Таинственная незнакомка - Курт Циммерман

Хильда обняла его за шею и поцеловала:

«Гейнер, я никогда этого не забуду!»

«Согласен, — ответил он смеясь. — Тогда не закрывай свое окно, когда я приду к тебе с лестницей».

Женщины с детьми отправились в путь, с ними и несколько товарищей Гейнера. И Хильда под защитой друзей смело пошла дальше.

Несколько часов спустя она была уже на стадионе «Нейкелльнер», успев как раз к концу большого митинга. Она стояла в толпе незнакомых людей и чувствовала, что все они — часть огромного целого, что ей передаются их сила и уверенность.

При выходе со стадиона раздавали листовки с изложением программы Коммунистической партии Германии по национальному и социальному освобождению немецкого народа.

Подхваченная людским потоком, Хильда шла со стадиона в сторону дома, читая на ходу листовку, и не заметила Бруно, который стоял на углу, высматривая ее.

«Ты, вероятно, читаешь инструкцию по проведению следующей уличной битвы?»

«Бруно! Ты ждал меня?»

«Да разве тебя можно выпускать одну на улицу?»

Он бесцеремонно врезался в толпу, подошел к ней и постарался идти быстрее, чтобы выбраться из людской плотной массы.

Хильда сжала руку Бруно, ловя его взгляд. Она ожидала увидеть упрек, но прочла в его глазах, только заботу и любовь.

В саду-ресторане, за порцией сосисок с пивом, они рассказывали друг другу о событиях этого дня. Вдруг Бруно сделался очень серьезным:

«Хильда, я не могу каждый раз высылать тебе на выручку лейб-гвардию. Ты не должна так поддаваться мгновенному чувству. Нам не подходят люди, которые с такой готовностью подвергают себя риску».

Спустя несколько недель, вскоре после выборов в рейхстаг, к Хильде нежданно явились гости. Утром этого дня она очень удивилась, узнав, что Бруно не сможет встретиться с ней вечером. Да и родители проявили необычную инициативу: вдруг собрались в кино, причем ни за что не хотели взять ее с собой.

«Да что такое? Почему я обязательно должна сидеть одна в квартире?» — возмущалась Хильда.

Теперь она понимала: с ней хотели встретиться два товарища из центрального аппарата, поговорить о ее будущем.

«Я хочу стать хорошей журналисткой. Но мне надо уйти из «Берлинер тагеблатт». Дайте мне возможность устроиться в «Роте фане» или другой партийной газете. Если у меня действительно есть талант, пусть он служит настоящему делу».

«Специалисты говорят, что у тебя есть талант. Твои статьи обращают на себя внимание, легко читаются. Можно смело сказать, что у тебя выработался свой стиль. — Младший из пришедших товарищей смотрел на нее с доброжелательной улыбкой. — Поэтому мы считаем, что проще всего тебе сделать карьеру в «Берлинер тагеблатт», и ты не должна упускать такой шанс!»

«Наплевать мне на это. Если вы мне не доверяете, скажите честно. К разговорам вокруг да около я достаточно привыкла в «Тагеблатт», но я не думала, что в нашем кругу так тоже принято».

Старший из товарищей, к которому она обратила молящий о помощи взгляд, молчал и только внимательно смотрел на нее.

«Ты должна уметь держать себя в руках», — с улыбкой заметил ей младший товарищ.

Хильда почувствовала, как в ней растет недовольство. «Почему они не выскажутся прямо?» — подумала она.

«Ты знаешь, что на этих выборах мы получили на миллион четыреста тысяч больше голосов, чем на прошлых. Четыре миллиона шестьсот тысяч избирателей проголосовали за коммунистическую партию. Большинство буржуазных партий и социал-демократы получили меньше голосов, чем на прошлых выборах. Но национал-социалисты получили в рейхстаге сто семь мест. Шесть миллионов четыреста тысяч немцев в сентябре тысяча девятьсот тридцатого года сделали ставку на Гитлера».

«Вот поэтому я и хочу отныне писать по-новому. Никаких дурацких заметок и статеек о достопримечательностях Берлина или болтовни из светской жизни. Я хочу писать правду, я хочу, чтобы она дошла до людей. Как только рабочие узнают правду об истинных намерениях Гитлера, они перестанут голосовать за него».

