Крысиная башня - Павел Дартс

В магазинчике продавали и меняли, как обычно, всякую всячину, без какого-либо определенного ассортимента: от консервов «МувскРыбы» до хлеба собственной выпечки; от давно немодных, вытащенных бог знает из каких и чьих «запасников» дубленок и китайских пуховиков до патронов к гладкостволу, капсюлей поштучно и копченой колбасы очень подозрительного происхождения. Как и в другие магазинчики на рынке они заглядывали и в этот — и вот поди ж ты… Хорошо что в этот раз она зашла одна.

История сестры после отъезда «в глушь» была проста и очевидна. Зная Макаровича и его семью, зная их взаимоотношения и гордые амбиции Лениной сестры, зная произошедшие в мире и в обществе перемены, Олег бы смог и раньше предсказать ее незавидное будущее, — но он не интересовался ее судьбой.

А судьба Ирины в отъезде сложилась незамысловато.

Сначала она «бунтовала» — она требовала вернуться, она никак не могла взять в толк, зачем это надо: уезжать из преуспевающего города, бросать высокооплачиваемую работу, — в глухую деревню, где воду приходилось таскать из колодца, где по щелястому полу бревенчатого дома бегали мыши, где не было даже центрального газа! Но с ней никто не собирался советоваться.

Потом, когда «началось», несколько раз съездив с мужем и свекром в райцентр и насмотревшись на «начавшееся», она присмирела. Правильность поведения, бегства из города стала очевидной. Тем не менее, будучи, как и сестра, натурой «свободолюбивой», она, в отличие от жены младшего брата Комбата, Ольги, которая просто приняла изменившуюся жизнь как данность, пыталась восстановить свое «право голоса» в принятии решений в ставшей большой семье.

Несколько раз это кончалось ругачкой, пару раз — как ни ужасно, и это пришлось снести — пощечиной, полученной от мужа «чтобы не лезла куда не просят»…

Но «полный Пэ» наступил, когда «Комбат» внезапно снюхался с районным уполномоченным от Новой Администрации. Оба отставные вояки, они как-то быстро нашли общий язык, — и Иван Макарович получил должность главы некоего, только-только формируемого «добровольного сельхозобразования», образуемого из горожан, эвакуируемых с подселением к деревенским, практически с неограниченными, как это принято в смутную эпоху, полномочиями. Дело нашлось и обоим сыновьям; и даже подраставшим внукам-мальчишкам. На новой должности ярко проявились как административно-военные таланты Макаровича, так и его коммерческая натура. Никогда, даже в армии и даже во время боевых действий, он не имел такой полноты власти — вплоть до вынесения и приведения в исполнение смертных приговоров, лишь утверждаемых потом, постфактум, выездными «судами» Новой Администрации. Вот тут и показало себя ранее скрываемое нутро бывшего комбата…

— Лена, Лена, ты даже не представляешь!.. — захлебываясь слезами, рассказывала, стоя под окном Башни сестра, — Они устроили там настоящий концлагерь! Я не знала, что они такие звери! Сначала-то все было ничего: расселение, паек… Потом пошло… Он стал «наказывать» за малейшее неподчинение! На окраинах села поставили две вышки с пулеметами — он сказал, что от банд. А другие выходы — заминировали, тоже, говорит, от банд. А потом, когда там подорвался ночью мальчишка — он велел арестовать всю его семью, — они, говорят, сбежать хотели, а он просто первым шел! На собрании так и объявили, — что уход с места поселения приравнивается к побегу с трудового фронта, и всех… репрессируют. И Уполномоченный из Мувска подтвердил его «полномочия»… Женщины так возмущались! Но не долго. Кормили-то всех в одной столовой — он лишил пайка возмущавшихся на три дня. Лена, как я спорила! Но Авдей меня не слушал, он говорил, что отцу виднее, он все делает правильно! А Сашка вообще меня не слушал. А Ольге все было пофиг — главное, чтобы дома было что кушать. А потом я узнала… Они этих, ну, арестованных… Их отселяли на край деревни, в старый коровник — и однажды ночью, он сказал, при попытке к бегству… А паек на всех он так и продолжал получать из района! А возмущаться было уже некому — много мужчин ушло служить в «территориальные войска Администрации», — их посылали в другие села; и еще часть — на работы в другой район, они охотно поехали, там паек больше. А нас охраняли чужие… Комбат с ними тоже быстро нашел общий язык… Лена, ты не представляешь, что они творили! Паек сократили до минимума — «Так везде сейчас!» — говорит. А кто не согласен — на тяжелые работы, ров вокруг села копать! А ночью — в коровник. А потом опять — «попытка побега» ночью… А кто боялся — должны были ему сдать все ценности, «на хранение», он велел. Он с Уполномоченным из Центра делился, я знаю! А Авдей с Сашкой ему во всем помогали-и-и-и… А тетя Таня сказала «Ни во что не вмешивайся, он все равно на своем настоит, он такой!» А я не могла «не вмешиваться», когда я видела что они творят! И как мальчишек тоже к этому уже приучают!

Она, всхлипывая, умолкла; потом, высморкавшись, продолжила:

— А потом… Потом они… Ну, когда в селе остались почти одни только женщины и ребятишки, они… они себе каждый по гарему завели! Да. «А кто, говорит, не хочет, — тот в коровнике будет ночевать!» Село на отшибе, туда трудно добираться. Уполномоченный только с пайком приезжал, потом они у нас паек этот делили, потом шли «по бабам»… Уже и не стесняясь нисколько! И не убежать никуда! — мины, пулемет, да и — мы знали, — так везде почти стало ведь! Женщины так ревели! — она всхлипнула, — Они еще мне завидовали… Нашли чему завидовать! Мальчишки от меня стали отдаляться, тоже, как Авдей, стали покрикивать, только что не бить! А потом… Я что-то опять сказала, Авдей как даст мне по лицу — у меня кровь пошла из носа, — и кричит: — Мне такая доминантная сука тут не сперлась! Пошла вон! — чуть не выгнал… «Доминантная сука» — слышишь, Лена, как обозвал? «Доминантная сука; зачем ты мне, говорит, когда вокруг полно молодых, умелых, сговорчивых!» А потом приехал в очередной раз этот — Ильшат, вот чей магазин, он у Комбата провизию покупал, — и они меня отправили… в Мувск, типа «забрать кое-что, выберешь из вещей, потом тебя Ильшат обратно отправит!» А здесь Ильшат сказал, что они меня ему продали… Я уже второй месяц здесь, Лена! У этого чурки, как вещь… И сбежать некуда! Он хоть кормит. И не запирает — ходи куда хочешь; только идти некуда, и он это знает. Но кормит плохо… И ночью… Ночью, его, поганца, тоже нужно «обслуживать», — он, говорит, «блондинок любит», сволочь!.. Что же делать, Лена-а-а-а??…

— Ира, Ирочка, не плачь… Я придумаю, я непременно придумаю что-нибудь.

— К вам?… Никак?…

— Ты же его знаешь… И… как он к тебе относится… Что ты. Я знаю — он готов был ребенка убить — он сам рассказывал… Они, мужики, они как с ума посходили теперь все — ты же видишь, что творится! Вот… Я сейчас форточку открою — здесь есть щель. Это шоколад. У нас есть. Лови.