Брежнев - Леонид Млечин

И я как-то неожиданно для себя всмотрелся в это богатство рабочего пожилого человека, пришедшего в магазин после работы, и слезы прихлынули к глазам от простой и ясной мысли: это же он после получки пришел и купил, что мог, получше, и потому сырков этих плавленых разных набрал и консервов, и сыра — другого ничего не было. Ах, не о сытости я болею, не о пище, о другом — о справедливости и равных человеческих возможностях…»

Вложение средств в сельское хозяйство не приносило результата. Огромные стройки растягивались надолго и стоили значительно дороже, чем предусматривалось. Военные расходы стали непосильными. Экономика поддерживалась экспортом нефти и нефтепродуктов, что стало возможным в результате наращивания нефтедобычи в Западной Сибири. Брежневу повезло. В середине 1970-х годов начался стремительный рост цен на нефть. При Хрущеве цена за баррель составляла пятнадцать долларов, к концу брежневской эпохи поднялась до восьмидесяти. А после смерти Леонида Ильича цены на нефть упали и импортируемое из-за границы благополучие испарилось.

Григорий Ханин, доктор экономических наук из Новосибирска, в серии статей «Советское экономическое чудо. Миф или реальность?», опубликованной в журнале «Свободная мысль — XXI», пишет о феноменальных успехах советской экономики во второй половине 1950-х. А дальше началось затухание экономического роста, связанное и с невысоким уровнем хозяйственного руководства.

Экономическая статистика сильно пострадала в советские годы. Цифры сознательно искажались. Григорий Ханин посвятил жизнь восстановлению реальной картины советской экономики, поэтому его данные и оценки заслуживают доверия.

«В годы застоя и перестройки, — пишет Ханин, — с именем Косыгина ассоциировался образ исключительно компетентного, даже выдающегося хозяйственника. Так действительно могло казаться на фоне других членов государственного руководства времен Хрущева и Брежнева. Однако на самом деле на высшем в советской экономике посту Косыгин ничем особенным себя не проявил.

Все „успехи“ экономической реформы 1965 года являются либо статистической иллюзией (мои подсчеты говорят о падении темпов основных экономических показателей в этот период), либо следствием благоприятного стечения обстоятельств, включая влияние погоды на сельское хозяйство».

В начале XX века продолжительность жизни в России была на пятнадцать лет меньше, чем в Соединенных Штатах. В конце 1950-х, при Хрущеве, продолжительность жизни увеличилась настолько, что разрыв с Соединенными Штатами почти полностью исчез. Однако в 1960-е годы началось снижение продолжительности жизни у мужчин и разрыв вновь стал расти.

Никакой модернизации экономики не происходило. Страна неуклонно отставала от Запада и погружалась в экономическую депрессию…

Очевидно было и разочарование советским опытом в братских социалистических странах, которые обеспечивали своим гражданам более высокий уровень жизни. Советский опыт перестал быть привлекательным и для коммунистических партий. Генеральный секретарь ЦК компартии Италии Энрико Берлингуэр выразился так:

— Импульс Октябрьской революции иссяк.

С коммунистическими идеями дело обстояло как с религией. В христианской стране младенца крестят, не спрашивая его согласия. Так и в Советском Союзе всякий ребенок автоматически становился коммунистом. Догмы приходилось заучивать как Отче наш. Идеология служила прикрытием для политики внутренней и внешней. Когда сейчас кто-то говорит с ностальгией: но тогда была вера! — это свидетельствует о том, как коварна человеческая память. Уже не верили.

Ресурс развитого социализма был исчерпан. Разочарование охватило общество. Неравенство стало заметным, особенно когда начались перебои с поставками продуктов. Не жаловались только крупные чиновники, сотрудники партийного аппарата, потому что закрытые распределители функционировали исправно. Поездки за границу приобретали прежде всего экономический смысл — можно было купить то, чего на территории Советского Союза не существовало.

«К началу восьмидесятых годов или, пожалуй, даже несколько раньше, — пишет Карен Брутенц, — для думающей части политической верхушки настоятельная — более того, безотлагательная — необходимость серьезных реформ стала очевидной. Многие шаги Брежнева и „брежневцев“, которые, казалось, делались ими в своих интересах, ради укрепления или защиты своих позиций, в конечном счете обретали эффект бумеранга. Так было с вторжениями в Чехословакию и Афганистан, со сверхвооружением страны, с контролем над идейной и духовной жизнью, с настороженной самоизоляцией от интеллигенции, с враждебным отношением к мелкому собственнику в деревне и городе…»

Более всего перемен желали «капитаны индустрии» — руководители хозяйственного аппарата, директора крупных предприятий. А их не происходило, и, как следствие, стала развиваться теневая экономика, особенно в южных республиках.

Бывший заведующий идеологическим отделом ЦК компартии Азербайджана Расим Агаев и политолог Зардушт Ализаде пишут:

«Именно в те годы образовался основной капитал значительной части „новых азербайджанцев“ — в период развития казнокрадства и коррупции. Но в самом сращивании теневого капитала таилось и зрело противоречие глубинного свойства — промышленно-хозяйственная бюрократия тяготилась патронажем партийной бюрократии, необходимостью делиться с ней прибылями… Перестройка была воспринята как шанс на избавление от опеки партийной бюрократии».

Характерно, что даже самые умные и образованные представители советской элиты не могли предложить реального выхода из стагнации. Все идеи вертелись вокруг частичных улучшений. Система казалась совершенно непоколебимой, несокрушимой. Но она была таковой только до того момента, пока оставалась цельной. Стоило изъять из нее один элемент, как всё стало рушиться… Но мы слишком забежали вперед.

Появляется сменщик

Алексей Николаевич уже был не боец. После обеда час дремал у себя в комнате отдыха. Сказывались и возраст, и нездоровье, и неутихающая боль от потери жены.

16 октября 1973 года, сразу после войны на Ближнем Востоке, Косыгин прилетел в Каир.

«Это был уже другой человек, — вспоминал разведчик Вадим Кирпиченко. — За три года он очень изменился. Сдал. Постарел. Стал плохо слышать. Его доклады Брежневу по несовершенному секретному телефону было мучительно наблюдать. Из-за плохой слышимости, технических неполадок разговор напоминал диалог глухонемых…

Поздно вечером Косыгин имел обыкновение минут двадцать гулять по дворцовому парку. Здесь он уже отвлекался от политики, от арабского мира и переключался на более интимные темы. Говорил он и о своем возрасте, о состоянии здоровья, о необходимости не поддаваться наступающим недугам и немощи.