Крысиная башня - Павел Дартс

После каждого «графского автографа» не на месте батя ругал его на чем свет стоит; и вообще, называл его «графское отродье» и «дворянский подонок». Самое смешное, что Граф вскоре стал воспринимать «подонка» как свое второе имя, и на батино обращение типа «Ну что, подонок, пойдем гулять?» реагировал с полным пониманием и одобрением.

Батя, несмотря на все его ворчание на Графа, видно было, что был к нему привязан. Я потом вычитал в книге — это называлось «сублимация», когда родительский инстинкт при уже выросших детях переключается на домашнее животное. Когда после отлучки в день-два или больше батя или, особенно, мама, возвращались домой, Граф впадал в буйное радостное неистовство — внезапно, на радостях забыв что он собака, вскакивал и начинал прыгать на задних лапах; да даже не прыгать — а ходить, подскакивая; и так долго, как будто ходить вертикально для него было нормой; радостно скулил, сопел, хватался передними лапами, как будто обнимал; потом вдруг начинал ни то хрипеть, ни то хрюкать от радости; как говорил батя «в зобу дыханье сперло». Мама трепала его за холку и уговаривала успокоиться; батя сообщал ему, что «когда нибудь ты на радостях сдохнешь — и слава богу!»

В общем, за такое вот радостное восприятие членов своей «стаи» Графу многое и прощалось…

Со мной у Графа был «вооруженный нейтралитет». Если маму он считал хозяйкой, а с батей постоянно боролся за «статус в стае», то я для него был просто одним из членов «стаи», с которым, в общем, нечего делить. Время от времени, раз эдак в полгода, прокравшись ко мне в комнату, он делал лужу мне на постель или на подушку, — как понимаю, чисто для того, чтобы я не забывался…

В последнее время, в холода, он полюбил тусоваться «на кухне», как мы называли квартиру, где сложили большую печь; а ночевать приходил ко мне в палатку. Залезал ко мне под одеяло и грел ноги; сварливо урча и кусая меня за пятки, когда я переворачивался с боку на бок. Мою палатку, как и свой плюшевый домик, он вскоре стал считать своим законным жильем.

Толика он воспринимал настороженно, как чужака: поднимал дыбом шерсть на холке, и, приглушенно рыча, упячивался куда-нибудь в угол за диван. Толик с ним редко заигрывал, за собаку его не воспринимал; а однажды, при попытке облаить и куснуть за ногу, дал Графу пинка, чем вызвал сдержанное неодобрение бати и бурное возмущение мамы. Но после этого эпизода Толика Граф побаивался.

Белку, как и маму, он полюбил за постоянное с ним сюсюкание, почесывания и поглаживания.

Васильченков воспринимал как деталь интерьера — нейтрально.

Несмотря на свои мелкие размеры и, в общем, вопиющую трусость — он боялся всех собак во дворе, даже мельче чем он сам, и даже кошек, — он был по повадкам настоящей собакой: «метить углы», облаивать чужих, «защищать территорию», «бороться за статус»… Впрочем, сторож из него был никакой.

Был. Был. Потому что однажды он пропал.

Как это получилось, никто не уследил. Граф не любил вылазить на улицу — холодно; но иногда, когда кто-то шел наружу, выбегал — чисто «пометить свой пенек», — и сразу назад.

В этот день батя и Толик долго возились на улице, восстанавливая погнутую нападавшими дверь в первом подъезде; Белка на козырьке «пасла обстановку» с автоматом. Граф бегал туда-сюда из Башни, периодически «подписывая» деревья и заснеженные кустики во дворе. Как и где он пропал никто не заметил. Хватились его только вечером, когда он не явился на привычную кормежку к ужину.

Мама устроила истерику со слезами. Обыскали всю Башню, во всяком случае проверили все его привычные «лежки» — Графа не было…

Графа искали второй день. В Башне его не было, иначе обязательно проголодавшись нарисовался бы на кухне. Была еще надежда, что потерялся, заблудился где-то в окрестных подвалах; хотя он никогда так далеко от Башни не отбегал. Довыделывался, нашел себе приключений нак свою рыжую задницу…

Олег грустно сказал, что «этот подонок» мог сдуру увязаться за какой-нибудь течной сукой, а потом его сожрала стая бродячих собак, которых много развелось в брошенном городе. Лена ударилась в слезы. Тем не менее облазили подъезды и подвалы ближайших домов. Нашли несколько старых трупов людей в брошенных квартирах, как говорится, «с признаками насильственной смерти». В подвалах первых двух домов обнаружили живых: в одном семью, в другом — троих баб. «Зачищали» мы подвалы грамотно, «по технологии», — Толик сказал, что раз уж шарохаемся по всяким закоулкам с такой никчемной целью как поиск мелкой глупой псины, то давай уж заодно и боевое слаживание проводить… Втроем. Белка после нескольких нелестных высказываний от Толика в ее адрес в процессе тренировки всерьез обиделась и отпросилась обратно в Башню.

— Куда!! Куда ты, бл…, ствол из-за угла выставил! Ты че, противника напугать решил, или просто выделываешься?? Ты же ничего в комнате еще не видишь, стрелять не готов — а ствол высовываешь! Ты, наверное, хочешь, чтобы у тебя автомат тупо отобрали, так?… Из-за угла схватили бы за ствол — и вырвали, тебе на кулачках способнее, так?!

Да, «проходить обучение» с Толиком было еще то удовольствие… Я, было, попробовал прикалываться, но тут же получил от него чувствительный пинок:

— Прикалывацца с блядями будешь! Мы сейчас серьезным делом заняты, называется — «отработка зачистки жилого помещения в составе группы». А ты пока сопляк, ничего не умеешь, и если будешь из серьезного дела балаган устраивать, то и не научишься никогда, — и шлепнут тебя как лоха позорного!

Я было обиделся на него, но потом «переосмыслил» — да че там, прав, как ни крути. Надо учиться, пока есть возможность. Батя тоже не жужжал нифига, молча проглатывал все нелестные высказывания братца в адрес «лоховатых коммерсов, которым только хлопушки делать, больше ни на что не годны!»

— В сторону уходи! Реальная угроза — сразу присел и сместился в сторону, скользя, — сразу! — а не хвататься сперва за оружие. Можешь не успеть. Вот так вот — присел, скользнул в сторону — и одновременно готовишь автомат!

— Контролируй обстановку вокруг! Неизвестно, сколько оппонентов и где они — одного завалил, — второй, возможно, в это время тебе в спину целится! Попал, свалил — добавь контроль, — и не чапай к нему напрямую, лошок, смещайся по стеночке, по стеночке… Брателло, черта ли ты ствол опустил?? — страхуешь его, контролируешь обстановку!

Самоделковая дверь в одном из помещений подвала вылетает с одного мощного Толикова пинка, и мы врываемся в комнату, тут же «растекаясь» по стенам, чтобы за спиной не было открытого пространства, шаря перед собой стволами и налобными фонарями. В комнате и так довольно светло — через неумело застекленное окошко под потолком пробивается дневной свет, да еще отблески от открытой топящейся печки. Три пары испуганных женских глаз, три пары как в кино поднятых рук — «Сдаемся!». Трое теток разного возраста, одетых кто во что горазд.