«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев

Шут нагнулся, вытащил у Кина меч, стянул арканом руки.

В этот момент в люке показалось лицо другого стражника.

— А, Йовайла, — сказал шут. — Ты этого земляка не знаешь?

— Нет, — сказал тот быстро. — За воротами князь.

— Этого еще не хватало, — сказал Роман. — Акиплеша, убери, живо, ну! Глузд, помоги ему.

Они оттащили Кина в угол, Роман набросал сверху ворох тряпья… Сцена была зловещей — тени метались по стенам, сплетались, будто дрались.

Князь быстро спускался вниз, дощатые ступени прогибались, за ним — через ступеньку — ятвяг в черной куртке и красном колпаке.

Князь был в кольчуге, короткий плащ промок, прилип к кольчуге, рыжие волосы взъерошились. Князь был зол:

— Орден на приступ собрался, лестницы волокут… Как держаться? Ворота слабые, людей мало. Ты чего здесь таишься?

— Какая от меня польза на стене? Я здесь нужнее.

— Ты думай. Нам бы до завтра продержаться. Роман, почему на башнях огненной воды нет?

— Кончилась, княже.

— Чтоб была! Не отстоим город — первым помрешь.

— Князь, я твоего рода, не говори так. Я все делаю…

— Не знаю, никому не верю. Как плохо — никого нет. Где Владимир Полоцкий? Где Владимир Смоленский, где Мстислав Удалой? Владимир Псковский? Где рати? Где вся Русь?

— Я приду на стену, брат, — примирительно сказал Роман.

— Тут у тебя столько зелья заготовлено.

— Это чтобы золото делать.

— Мне сейчас золото не нужно — хоть самородок дашь, я его на голову епископу брошу. Ты мне огонь дай, огонь!

— Я приду на стену, брат.

Кин пошевелился под тряпьем — видно, застонал, потому что князь метнулся к куче тряпья, — Кин был без сознания.

— Кто? Зачем литовца связал?

— Чужой человек, — сказал Роман. — В доме у меня был. Не знаю; может, орденский лазутчик.

— Убей его, — князь вытащил меч.

Анна прижала ладони к глазам.

— Нет, — услышала она голос Романа. — Я его допросить должен. Иди, князь, я приду. Сделаем огонь — придем.

— Ятвяг, — сказал князь. — Останешься здесь.

— Лишнее, князь, — сказал Роман.

— Сейчас я никому не верю. Понял? Тебе не верю тоже.

Князь опустил рукоять меча… — Нам бы до завтра продержаться.

Князь, не оборачиваясь, быстро поднялся по лестнице. Остановился, поглядел в подвал сверху. И ему видны были темные тени, неровно освещенные желтым светом лица, блеск реторт и медных трубок. Князь перекрестился, потолок над головами закинувших головы чародея и его помощников заколебался от быстрых тяжелых шагов уходившего князя Вячко.

— Вся литовская рать не спасет его, — тихо сказал Роман.

Он сделал шаг к Кину, вглядываясь ему в лицо.

Ятвяг за его спиной тоже смотрел на Кина, холодно и бесстрастно, — для него смерть и жизнь были лишь краткой сменой в бесконечном чередовании бытия и небытия.

— Дай чего-нибудь ятвягу, опои его, — сказал Роман.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Он заговорил по-латыни, — заметил Жюль.

— Не все ли равно! — воскликнула Анна.

Ятвяг отступил на шаг, он был настороже.

— Не будет он пить, — сказал шут. — Он верный, как пес.

Кин открыл глаза. Помотал головой, поморщился от боли.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ничего, — сказал Жюль. — Мы не с такими справлялись.

— Пистолет бы ему.

— Он не имеет права никому причинить вреда.

— Даже если это грозит ему смертью?

— Мы готовы к этому, — сказал Жюль.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Ты кто? — спросил Роман, склоняясь к Кину.

Кин молчал, глядел на Романа.

— Он не понимает по-немецки, — сообщил шут.

— Без тебя, дурак, вижу. Наверно, притворяется.

— Так убей его, и дело с концом, — сказал шут.

— А вдруг его прислал епископ?

— Другого пришлет, — сказал шут. — С языком.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Подлец, — сказала Анна сквозь зубы.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Спроси его по-литовски, — сказал Роман.

— Ты что здесь делаешь? — спросил шут.

— Я пришел из Тракая, — сказал Кин. — Я своих увидел.

— Врешь, — сказал шут.

— Что он говорит?

— Врет, — сказал шут. — Убить его надо, и дело с концом.

Кин попытался встать.

Ятвяг кошачьим, мягким движением выхватил саблю.

— Погодите, — сказал Кин. — Мессир Роман, у меня к вам важное дело.

— Он знает латынь? — вырвалось у Романа.

— Боярин, — сказал отрок. — Время истекает.

— Время, — повторил ятвяг. — Князь ждет. Идите на башню.

— Сейчас, — сказал Роман. — Ты говоришь, что знаешь меня?

— Я принес вести из Бремена, — сказал Кин. — Я не могу сказать сейчас. Я скажу наедине. Развяжите меня.

— Нет, — сказал Роман. — Даже если ты не врешь, ты останешься здесь. Я не верю тебе.

— Время истекает, — сказал отрок.

— О чем это он? — спросил шут.

— Он должен встретиться с одним человеком.

Ятвяг положил на левую ладонь лезвие сабли, словно любуясь ее тусклым блеском.

— Князь сказал, — повторил он, — пора идти.

— С тобой пойдет Акиплеша, — сказал Роман. — Он все знает.

— Князь сказал, — повторил ятвяг, и в голосе была угроза.

Анна увидела: Роман сделал какой-то знак отроку, и тот, чуть заметно кивнув, двинулся вдоль стены в полутьме. Кин лежал с открытыми глазами. Внимательно следил за людьми в подвале. Чуть пошевелил плечами.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— Он снимет веревки, — прошептал Жюль, словно боясь, что его услышат. — Главное — снять веревки.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Ятвяг тоже зорко следил за тем, что происходит вокруг, будто чувствовал неладное.

— Цезарь, — сказал шут, — не бери греха на душу.

— Ты никогда не станешь великим человеком, — ответил Роман, делая шаг к столу, чтобы отвлечь внимание ятвяга, — наше время не терпит добрых. Ставка слишком велика. Ставка — жизнь и великая магия. Ты! — крикнул он неожиданно ятвягу. И замахнулся кулаком. Ятвяг мгновенно вскинул саблю. '

И в этот момент блеснул нож — коротко, смутно, мелькнув в ретортах. И ятвяг сразу выпустил саблю, бессмысленно и безнадежно стараясь увидеть источник боли, достать закинутыми за спину руками торчащий под лопаткой нож. Затем он повалился на бок, толкнув тяжелый стол. Реторта с темной маслянистой жидкостью покачнулась, — Роман метнулся к столу, успев подхватить ее.

— Как я испугался, — сказал он.

Шут смотрел на ятвяга.

— Плохо вышло, — сказал шут. — Ой, как плохо вышло…

— Скажем князю, что он ушел. Вытащи его наверх — и за сарай. Никто нынче ночью не найдет.

— Кровь, — сказал шут. — И это есть знание?

— Ради которого я отдам свою жизнь, а твою — подавно, — сказал Роман. — Тащи, он легкий.

Шут стоял недвижно.

— Слушай, — сказал Роман. — Я виноват, я тебя всю жизнь другому учил… Я тебя учил, что жизнь можно сделать хорошей, но знание выше жизни. За него бороться надо… иди, мой раб. У нас уже нет выхода. И грех на мне.

Шут нагнулся и взял ятвяга