"Эти заманчивые сокровища дракона" - Михаил Исхизов

" А говорят, у него добрые лаза, - подумал маг, который почувствовал себя в эту минуту очень неуютно. - Он же насквозь меня пронизывает..."

- Я рассказал все так, как это происходило, святой отец. Добавить к этому ничего не могу.

Как пристально он ни вглядывался бы отец Кресск в Мичиграна, он видел только чистые глаза мага, глаза человека, который говорит правду, только правду и ни на шаг не отступает от нее.

- Да... Значит так оно и было, - кивнул отец Кресск. - Я верю тебе, Мичигран, - глаза монаха по-прежнему продолжали внимательно изучать лицо мага. - Тебе теперь наверно придется не раз рассказывать об этом и в своей гильдии, и у Гонзара Кабана, и в других местах. Хорошо, если бы ты запомнил все, что сказал сейчас мне, - посоветовал монах, и губы его растянулись в добрую улыбку. - Теперь среди нас не просто брат Буркст, а Праведник Буркст.

- Да, Праведник Буркст, - подтвердил маг.

- Пойду, доложу ему о своем прибытии и попрошу благословения, - сообщил отец Кресск. - А ты, маг, отдыхай. Дыши свежим воздухом, он здесь совсем не такой, как в нашем Геликсе. Вот где надо жить, - с сожалением, что жить в этом прекрасном месте он как раз и не может, промолвил монах, и ушел в башню.

Мичигран не знал, что отец-комендант почти слово в слово повторил многое из того, о чем говорил недавно Хитрый Гвоздь.

На тропинке, выходящей из Серых скал, появился монах верхом на лошади. За ними шла вторая лошадь, на которой сидели двое: еще один монах и эльф Альдарион.

- Они выходят. Кашлентий, в путь! - скомандовал Хитрый Гвоздь. - И если хочешь остаться живым, делай все, как договорились! - подбодрил он Писарчука.

- Все в точности совершу, с полной достоверностью и обстоятельно! - заверил Кашлентий. - Никаких периметров для беспокойства.

Он поднялся в телегу, подобрал вожжи и легонько тряхнул ими. Коняга неторопливо зашагала.

Монахи и Альдарион, не обращая внимания на связанных эльфов, спящего гонца и дохлую лошадь, проследовали по направлению к лесу. Из Серых скал больше никто не появлялся.

- Где остальные? - Гвоздь недоуменно смотрел пустую тропу.

- За экипажем идут! - сердито отметил лежащий рядом с Гвоздем сержант. - Я же говорил, что его прибрать надо.

- Так не наш это экипаж. За своим идут.

- Свой он у них был, пока не бросили. А как бросили, уже не свой. Его, по закону, может подобрать каждый. А мы промашку сделали. Хороший экипаж, колеса новые, сидения кожей покрыты... Полдня бесхозный стоял, а мы не подобрали.

- Э, Кашлентий! Стой! - вспомнил Гвоздь.

- Чего это? - Кашлентий и не собирался останавливать Конягу. - Нельзя же так беспрепятственно животную беспокоить. То езжай, то стой! От таких внешних перемен, у ней нервы могут оборваться...

- Стой, тебе говорят! - прикрикнул Гвоздь.

- Монахи еще не выходят, - объяснил Деляга. - Эти трое за экипажем направились.

- Ну загонял, ты нас. Категорически передохнуть некогда, - пожаловался Кашлентий, но Конягу остановил.

- Еще раз без команды поедешь, отрежу уши, - пригрозил Гвоздь.

- Так была же совершенно явственная команда, - возразил Кашлентий. - Ежели ты велишь ехать, а потом извещаешь, что команды не было, то чего это такое было? Миражное появление или категорическое наваждение?

По недоумевающей морде Коняги, видно было, что она полностью согласна с Писарчуком.

- Заткнись! - велел Гвоздь.

Кашлентий заткнулся, но пожал плечами. Коняга плечами не пожимала, но тоже промолчала.

Немногим более, чем через час, из леса выехал экипаж. Место кучера занимал монах, другой монах и эльф сидели в качестве пассажиров. Невдалеке от уходящей в скалы тропинки, они распрягли лошадей. Эльф и один из монахов остались возле экипажа, другой монах ушел в скалы, вероятно, чтобы доложить отцу-коменданту.

Отряд монахов появился из-за скал поздно вечером, незадолго перед сумерками. Впереди шел сам отец-комендант. И сразу стало понятно, что пришел хозяин. Монах, карауливший лошадей и экипаж низко поклонился отцу-коменданту. И эльф Альдарион поклонился. Лошади не кланялись но перестали щипать травку и тоже с уважением посмотрели на отца коменданта. Кресск принял знаки внимания, как должное. Он подошел к гонцу, прислушался к его дыханию. Затем что-то сказал не отстающем от него ни на шаг рослому монаху. Тот поспешил к экипажу, вынул из кузова одеяло, укрыл спящего монашка и вернулся к отцу Кресску, который тем временем подошел к эльфам. Те по-прежнему лежали рядком, крепко связанные.

- Опомнились ли вы? Раскаялись ли в греховных помыслах и поступках? - спросил монах.

Эльфы задвигались и, поскольку рты у них были завязаны, стали издавать непонятные звуки, похожие на мычание. Больше других вертелся и громче других мычал бывший вождь.

- Опомнились и раскаялись, - решил отец-комендант. Но я сам грешен и не судья вашим прегрешениям. Сейчас вам дадут возможность облегчиться, затем накормят. Я доставлю вас на суд мирской в наш славный город Геликс, пусть с вами разбирается народ.

Между тем из-за серых скал выходили другие члены отряда. Вначале почти два десятка монахов. Затем показался и сам отец Буркст. Гном ехал верхом на Фамогусте. Так посоветовал отец-комендант:

- Не пристало духовному лицу, осененному дланью самого святого драконоборца, дважды рожденного Фестония, идти пешком, если есть в отряде хоть одно четвероногое.

Мичигран, Калант и даже принцесса Леонсида поняли его. Лишь Фамогуст не понял. Мерин выглядел растерянным. Он то и дело озирался, смотрел на Каланта спрашивая взглядом: что происходит, почему рыцарь идет пешком, а на Фамогусте едет монах? И не пора ли восстановить в этом мире должный порядок?

Буркст чувствовал себя не менее растерянным, чем мерин. Он не мог привыкнуть к своему новому положению. Ему казалось кощунственным принимать знаки внимания и покорности от самого отца-коменданта, известного своей преданностью вере и Ордену. Он чувствовал себя чуть ли не преступником, восседая в седле, в то время как хозяин мерина благородный рыцарь и самая настоящая принцесса шли пешком.

Приблизившись к отцу-коменданту, Фамогуст остановился. Буркст не знал, как ему быть. Он более уверенно чувствовал себя на твердой земле, чем в седле боевого мерина. Но и слезать гном не решился, боялся упасть.

Подчиняясь взгляду отца-коменданта двое монахов тотчас бережно сняли гнома с седла и опустили на землю.

- Кашлентий, пошел! - отдал команду Хитрый Гвоздь.

Писарчук легко забрался в телегу, подхватил вожжи:

- Пошла, милая! Хрясь их через плечо! Где наше не пропадало?!

Коняга пошла. Повезла Писарчука к месту, где ему предстояло, наконец, совершить Подвиг, о котором многие годы мечтала душа Кашлентия.