Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

– Будем посмотреть.

Каролина Карловна удалилась и долго что-то вспоминала и писала у себя в спальне. Результатом этой удивительной математики оказалось то, что Татьяна Ивановна была должна за три месяца за квартиру, за два платья, за прошлогоднюю шляпу, за извозчиков и т. д. Получалась солидная сумма рублей в четыреста. Эта сумма ошеломила девушку. Произошла горячая сцена поверки счетов. По небрежности Татьяна Ивановна ничего не записывала, и все расходы прикидывала только приблизительно в уме.

– Вы на меня насчитали, Каролина Карловна.

– Я? Я все записывал.

– Что же я буду делать? Денег у меня сейчас нет. Могу вам оставить в обеспечение только свои тряпки и золотые безделушки. Берите, если у вас рука поднимется. Вы не от меня отнимаете последний кусок хлеба, а вот у этого несчастного ребенка… Впрочем, что тут говорить: как все пришло, так и ушло.

Каролина Карловна по части расчетов была неумолима и торжествовала вперед. Но с Татьяной Ивановной вдруг произошла перемена. Девушка гордо выпрямилась и проговорила совершению спокойно:

– Берите все, Каролина Карловна, мне ничего не нужно. Да, ничего… Даже это будет лучше.

– Как лучше?

– А так… Одним словом, мы не поймем друг друга.

Она даже улыбнулась и с каким-то сожалением посмотрела на жадную старуху, на ее ржавые глаза, на крючковатый нос.

V

Татьяна Ивановна очутилась в том безвыходном положении, в какое может попасть только одинокая женщина, не имеющая никакой посторонней поддержки. У нее был расчет на то, что первое время она просуществует, закладывая ненужные для нее вещи, а теперь все это оставалось в руках Каролины Карловны. Это было тяжелое и горькое испытание. Куда идти? С кем посоветоваться? Конечно, к «баронессе», которая должна была все знать.

«Баронесса» жила в глубинах Песков, в деревянном флигельке, стоявшем на дворе. Крошечная квартирка в три комнаты выходила окнами в стену соседнего каменного дома. Татьяна Ивановна отправилась к ней пешком, чтобы не тратит денег на извозчика, и взяла с собой Наташу. Она ужасно устала. К счастью, «баронесса» была дома и встретила гостью с распростертыми объятиями.

– Ну, слава Богу! – повторяла она, обнимая Наташу, – Поздравляю, Татьяна Ивановна. Теперь нужно устраиваться по-новому.

– Да, нужно. Для начала мутерхен выгнала меня на улицу. Вот все, что есть на себе.

Татьяна Ивановна присела к столику и заплакала. На нее удручающее впечатление произвела бедная обстановка квартиры «баронессы», бедно одетые дети, вообще вся та приличная нищета, которая проникает всюду, как ржавчина. Старшему сыну «баронессы» было около шести лет, как Наташе, за ним шли две девочки – одна четырех, а другая – двух лет. Дети столпились около Наташи и рассматривали ее с тем бесцеремонным любопытством, как это умеют делать только дети.

– Как же это так, а? – повторяла растерявшаяся «баронесса». – Вот уж этого я не ожидала от матери… И для чего ей? Все у нее есть.

– Считает, что я должна ей больше четырехсот рублей.

– А она не считает того, что целых два года жила на ваш счет? Наконец, она по закону не имеет права захватывать такие вещи, как кровать, необходимое платье, швейная машина. Вот муж придет со службы, и он то же скажет. Нет, так нельзя!

– Ну, да это устроится все помаленьку. А вот как вы находите девочку? Она очень миленькая… и будет хорошенькая.

Немного успокоившись, Татьяна Ивановна подробно рассказала все свои похождения. Наташа слушала очень внимательно и, когда дело дошло до Моркотиной, расплакалась.

– Хочу к мамке… не хочу в городе жить… – повторяла она, захлебываясь от слез.

– Ничего, помаленьку привыкнет, – успокаивала «баронесса». – Кстати, Татьяна Ивановна, можно на первое время устроиться так: я вам уступлю вот ту маленькую комнатку. Пока устроитесь, и живите в ней с Наташей, а мы ничего, потеснимся как-нибудь. Весна на дворе, и ребятишки целые дни будут на улице. У нас тут есть близко сквер, так они там толкутся.

– Мне будет совестно вас стеснять, Катерина Петровна.

– Э, что за совесть! Ведь только пока, а там и свою квартиру наймете.

Как раз муж пришел со службы. Это был бородатый, средних лет мужчина в какой-то железнодорожной форме, – он служил на железной дороге. Простое и серьезное лицо понравилось Татьяне Ивановне.

– Домой Иван Семенович приходит только есть да спать, – объясняла «баронесса», приготовляя на столе все необходимое для обеда. – У них служба трудная. И ответственность при этом.

– Служба, как служба, – скромно заметил Иван Семенович.

– И жалованье маленькое.

Гостья внимательно вглядывалась в лицо хозяина и старалась про себя решить, почему оно такое хорошее – не красивое, а именно хорошее. Что-то такое правдивое было в каждом взгляде, в каждом движении.

– В самом деле, переезжайте к нам, Татьяна Ивановна, – продолжал он, выслушав план своей «баронессы». – Тесненько, правда, но в тесноте, да не в обиде, как говорит пословица. Не правда ли, Катя?

– Сегодня и переезжайте, а я все приготовлю.

Ждать Татьяне Ивановне было нечего, и она переехала в тот же день. Все имущество она привезла на одном извозчике. «Баронесса» только покачала головой. Фрау Дранг, провожая жилицу, даже прослезилась.

– Мне жаль вас, Каролина Карловна, – говорила Татьяна Ивановна на прощанье. – Когда я вела дурную жизнь, вы ничего мне не говорили, а бранитесь теперь, когда я хочу жить своим трудом.

Устройство на новой квартире заняло всего несколько минут. Комната была всего в одно окно. У внутренней стены стояла детская кроватка, а напротив большой приземистый диван, на котором Татьяна Ивановна должна была спать. Стол у одна, комод в углу, несколько стульев – вот и вся обстановка. С каким нетерпением девушка ждала момента, когда останется наконец с дочерью с глазу на глаз! Наташа ко всем переменам относилась как-то пассивно.

– Тебе скучно с мамой, деточка?

– Н-не-е…

Девочка не знала самого слова: «скучно», и только с удивлением смотрела на мудреную городскую маму. В детской душе оставалась еще крепкая надежда, что все это пока и что мама увезет ее опять в деревню, к настоящей мамке. Эта замкнутость ребенка неприятно действовала на Татьяну Ивановну, точно она стучалась в запертую дверь и не получала ответа. Она даже стеснялась приласкать девочку, как это ей хотелось.

«Уж моя ли это девочка? – с тоской думала Татьяна Ивановна, в сотый раз разглядывая родимые пятна на руке. – Ведь должно же в ней сказаться органическое чувство к родной матери. Вот я, я чувствую, что она моя».

– Пусть девочка осмотрится, – советовала «баронесса». – А когда привыкнет, тогда все само собой будет. У детей память короткая.