Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

плачут во сне и до конца своих дней страдают и от худших последствий; к таким мерам нельзя прибегать вообще, разве что очень редко и только когда для этого есть достаточные основания. Деспотические, нетерпеливые и легкомысленные наставники, aridi magistri [черствые педанты], как характеризует их Фабий[2108], Ajaces flagelliferi{1674} [Драчуны, прибегающие к порке] в делах такого рода так же отвратительны, как палачи и убийцы; по их милости многие дети терпят мучения все то время, пока они учатся в школе; скверной едой, если дети питаются у них дома, чрезмерной суровостью, грубым обращением они вконец калечат тело и душу своих подопечных; постоянной бранью, насмешками, нахмуренным видом, поркой, чрезмерными заданиями, содержанием под замком, вследствие чего они fracti animis, часто падают духом и жизни своей не рады, nimia severitate deficiunt et desperant[2109] [становясь по причине грубого обращения печальными и удрученными], считая, что никакое рабство на свете (как в свое время думал и я) не сравнится с испытываемым ими в грамматической школе. Proecrptorum ineptiis discrucisantur ingenia puerorum [Учителя вследствие своей тупости, заставляют учеников переживать душевные муки], говорит Эразм; голос учителя, его взгляд, одно только появление приводит их в трепет. Св. Августин в первой книге своей «Исповеди» и 9-й главе называет такое обучение meticulosam necessitatem [принуждением с помощью страха] и в другом месте мучительством; он признается, каким жестоким умственным мучением было для него изучение греческого языка; Nulla verba noveram, et soevis terroribus et poenis, ut nossem, instabatur mihi vehementer, я ничего не знал и был ежедневно принуждаем учить его ужасающим страхом и боязнью наказания. Беза[2110]{1675} жалуется в подобном же случае на чрезвычайно строгого школьного учителя в Париже, который постоянной бранью и угрозами довел его до желания утопиться и только встреча со своим дядей, освободившим его на время от этой беды и поселившим у себя дома, спасла его. У Тринкавелли (lib. I, consil. 16 [кн. I, совет 16]) был пациент девятнадцати лет, крайний меланхолик, ob nimium studium, Tarvitii et proeceptoris minas, по причине чрезмерных занятий и угроз своего наставника[2111]. Многие господа чересчур бессердечны и жестоки со своими слугами, чем действительно доводят их до крайнего уныния; своими устрашающими речами и жестоким обращением они до того их терзают, что доводят до полного отчаяния, от которого им уже никогда не освободиться.

Другие же опять-таки, впадая в противоположную крайность, приносят не меньший вред своими чрезмерными поблажками; они, в сущности, не дают им вообще никакого воспитания, не побуждают их заняться каким-нибудь делом, жить по средствам, не обучают их какому-либо ремеслу и не наставляют на добрый путь; вследствие этого их слуги, дети, ученики увлекаются на стезю пьянства, безделия, азартных игр и многих иных порочных занятий, в чем они впоследствии глубоко раскаиваются, проклинают своих родителей и винят себя. Чрезмерное потакание — вот что этому причиной, inepta patris lenitas et facilitas prava[2112] [отцовская благосклонность может быть неуместной, а снисходительность — развращающей], поскольку подобные Микиону отцы{1676}, предоставляя своим детям слишком большую свободу и чересчур щедрое содержание, поощряют тем самым капризы своих детей, позволяют им бражничать, распутствовать, бесчинствовать, фанфаронствовать и делать все, что им заблагорассудится, а затем наказывают их грохотом музыкантов.

Obsonet, potet, oleat unguenta de meo;

Amat? Dabitur a me argentum ubi erit commodum.

Fores effregit? restituentur; discidit

Vestem? resarcietur… Faciat quod lubet,

Sumat, consumat, perdat, decretum est pati[2113].

Он хочет есть, пить, душиться? Я заплачу.

Деньги нужны для любезной? И на это получит.

Выломал двери? Поправят. Платье свое изорвал?

Починят. Пускай он что угодно делает,

Мотает, тащит, тратит! Я решил терпеть,

Лишь только бы он был со мной!

Однако, как сказал ему Демея{1677}, Tu illum corrumpi sinis, твоя снисходительность погубит его, proevidere videor jam diem illum, quum hic egens profugiet aliquo militatum [сдается мне, я предвижу день, когда ему придется спастись бегством и записаться в солдаты], я предвижу его гибель. Так часто ошибаются родители, особенно любящие матери, которые, подобно Эзоповой обезьяне[2114]{1678}, до того не чают души в своих чадах, что в конце концов доводят их до погибели, corporum nutrices animarum novercae [они кормилицы для тела и мачехи для их душ], нежа их плоть до полной гибели их души: они пресекают малейшие попытки исправить или обуздать их[2115], но по-прежнему потакают любым их поступкам, так что в заключение те «навлекают печаль, позор и уныние на родителей своих» (Сир. 30, 8, 9{1679}), «становятся распутными, упрямыми, своевольными и непокорными», дерзкими, невежественными, норовистыми, неисправимыми и бесстыжими. «Они любят своих детей до того безрассудно, — говорит Кардано, — что кажется, будто они их скорее ненавидят, взращивая в них не добродетель, но равнодушие к справедливости, стремление не к познаниям, а к разгулу, не к воздержной жизни, но ко всякого рода удовольствиям и непристойному поведению»[2116]. У кого столь мало жизненного опыта, что ему неведома справедливость высказанной Фабием{1680} истины? «Воспитание — это вторая натура, изменяющая разум и волю, — говорит он, — и я бы хотел, чтобы во имя Господа, дабы мы сами не портили нрав наших детей своей чрезмерной снисходительностью и дурацким воспитанием, ослабляя тем силу их тела и души, воспитанием, которое переходит в привычку, а привычка, как известно, это вторая натура»[2117], и т. д. В силу этих причин Плутарх в своей книге de lib. educ. [о восптании детей] и Св. Иероним (Epist. lib. I, epist. 17 [Послания, кн. I, послание 17], Послание к Лете, de institut. filiae [о сыновнем воспитании]) обращаются ко всем родителям с особым призывом и дают много полезных предостережений, касающихся воспитания детей, дабы заботы о них не препоручали неблагоразумным, необузданным, безумным наставникам, личностям легкомысленным, ветреным и алчным, и не жалели никаких денег, дабы их дети были как следует воспитаны и обучены, поскольку это дело чрезвычайной важности. Что же до тех родителей, которые поступают как раз наоборот, то Плутарх считает, что «они заботятся о своей обуви больше, нежели о самих ногах»[2118], и ценят свое богатство больше, нежели детей. Тот, говорит Кардано, «кто поручает обучение своего ребенка корыстному учителю