Товарищ мой - Евгений Долматовский

ПЕСНЯ О МАРШАЛЕ ЖУКОВЕ

На нашем фронте самым старшимБыл сын калужского села,Неулыбающийся маршалНас вел на ратные дела.

Всех полководцев был он строже,Пред ним дрожал заклятый враг,И мы его боялись тоже.Теперь признаюсь — было так.

Всегда на главном направленьеОн появлялся в нужный час.От обороны в наступленьеОн вел войска и верил в нас.

Известно всем, какие буриМы одолели в те года.Над картой маршал брови хмурил,Не улыбался никогда.

Но этот самый маршал грозныйБыл наш товарищ, друг большой,Не из гранита, не из бронзы,С широкой русскою душой.

В Берлине дымном, после бояС победой поздравляя нас,Явился маршал перед строемИ улыбнулся в первый раз.

НАКАНУНЕ

ГЕРОЙ

Легко дыша, серебряной зимойТоварищ возвращается домой.

Вот наконец и материнский дом,Колючий садик, крыша с петушком.

Он распахнул тяжелую шинель,И дверь за ним захлопнула метель.

Роняет штопку, суетится мать.Какое счастье — сына обнимать.

У всех соседей — дочки и сыны,А этот назван сыном всей страны!

Но ей одной сгибаться от тревогИ печь слоеный яблочный пирог.

...Снимает мальчик свой высокий шлем,И видит мать, что он седой совсем.

ПИСЬМО

Вчера пятнадцать шли в наряд,Четырнадцать пришли назад.

В одной тарелке борщ остыл...Обед был всем бойцам постыл.

Четырнадцать ложились спать.Была пуста одна кровать.

Стоял, уставший от хлопот,У изголовья пулемет.

Белея в темно-синей мгле,Письмо лежало на столе.

Над неоконченной строкойСгущались горе и покой.

Бойцы вставали поутруИ умывались на ветру.

И лишь на полочке однойОстался порошок зубной.

Наш экспедитор шел пешкомВ штаб с недописанным письмом.

О, если б вам, жена и мать,Того письма не получать!

«Не разлюблю тебя я никогда...»

Не разлюблю тебя я никогда.Не потому, что юности годаПрошли мы вместе по цветам и травам,Не оставляя за собой следа;Не потому, что синим и кудрявымБыл на рассвете щебетавший сад,Где целовал я твой веселый взгляд,Прямых ресниц почти что не касаясь,И был смущен, как будто виноват,Когда вела нас улица косаяК твоей калитке.Знаешь, я бы могЗабыть все это, выйдя за порогЕще не ясных, первых впечатленийИ юных неоправданных тревог.Но в нашей жизни был денек осенний,Когда мы шли на Северный вокзал...И все, что я тебе недосказал,Выстукивали быстрые колеса.А я у мокрого окна стоялИ от одной горячей папиросыЗакуривал другую.А потомПоднял меня артиллерийский гром.И я со взводом вышел под обстреломИ блеск штыков увидел за бугром...И ты все утро на восток смотрела,И ровный свет твоих зеленых глазНе одного меня, а многих насВ сраженье вел и делал храбрецами:Он был спокоен, ясен, как приказ.Да, ты была во всех атаках с нами,Забыв свое нелегкое житье,Тоску и одиночество свое...Будь навсегда среди огня и дыма,Как воинская клятва, нерушима,Любовь моя!Ты — мужество мое.

НА РАССВЕТЕ

Светало. Светало. С рассветомПошли боевые рассказы.

— Ну, как рассказать вам об этом?Все было согласно приказу:Я девять чужих самолетовОгнем истребительным встретил,Как в Северной школе пилотовУчили меня в тридцать третьем.

— Однако, — сказали танкисты, —Пилоты не очень речисты.Сейчас для рассказа мы словоДадим лейтенанту Смирнову.

Светало. Светало. Светало.На клумбах дышали растенья.

