Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов - Филип Дик

В полшестого Вирджиния позвонила снова.

— Я дома, — сказала она. — Мы только что вернулись. Вот Грегг.

В трубке что–то сильно зашумело, и Роджер услышал голос сына:

— Пап! Знаешь, что со мной было? Я из окна выпал — ну, там, где мы были. Прямо на землю свалился. А потом…

Вирджиния взяла у него трубку.

— С ним ничего страшного. Из окна палатки он выпал.

— Ну и как он? — спросил Роджер.

— Хорошо. Очень, конечно, рад, что я приехала. Ждал меня у стоянки. Хорошо, что я поехала, ну, то есть не просто ее попросила забрать.

— Как дорога?

— Ужасно, — призналась Вирджиния. — Хуже не бывало. Но она умеет быстро ездить. Мчится, почти как ты.

— Ты в какую сторону вела машину?

— Обратно. А она в это время детьми занималась.

— Как она тебе? — спросил Роджер.

— Они совершенно правы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Она действительно глупенькая.

— Хм, ну да, — буркнул он.

— Но она такая милая. Поговорим позже: Грегг носится по дому и сносит лампы. Ты где–то в полседьмого будешь дома?

— Да, — сказал он и повесил трубку.

— Что там? — поинтересовался Пит. — Доехали–то нормально?

— Нормально, — ответил Роджер.

У него испортилось настроение.

— Я выйду на минутку, — сказал он. — Кофе попью.

Оставив Пита за главного, он пошел в аптечный магазин.

Вечером, когда они уложили Грегга спать, Роджер спросил у жены:

— А почему ты считаешь, что она глупенькая? Что ты имеешь в виду? Мне она такой не показалась.

Вирджиния, сидевшая в халате на диване, сказала:

— Она совершенно не слышит, что ей говоришь, а если слышит, то не понимает. Путает все до абсурда. Разве это не значит быть глупенькой?

— И чего вы все к ней прицепились?

— Я только что провела с ней четыре с половиной часа, — сказала Вирджиния. — Так что можешь мне поверить.

— Значит, ты думаешь, ничего не получится?

— Что не получится? Это не имеет никакого отношения к делу.

— Как вы договорились? — спросил он.

— Она отвезет троих мальчиков в школу в это воскресенье. Потом мы снова поедем вместе, в следующую пятницу.

Роджер с горечью произнес:

— Если она такая глупая, может, лучше тебе с ней не иметь дела?

— Не вижу связи.

— Ты просишь ее помочь тебе, она ведет машину по дороге, где ты сама боишься ехать, а потом ты приходишь домой и разглагольствуешь о том, какая она глупышка. По–моему, это называется лицемерием. А ты как считаешь? — Он все больше выходил из себя. — Тебе не стыдно?

— Ты спросил меня, что я о ней думаю, — сказала Вирджиния.

Тут она была права.

— Ладно, — сказал он. — Забудь.

Но сам он никак не мог успокоиться.

— По дороге у вас ничего не случилось? — спросил он через некоторое время.

— Нет, — ответила Вирджиния.

Она читала журнал.

— Точно?

Она бросила журнал.

— Да что с тобой такое? В чем вообще дело?

Он надел пальто — старое, с оторванной пуговицей.

— Пойду, в магазине побуду. — Дома ему было неспокойно, не сиделось. — Надо посмотреть несколько настольных телевизоров, настроить к субботе.

— Вот как! — Вирджиния грустно прошла за ним к двери. — А если с тобой Грегг захочет поговорить?

— Господи, — с раздражением сказал он, — его не было дома всего три дня. Позже увидимся.

Он закрыл за собой дверь.

У подъезда вспыхнул свет: это она включила его для Роджера.

Он сел в «Олдсмобиль», прогрел двигатель и поехал обратно, в свой закрытый магазин.

Внизу, в отделе ремонта, горел верхний флуоресцентный свет. За монтажным столом сидел Олсен и все еще работал. Рядом с ним лежала картонная коробка с кофе и остатками сэндвича. Роджер видел только его большую, испачканную грязью спину и поднятую к свету голову с небрежно постриженными седыми волосами. Он был поглощен своим делом.

— Привет, — поздоровался Олсен.

— Здорово, — сказал Роджер. — Чего это ты все еще пашешь?

— Да так. Ты же мне платишь.

В помещении раздавались громкие звуки приемника, стоявшего перед Олсеном. Он чуть уменьшил громкость. В мастерской пахло его потом. Это был длиннорукий неулыбчивый ремесленник–одиночка, каких уже мало осталось. Угрюмый и неразговорчивый, он был тем не менее превосходным мастером радиоремонта. К работе он подходил ответственно. Никто не знал, сколько ему лет, но выглядел он не моложе пятидесяти. Приехал Олсен, как он сам говорил, из Юты. Одет был вечно неряшливо, в какие–то в лохмотья; в местах, где расходилась тесная рубашка, видны были темные волосы на животе. Не выносил в нем Роджер только привычку плевать в мусорную корзину.

