Платиновый обруч - Вольдемар Бааль

И Старший Сокол съел Дятла сам.

Только потом, когда улеглось возбуждение, Могучий Орел вспомнил предсмертные слова съеденного, — вспомнил, задумался и понял, что предстоит бессонная ночь.

Он встряхнулся, почистился, насколько это было возможно без посторонней помощи, и стал в царственную позу, как то бывало раньше, когда разговаривал с подчиненными.

— Сокол! — позвал он, и когда тот появился, сказал: — Ты был мне всегда самым преданным слугой. Ты один не изменил мне в моих несчастьях. Так вот, Сокол, мы остаемся вдвоем — эта дура из ниши не в счет. Поэтому скажи: ты не покинешь меня, что бы ни случилось?

— Я не существую помимо воли и забот моего господина, Ваша Недоступность! — без раздумий ответил телохранитель.

— Я люблю тебя, Сокол. А теперь иди и приведи Ворона.

И вот пред очи Его Недоступности Могучего Орла стал привратник замка Древний Ворон. Он, кажется, ждал этого свидания и потому был спокоен.

Долго в молчании взирал на него Могучий Орел, затем вздохнул глубоко и сказал такие слова:

— Служил ты мне, Ворон, долго, слишком долго, чтобы не подозревать тебя в бескорыстии. Ты пережил многих, кто был важнее и знатнее тебя. Пережил, а мог и не пережить. Мог, но пережил. Отчего так вышло, что скажешь?

— Понимаю, Ваша Недоступность, — отвечал Ворон. — Мне по правде, и самому удивительно, как это со мной обходилось до сих пор.

— Да, Ворон, я всегда знал, что ты умная птица. Но вот скажи-ка, будь добр, тебе плохо ли жилось у меня?

— Да нет, Ваша Недоступность. Кроме того, что стервятники Вашей Недоступности два раза разрушали мое гнездо и перебили воронят, да как-то сломали крыло моей старухе, ныне покойнице, ничего худого не было.

— Может быть, ты плохо ел или жестко спал? Или работа была не по силам?

— Слава небу, по силам, Ваша Недоступность, не жалуюсь. И ел-спал хорошо. Как известно, мы народ неприхотливый.

— Ну а может, ты какую личную обиду таил?

— Нет, Ваша Недоступность, личной обиды не было.

— Так какого же ты, Ворон, лешего пишешь какие-то записки? Завел тетрадку, таишься, и я узнаю об этом только, теперь!

Тут Древний Ворон усмехнулся, посмотрел прямо в гордые глаза повелителя, и промолвил:

— Я готов. И хочу избавить Вашу Недоступность от лишних вопросов. Но говорить буду с глазу на глаз.

— Сокол, выйди! — последовало немедленное распоряжение. И затем Древний Ворон сказал свое слово, которое мы приводим в точности, как изложено в «Записках» Посвященного.

— Ты могущественная и вольная птица. И я тебе служу, как служил твоему предшественнику, которого ты победил в жестоком бою. Но служил я предшественнику твоего предшественника, и еще раньше, и даже тогда, когда ты не был не только Могучим Орлом, но и Несокрушимым Медведем, но и Мрачной Пантерой, но и Белой Рыбой, а был обыкновенной Маленькой Дафнией из породы коричневых, что мирно жили под старым пнем среди заросшего болота. Вороны, как видишь, долго живут, потому много и знают. Ты был рядовой дафнией, и отличался от остальных разве что отменным здоровьем да строптивым нравом. Но тебя погубило тщеславие. Оно напоило ядом твою гордыню, гордыня бросила тебя в омут обиды, обида вскормила месть, месть породила зависть, а та жажду власти.

Помнишь ли ты, Орел, что тебе, умирая, рассказывала Старая Дафния? Она предостерегала тебя. Но зерна мудрости пали на бесплодную почву — ошиблась старуха. У тебя во владении оказался Платиновый Обруч — да ты понимаешь ли, какая редкая доля тебе выпала?! Ведь тот Обруч — ключ к Истине. А ты из него сделал игрушку. Ты оставил своих сородичей и предал их. Из мести ты наслал на них Черного Жука, от предка которого их избавила доверившаяся тебе Старая Дафния. И тебе мало показалось одного, так ты вселил и второго.

И теперь уже нет больше дафний под старым пнем, Ваша Недоступность, ни одной не осталось. Черные Жуки сделали свое дело. Они и сами погибли: нечем стало питаться, и, свирепые и голодные, они набросились друг на друга и убили друг друга. Безобразные их скелеты покоятся на дне водоема, на том самом месте, где когда-то лежал Платиновый Обруч. И зарастает обитель коричневых дафний чуждыми травами.

Тебя же, Орел, жажда власти повлекла все выше и выше, и все дальше от Истины. Да, ты достиг больших высот, ты стал силен и знатен. Но скажи: был ли ты хоть минуту счастлив? Был ли истинно и свободно счастлив? О, как же ты, глупец, не увидел, как не догадался!

Ты требовал и требовал, желаниям твоим убогим не было конца, а Платиновый Обруч давал и давал. Но ведь то, что давалось, не могло быть утешением. Ведь Обруч не дает утешения! Он отказывает в нем — таково условие!

Ведь и Старая Дафния, попросившая освободить своих не была утешена ее отвергли, обвинив в трусости и предательстве, не ведая, что спасительница — она; жнзнь ее закончилась в нищете и безвестности. Обруч исполнил ее желание, но не утешил! А тобою полученное утешило тебя? И ты ни разу не задумался — почему?

Ты ничего не понял, Орел… Утешает добро. Но ты не знал такого. Утешает дружба, утешает любовь. Но не было рядом с тобою ни дружбы, ни любви… Нет, ты ничего не смог понять ни в начале, потому что был глупой тщеславной Маленькой Дафнией, не понимаешь и теперь, потому что — глупый, старый, беспомощный Орел.

Скажи-ка, что ты оставил за собой? Какую частицу добра можно тобою измерить? Какое дело назовут твоим именем?.. Разрушение. Так сколько же стоят воля твоя и величие твое? Во имя чего они? Во имя чего ты?..

Я знаю — убьете меня. Но чего ты достигнешь? С вечной жизнью ты принял вечную кару: каждый твой потступок, каждый шаг, облегчающий сегодня, завтра станет горьким, тяжким грузом. И так будет всегда. Таков путь твой — сам ты его выбрал, вспять не повернешь.

Платиновый Обруч, как тебе известно, не отбирает бессмертия — он может его только дать. Да, я записал про твои дела. Твой прохвост, Дятел, все же подсмотрел, каналья, хотя ему и пришлось поизощряться. А записал — для назидания. Кто знает: может быть, в последующие времена некто отыщет Платиновый Обруч и, зная твой пример, крепко задумается, прежде чем потереться об него и назвать желание. И вот помни, Орел: хоть ты и сильнее меня, а записок моих тебе не держать. Ты никогда не найдешь их, хотя бы тебе пришлось перерыть все твое царство… А теперь — воля твоя, Ваша Недоступность…

Молчание, отмечает далее Посвященный, длилось долго. Наконец повелитель поднял потемневший взгляд, обвел свою опочивальню и, остановившись на привратнике, сказал:

— Внимательно слушал я тебя, Ворон… Да, не знал, что ты так занятно сочиняешь, не то призрел бы раньше. И за то, что ты не испугался рассказать такую историю правдиво и честно, вот тебе моя воля: иди и живи, никто тебя не тронет. И мирно пиши дальше, я не возражаю.