— Вдруг гусеница отказала,Когда мы пошли в наступленье.Тогда с молотком и наганомЯ вылез наружу из башни.Стоять под огнем ураганным,Наверное, все-таки страшно!

Сменил я разбитые звенья,Как в танковой школе учили.Мы снова пошли в наступленьеИ нашу пехоту прикрыли.

Пилоты сказали: — Танкисты,Вы тоже не очень речисты.Наверное, только поэтуПрославить историю эту.

— Танкисты и летчики! Все мыУмеем рассказывать плохо,Но кровью и сталью эпохаБессмертные пишет поэмы.

...Светало. Светало. Светало.В туман уходили дороги,И синяя лампа горелаНа случай воздушной тревоги.

«Среди суровых будничных тревог...»

Среди суровых будничных тревогМоскву я вижу и бульвар в сиренях.О чем ты замечталась? ВетерокЧитает книгу на твоих коленях.

Камчатку я узнал и Сахалин,Летал в тайгу, в туманном небе канув,Я видел сверху синеву долинИ сумрачные кратеры вулканов.

Здесь все тобой, здесь все Москвой живет,Здесь все полно мечтою о желанном —Подводной лодки осторожный ходИ самолет над Тихим океаном.

Так, значит, грустью надо пренебречьИ стать, как пограничник, терпеливой.Ведь расставанье создано для встреч,И за отливом будет час прилива.

КОМАНДИР

В гору бегом, через речку вбродПовел лейтенант свой стрелковый взвод.Сердце стучало: скорей, скорей!Шли под навесным огнем батарей.Взмокла одежда, песок у глаз, —Шли в наступление в первый раз.Возле морщинистых старых скалС пулей в груди лейтенант упал.Тогда отделенный крикнул:«За мной!» —И взвод поднялся живой стеной.Ползли, бежали, карабкались, шли.Рядом взлетали столбы земли.Тут отделенный на землю лег,Поднялся на локте, но встать не смог.С каждой минутою он слабел,Стал, словно бинт, безжизненно бел,И увидал, как, принявши взвод,Красноармеец вышел вперед;Самый тихоня из всех тихоньКрикнул: «За мной!»Приказал: «Огонь!»Под его командой была взятаТа неприступная высота.

СЕРДЦЕ БОНИВУРА

Его терзали долго и жестоко.Свеча качалась, освещая мглу.Голубоглазый сын ВладивостокаЛежал на окровавленном полу.Молчал. Молчал. Молчал!Какая сила!Так мужество сумел он сохранить,Как будто мать его не научилаСтонать и плакать, петь и говорить.Бамбуковой иглой его пытали...Качалась долго тень над палачом.Но губ опухших не разжал ВиталийИ не сказал японцам ни о чем.На смуглом теле саблей офицерскойЕму палач звезду нарисовал,Потом рукой живое вырвал сердце, —И осветился каменный подвал.Товарищи!Я песню петь не в силах.Товарищи!Я не могу забытьЕго прозрачных глаз, больших и милых,И сердце, не успевшее остыть.Пока спокойны берега Амура,Но неизбежна битва впереди:Пылающее сердце БонивураТрепещет у земли моей в груди.

НАД КОМСОМОЛЬСКОМ

Лебеди над Комсомольском...Их дождались едва.Крыльев холодным плескомНаполнена синева.

Снова поры начальнойНапоминает мигЭтот скупой, печальныйЛебедя первый крик.Чистый, прозрачный, краткий —Помнишь, звучал он здесь?

...Внизу четыре палатки —Вот он и город весь.За братьев своих принималиЛебеди полотно.А мы котлованы копали...Как это было давно!

Как мы здесь тосковалиВ трудные дни начал!Радость поймешь едва ли,Если тоски не знал!

Белым крылатым войском,Угол вклинив в закат.Лебеди над КомсомольскомКрыльями шелестят.

ИСТРЕБИТЕЛЬ