь об убийстве? Откуда у тебя эта рыба?

«Невидимка» привычно отмалчивается, а Хамидулла с каким‑то скрытым удовольствием объявляет перерыв.

По его команде, присутствующие чуть отдаляются, оставляя нас пятерых практически наедине (мне и Разие в последний момент Алтынай машет рукой, чтоб мы подошли. Какой‑то местный мелкий пацан, всё время держащий персиянку за руку, почему‑то с сожалением вздыхает при этом).

– Какие будут предложения? – Хамидулла оглядывается на Алтынай и Актара.

_________

– Она видит мысли, – без расшаркиваний сообщает дочь степного Хана Хамидулле, оставшись с ним и друзьями наедине. – Если пойманному задавать вопросы, она сможет увидеть ответы. И рассказать всем нам.

Разия, о которой идёт речь, вежливым движением ресниц подтверждает сказанное.

На Хамидуллу новость почему‑то не производит никакого впечатления. Он дожидается перевода от брата степнячки, буднично кивает и поворачивается к Актару:

– А мы с тобой вдвоём будем следить, говорит ли правду она, так?

Актар сосредоточенно кивает, затем добавляет:

– Но нам бы не хотелось, чтоб об этой её способности узнало много народу.

– Зачем ты мне сейчас это говоришь? – подчёркнуто вежливо осведомляется Хамидулла. – Если хотел тишины, ну так и удавили бы его тихо в кустах?! Зачем суд созывал? Или что, вазири теперь нужны зрители, чтоб свершить собственное правосудие?!