— Сколько ты уже здесь? — спросил он.

— Я отмечаюсь. — Олсен показал на захватанную согнутую тетрадь в обложке из кожзаменителя, в которую заносил свои рабочие часы. — Посмотри, если надо.

— Ух, слесаря чертовы, — сказал Роджер.

Но он был рад обществу Олсена.

— По пивку? — предложил Роджер.

— Угощаешь?

— А то.

— Ну тогда давай.

Протянув руку вверх, Олсен выключил стенд. Рабочий шум стих, стрелки приборов вернулись на ноль. Убрав ноги с перекладин табуретки, Олсен грузно встал с нее, потянулся, застегнул брюки, сплюнул в мусорную корзину у края стенда и снял пальто с гвоздя, вбитого им в балку стены.

— Пошли, — сказал он.

Вдвоем они сидели в баре на углу и пили пиво «Будвайзер» из бутылок. Музыкальный автомат проигрывал запись Джонни Рэя. В баре сидели, разговаривая или погрузившись в размышления, несколько рабочих и бизнесменов и блондинка в горжетке. В глубине бара два посетителя играли в шаффлборд[159]. Время от времени раздавался стук фишек. Шипела газовая плита. В баре было уютно.

— У тебя неприятности? — спросил Олсен.

— Нет.

— Чего ж тогда ты не дома?

Ему не хотелось отвечать.

— Пришел телевизоры настроить, — сказал он.

— Черта с два, — не поверил Олсен.

Подняв голову, Роджер сказал:

— Какие у меня могут быть неприятности? Бизнес приносит деньги. Есть жена, сын. Здоровье вполне ничего. Никаких у меня особенных проблем нет.

Он пил пиво, опершись локтями о стойку.

Неизвестно, сколько времени прошло, прежде чем Олсен снова заговорил:

— Я тоже женат. Детей у меня нет, зато вот есть работенка непыльная. Пусть даже работаю я на одного чудака. Но я не сижу дома. Вот уже девять вечера, а я занимаюсь ремонтом.

Он повернул голову и, глядя искоса, стал внимательно рассматривать Роджера.

— Что такое? — удивился Роджер.

— Да ничего. — Он отвел в сторону взгляд воспаленных глаз. — Спросить хотел кое о чем.

— Спрашивай.

Голос у Олсена был хрипловатый, словно он был простужен:

— Когда ты в последний раз хорошенько трахнулся?

— Смотря что ты под этим подразумеваешь.

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я. — Олсен сунул большой палец в пиво и, подняв, осмотрел его. — Понятно, не у себя дома в гостиной.

— Два года назад, — признался Роджер.

В 1950 году под Новый год он переспал с одной девицей, с которой познакомился на развеселом пьяном застолье. Вирджиния тогда на что–то обиделась и ушла домой раньше, оставив его одного среди гостей.

— Может, в этом все дело.

— Иди к черту, — сказал Роджер.

Олсен пожал плечами.

— Вот это многих мужиков и губит. Люди без этого заболевают. То, что случается у тебя дома, не в счет.

— Я не согласен, — возразил Роджер. — Твой дом — твоя семья.

Олсен снова хитро усмехнулся.

— Ты так говоришь, потому что не знаешь, как бы тебе подъехать к какой–нибудь…

— Нет, — не соглашался Роджер. — Я говорю то, что думаю.

— Разве плохо было тебе тогда, два года назад?

— Лучше бы этого не было, — признался Роджер. После того случая он чувствовал раскаяние и никогда больше так не поступал, даже не пытался. — В чем смысл того, чтобы жениться? А как насчет твоей жены? Тебе понравится, если она изменит?

— Это другое, — сказал Олсен.

— Ну конечно. Двойные стандарты.

— А почему бы и нет? Для мужика погулять — дело нормальное. Так же как для бабы — не гулять. Если бы моя сходила налево, я бы ее убил. Она это знает.

— Ты ей изменяешь? — спросил Роджер.

— При каждой удобной возможности. При любой.

При этом Олсен выглядел суровым неприступным праведником.

«Вот ведь паршиво как, — подумал Роджер и отпил пива. — Знаю, что это нехорошо. Но в этом случае совсем другое дело».

— Любовь важнее брака, — сказал он Олсену. — Люди ведь женятся по любви, разве не так?

— Иногда — да, — великодушно согласился тот.

— Значит, любовь — прежде всего. — Роджер назидательно поднял указательный палец, обращаясь к Олсену. Но тот с отсутствующим видом устремил взгляд куда–то вниз. — На первом месте всегда должна быть любовь. Брак вырастает из нее, сначала — любовь. В Китае женятся не по любви, там до свадьбы даже не видят друг друга. Это все равно, что скот разводить — разве нет? В этом и разница между человеком и животным: человек влюбляется, и если ты не идешь за любовью, то ведешь себя как животное, а для чего, черт возьми, ты живешь? Скажи мне? Только для того, чтобы работать, есть и размножаться?