Доминион - Кристофер Джон Сэнсом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, я с большой радостью признаю, что не могу поставить точку, не упомянув «Фатерланд» Роберта Харриса (1992) – на мой взгляд, лучший из всех романов в жанре альтернативной истории.
Историческая справка
Я родился в 1952 году, том самом, в котором происходит действие «Доминиона». Мои родители познакомились, когда отца, англичанина из центральных графств, служившего в войну на флоте, послали в Шотландию, на родину матери. Так что я, подобно многим британцам из моего поколения, появился на свет вследствие передвижений, вызванных войной.
Когда я родился, премьер-министром был Уинстон Черчилль, и в мои детские годы его очень уважали. К началу семидесятых я стал соображать кое-что в политике, отказался, к удивлению родителей, от свойственного им консерватизма ради левых взглядов, которых с тех пор придерживаюсь, и обнаружил, что в кругах, где я стал вращаться, принято смотреть на Черчилля совершенно иначе. Как утверждали многие, это был милитарист, фанатичный сторонник империи, противившийся любым шагам на пути к независимости Индии, яростный противник социализма, палач рабочих во время Всеобщей забастовки в 1926 году, человек, пославший в 1910 году солдат, чтобы расстреливать шахтеров в Тонипанди. Все перечисленные выше обвинения справедливы, за исключением, как ни странно, последнего, хотя его продолжают выдвигать[22].
Как мне кажется, существовало несколько Черчиллей, что неудивительно, – он занимался политикой шестьдесят четыре года и всю жизнь отстаивал в высшей степени оригинальные идеи, порой безумные, порой блестящие. До 1914 года он был левым либералом. Во время Великой войны появился второй Черчилль – яростный антисоциалист и антикоммунист, консерватор, непоколебимый противник политического развития Индии: в этом отношении он был реакционером даже по тогдашним меркам своей партии. Но в 1935 году на сцену вышел третий Черчилль: антинацист, понимавший, что Гитлер – это война и что политика умиротворения обернется крахом.
Он искренне ненавидел фашистов за их фанатичный национализм и антисемитизм и за уничтожение демократии. Этот Черчилль стал одним из противников умиротворения наряду с некоторыми лидерами лейбористов и профсоюзов, такими как Эрнст Бевин, и в 1940 году заключил союз с лейбористами, выступив против многих членов собственной партии в своей решимости поднять народ на войну до победы; благодаря его речам, а также личным и человеческим качествам многие политики и простые люди становились на эту позицию. В старости, во время второго премьерства (1951–1955), возник четвертый Черчилль, политика которого стала центристской и соглашательской; в 1949 году он признался Джавахарлалу Неру, что обошелся с ним очень несправедливо[23].
Нет смысла отрицать, что всю свою жизнь Черчилль оставался старомодным британским империалистом и что идея британской исключительности красной нитью проходит через его речи военного времени. Поэтому может показаться странным, что в этой книге, главная тема которой – опасности и несчастья, порождаемые политикой, основанной на принципах нации и расы, Черчилль выступает в качестве героической фигуры. Но следует помнить, что Черчилль никогда не был узколобым националистом и что на протяжении 1940–1945 годов он всегда рассматривал Британию в контексте общеевропейской и мировой схватки. Это видно из его июньской речи, отрывок из которой я сделал эпиграфом. Черчилль прекрасно видел, что нацизм и нацисты несут Европе мрак и он будет распространяться, если не остановить их.
Меня всегда привлекала альтернативная история – как выглядел бы мир, если бы исход того или иного ключевого события оказался другим. Иногда, как в мае 1940 года, ход мировой истории меняется в течение короткого отрезка времени. Разумеется, повествование о событиях, произошедших вследствие того, что Черчилль не стал премьер-министром, – лишь одна из версий, а не единственно возможная, ведь тут нет определенности. Любой воображаемый поворот, любой путь, который не был выбран, дает историку множество возможностей и вариантов, но никогда – определенность. И все же, по моему мнению, Черчилль был прав, считая, что, если бы Англия в 1940 году приняла мирное предложение Берлина, она оказалась бы в подчинении у нацистской Германии. Созданный мной мир – лишь один из сценариев, который мог реализоваться, но, как я полагаю, самый вероятный.
Итак, в реальном мире поворотной точкой стало назначение премьер-министром Черчилля, а не лорда Галифакса. Между 1935 годом, когда началась фашистская агрессия в Европе и Муссолини вторгся в Эфиопию, и мартом 1939 года, когда Гитлер окончательно уничтожил Чехословакию, политику умиротворения поддерживало большинство членов британского национального правительства, опиравшегося на коалицию, которая в 1931 году получила внушительное большинство голосов. Коалиция состояла в основном из консерваторов, включая также видных перебежчиков из лейбористской и либеральной партий.
«Умиротворение» не считалось тогда ругательным словом – в широком смысле оно означало стремление найти мирное решение международных проблем. Люди становились умиротворителями по целому ряду причин, зачастую очень разных. Нельзя было недооценивать важность воспоминаний об ужасах Великой войны и вполне разумное опасение, что из-за прогресса в области вооружений, особенно авиации, вторая европейская война станет еще ужаснее первой: на мирные города будут сбрасывать мощные бомбы и, как страшились тогда, боеприпасы с отравляющими газами. Стенли Болдуин был прав, когда говорил в 1932 году, что «бомбардировщик всегда прорвется».
Были такие, кто считал несправедливым Версальский мирный договор,
