Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

—

Размысли, друг, этот последний вопрос — и не смейся, — потому что человек, который десять лет сидел в четырех стенах и способен еще любить довольно горячо и молодо, — ей богу! достоин некоторого уважения. Целую тебя.

Вильгельм.

1266. Ф. Ф. Вигель — Пушкину. Около 18 октября 1836 г. Петербург.

Вы требуете от меня того, об чем я сам хотел просить Вас; у меня есть человечек-машинка, который очень исправно переписывает ему совершенно непонятное. Его рукой писано [писано] письмо мое и мною даже не подписано. Вот вам доказательство, что я не ищу его известности; оно писано для одного. Надобно было быть уверену в его уме и проницательности, чтобы осмелиться так писать. Он один сквозь некоторую досаду мог увидеть беспредельную к нему любовь и преданность: его талант поставил выше мелочей обыкновенного самолюбия. Он может не уважить мнением моим, но чувства, я знаю, всегда уважал. — Я болен, без того бы сам к вам явился. Я чувствую [1463] простуду и в то же время моральную болезнь, какое-то непонятное лихорадочное беспокойство. Нежную, обожаемую мать разругали, ударили при мне по щеке; желание мести и бессилие меня ужасно тревожит. — Я ожидаю от Дим.[итрия] Ник.[олаевича] извещение когда удобнее ему будет дружески, по Арзамасски, побеседовать с вами.

Je rouvre ma lettre pour vous dire que M. Bloudoff vous attend avec impatience, depuis dix heures du matin jusqu’à trois Mercredy. Faites-moi savoir si je dois venir chez vous, je suis tout malade, mais mort ou vif vous me verrez chez vous si vous l’ordonnez, [1464]

Адрес: Его высокоблагородию м.[илостивому] г.[осударю] Александру Сергеевичу Пушкину. На Мойке, у Конюшенного моста, в доме кн. Волконского.

1267. П. Я. Чаадаеву. 19 октября 1836 г. Петербург.

19 oct.

Je vous remercie de la brochure que vous m’avez envoyée. J’ai été charmé de la relire, quoique très étonné de la voir traduite et imprimée. Je suis content de la traduction: elle a conservé de l’énergie et du laisser-aller de l’original. Quant aux idées, vous savez que je suis loin d’être tout à fait de Votre avis. Il n’y a pas de doute que le Schisme nous a séparé du reste de l’Europe et que nous n’avons pas participé à aucun [1465] des grands évênements qui l’ont remuée; mais nous avons eu notre mission à nous. C’est la Russie, c’est son immense étendue qui a absorbé la conquête [1466] Mogole [1467]. Les tartares n’ont pas osé franchir nos frontières occidentales et nous laisser [1468] à dos. Ils se sont retirés vers leurs déserts, et la civilisation Chrétienne a été sauvée. Pour cette fin, nous avons du avoir une existance tout-a-fait à part, qui en nous laissant Chrétiens, nous laissait cependant tout-à-fait étrangers au monde Chrétien, en sorte que notre martyre ne donnait aucune distraction à l’énergique développement de l’Europe catholique. Vous dites que la source où nous sommes allé puiser le Christianisme était impure, que Byzance était méprisable et méprisée etc. — hé, mon ami! Jésus Christ lui-même n’était-il pas né juif et Jérusalem n’était-elle pas la fable des nations? l’évangile en est-il moins admirable? Nous avons pris des Grecs l’évangile et les traditions, et non l’esprit de puérilité et de controverse. Les mœurs de Byzance n’ont jamais été celles de Kiov. Le clergé Russe, jusqu’à Théophane, a été respectable, il [1469] ne s’est jamais soulié des infamies du papisme et certes n’aurait jamais provoqué la réformation, au moment ou l’humanité avait le plus besoin d’unité. Je conviens que notre clergé actuel est en retard. En voulez-vous savoir la raison? c’est qu’il est barbu; voilà tout. Il n’est pas de bonne compagnie. Quant à notre nullité historique, décidément je ne puis être de votre avis. Les guerres d’Oleg et de Sviatoslav, et même les guerres d’apanage n’est-ce pas cette vie d’effervescence aventureuse et d’activité âpre et sans but qui caractérise la jeunesse de tous [1470] les peuples? l’invasion des tartares est un triste et grand tableau. Le reveil de la Russie, le développement de sa puissance, sa marche vers l’unité (unité Russe bien entendu) les deux Ivan, le drame sublime commencé à Ouglitch et terminé au monastère d’Ipatief — quoi? tout celà ne serait pas de l’histoire, mais un rêve pâle et à demi-oublié? Et Pierre le Grand qui à lui seul est une histoire universelle! Et Catherine II qui a placé la Russie sur le seuil de l’Europe? et Alexandre qui vous a mené à Paris? et (la main sur le cœur) ne trouvez-vous pas quelque chose d’imposant dans la situation actuelle de la Russie, quelque chose qui frappera le futur historien? Croyez [-vous] qu’il nous mettra hors l’Europe? Quoique personnellement attaché de cœur à l’E.[mpereur], je suis loin d’admirer tout ce que je vois autour de moi; comme homme de lettre, je suis aigri; comme homme à préjugés, je suis froissé — [je] mais je vous jure sur mon honneur, que pour rien au monde je n’aurais voulu changer de patrie, ni avoir d’autre histoire que celle de nos ancêtres, telle que Dieu nous l’a donnée.

Voici une bien longue lettre. Après vous avoir contredit il faut bien que je vous dise que beaucoup de choses dans votre épitre sont profondément vraies. Il faut bien avouer que notre existence sociale est une triste chose. Que cette absence d’opinion publique, cette indifférence pour tout ce qui est devoir, justice et vérité, ce mépris cynique pour la pensée et la dignité de l’homme, sont une chose vraiment désolante. Vous avez bien fait de le dire tout haut. Mais je crains que vos opinions [reli[gieuses]] historiques ne vous fassent du tort… enfin je suis fâché de ne pas m’être trouvé près de vous lorsque vous avez livré votre manuscript aux journalistes. Je ne vais nulle part, et ne puis vous dire si l’article fait effet. J’espère qu’on ne le fera pas mousser. Avez-vous lu le 3me № du Современник? L’article Voltaire et John Tanner sont de moi. Козловский serait ma providence s’il voulait une bonne fois devenir homme de lettre. Adieu, [1471] mon ami. Si vous voyez Orlof[?] et Rayewsky[?] [1472] dites-leurs bien des choses. Que disent-ils de votre lettre, eux qui sont si médiocrement Chrétiens? [1473]

1268. С. Л. Пушкину. 20 октября 1836 г. Петербург.

Mon cher père, voilà d’abord mon adresse: на Мойке близ Конюшенного мосту в доме кн. Волконской. J’ai été obligé de quitter la maison de Batachef, dont l’intendant est un coquin.

Vous me demandez des nouvelles de Natalie et de la marmaille. Grâce à Dieu tout le monde se porte bien. Je n’ai pas de nouvelle de ma sœur qui est partie malade de la campagne. Son mari après m’avoir impatienté par des lettres parfaitement inutiles ne donne plus signe de vie, quand il s’agit de regler ses affaires. Envoyez-lui, je vous prie une доверенность pour la part que vous avez donnée à Olga; cela est indispensable. Leon est entré au service, et me demande de l’argent; mais je ne suis pas en état d’entretenir tout le monde; je suis moi-même très dérangé, chargé d’une nombreuse famille, la faisant vivre à force de travail et n’osant envisager l’avenir. Pavlichtchef me reproche les dépenses que je fais, quoique je ne suis à charge à personne, et que je n’ai de compte à rendre qu’à mes enfants. Il prétend qu’ils seront toujours plus riches que son fils; je n’en sais rien; mais je ne puis, ni ne veux faire le généreux à leurs dépens.

J’avais compté aller à Михайловское; je n’ai pas pu. Ça va encore me déranger pour un an, au moins. A la campagne j’aurais beaucoup travaillé; ici je ne fais rien, que de la bile.

Adieu, mon cher père, je vous baise les mains et vous embrasse de tout mon cœur.

20 oct. 1836. [1474]

Адрес: Его высокородию м. г. Сергею Львовичу Пушкину в Москве На Лубянке в доме Митькова.

1269. H. И. Павлищев — Пушкину. 22 октября 1836 г. Варшава.

Варшава. 22 октяб.[ря] — 4 ноября 1836.

Отъезжая из Михайловского, я приказал старосте, до приезда вашего, доносить обо всем мне, чтобы не оставить имения на произвол судьбы. Теперь сполагаю, что вы уже там были, все видели и взяли в свое ведение. Спешу кончить расчет наш по наследству, которое осталось за вами в 40/т.[ысячах]

При дележе должно различать движимое имение от недвижимого, потому что из первого по закону следует отцу 1/4, а Ольге 1/8 часть; из последнего же отцу 1/7, а Ольге 1/14. Движимостью считаются: скот, овцы, птицы, разные припасы, хлеб сжатый и молоченый и т. п. Я сделал всему прилагаемую особо оценку. Количество зерна определил я по умолоту. Ржи намолочено было при мне слишком 100; яровому сделан был замолот при мне же, кроме гороха и льна, которые я, не смотря на хороший урожай, кладу на прошлогоднюю меру. Цены взял я самые умеренные: на ржи и жите половиной ниже прошлогодних. Некоторые мелочные статьи выпущены. И так:

1. движимое имущество стоит 9541 р. 75 к.

2. недвижимое 30.458 — 25 —

——

а всё 40.000 —

Из движимого причитается Ольге 1/4 + 1/8 = 3/8 3578 — 14

„ недвижимого 1/7 + 1/14 = 3/14 6.526 — 74

——

итого 10.104 — 88

В то число получено:

а) от управителя и оброчных 1200

б) рожью 155 четв. по 13 р. 2015

—

3215

За вычетом 3/14, т. е. 688 — 92 2526 — 8

в) деньгами от вас 1000

—

всего 3526 — 8

Остается получить 6578 р. 80 коп.

Я заключаю расчет сегоднишним числом. С утверждением вами расчета высылается к вам тотчас доверенность Ольги и прекращаются все права ее по имению. Теперь дело вот в чем.

Во владение введут вас не прежде как в апреле; след.[овательно] до апреля вам и денег требовать нельзя. Но я в таком положении, что не знаю как прожить до будущего месяца. Я приехал сюда с 1000 руб. данных мне Кириаковым в счет запроданной ржи: — и те пошли тотчас на квартиру и другие потребы. Из Кистенева денег не шлют; четвертая часть моего жалованья под секвестром; занять не где. Вы богаты, если не деньгами, то кредитом. Помогите; вышлите нам теперь 1578 р.; остальные 5 — т. отдадите к генварю 1838, если нельзя прежде, частями. Процентов разумеется не нужно: вы сами их с меня не брали; да и что в процентах, когда жить нечем. Словом, мы будем истинно благодарны, если вы на первый раз вышлете эти 1500 руб. — Для избежания порта и проволочки, короче всего перевести их векселем на здешнего банкира Френкеля, Ризена, или Штейнкеллера.

Я запродал ржи из нынешнего урожая 80, а из будущего 75, которые ссудили Осипова и Вревский. Покамест получил я от Кириакова только по 11 р. 50 к., но в оценке поставил 13. На цене вы ничего не теряете: чем ниже она в оценке, тем меньше придется Ольге из движимости. Осипова и Вревские скажут вам, в каком я был положении. Слава богу, что с фельдмаршалом обошлось всё ладно, не только без грозы, но даже без упрека.