«Ты считаешь, что редакторы центральной газеты и других партийных газет не справятся с этим без тебя?» Этот вопрос молодой гость задал без тени упрека.

Хильда опустила голову:

«Простите, пожалуйста».

«Значит, тебе известны истинные намерения Гитлера?» — спросил старший товарищ.

«Я читала «Майн кампф».

«Это его программа. В книге много высокопарных слов. Можно понять, чего хочет Гитлер, каковы его цели. Но знаешь ли ты, что конкретно он планирует сейчас? Знаешь ли ты о его связи с рейхсвером, с финансовыми воротилами? Кем станет Гитлер, что он предпримет на следующий год? Что он будет делать, если действительно придет к власти в Германии?»

Хильда внимательно слушала. Она догадывалась, что самое важное еще не сказано.

«Разве будут они обо всех своих намерениях писать в книгах или газетах? Ты думаешь, их газеты и ораторы говорят чистую правду? Как мы узнаем об их планах, с которых они не говорят с трибуны, но которые готовят тайно?»

«Я не знаю», — неуверенно ответила Хильда. Она не понимала, почему с ней обсуждают этот вопрос.

«Может быть, ты собираешься поехать в Мюнхен, зайти в коричневое здание, положить на стол журналистское удостоверение сотрудника «Роте фане» и заявить: «Господин Гитлер, я журналистка коммунистической газеты, пожалуйста, расскажите мне поподробнее о ваших планах»?»

Хильда понимала, что от нее не ждут ответа на этот вопрос. «Скоро они прямо скажут, — думала она, чего хотят от меня, какое дадут задание».

«Сотрудница буржуазной газеты нацистского толка имеет лучшие перспективы, ты согласна? Но речь идет не только об интервью, о материалах для газетных статен. Товарищ Гёбель, мы должны сделать тебе предложение. Выслушай спокойно, как мы представляем себе твою дальнейшую работу. Мы не требуем ответа сегодня. Ты готова выполнить поручение партии?»

«Да».

«Хорошо. Тогда в первую очередь ты должна прекратить всякие контакты с товарищами по партии и единомышленниками. Но не сразу, это не должно бросаться в глаза. Перемена должна произойти постепенно. Просто ты преодолела юношеский период бури и натиска и стала разумнее. Ты понимаешь, что подразумевают под этим словом немецкие буржуа?»

«Да».

«Кроме того, ты приложишь все усилия к тому, чтобы завоевать надежную позицию в «Берлинер тагеблатт» или в другой почтенной буржуазной газете. Ты должна развивать свой талант. Научись писать так, чтобы к тебе обращались с заказами. Пусть у тебя останется твой оригинальный, запоминающийся стиль, но все, что ты напишешь, должно доставлять удовольствие сильным мира сего. Свое собственное мнение держи при себе. Ты можешь, например, представить себе, что бы хотел увидеть в твоей статье о состоянии экономики Германии господин Гугенберг?»

«Да».

«Если Гугенберг, читая твою статью, скажет, что готов подписаться под каждой строчкой, значит, ты нашла верное направление. Ты должна овладеть новыми специфическими знаниями, улавливать каждый поворот в политике раньше своих коллег и, кроме того, всегда иметь наготове мнение, сходное с мнением господина Геббельса».

«Старые друзья отступятся от тебя, будут презирать тебя».

Хильда чувствовала каждый удар своего сердца. Она попыталась даже задержать дыхание, чтобы ничто не мешало ей внимательно слушать обоих товарищей, которые спокойно, но настойчиво задавали по очереди свои вопросы. Она слушала внимательно, но как бы ей хотелось, чтобы сейчас рядом с ней был Бруно! Она боялась, что ей не удастся спрятать от их пытливых глаз свое волнение.

«В трудных ситуациях ты должна уметь держать себя в руках. Советуем тебе развивать в себе это качество. Ничто не должно выводить тебя из себя».

«Мы разговаривали с твоим женихом, товарищем Бруно Керстеном. Он сказал, что ты должна решить все сама».

«Обдумывая наше предложение, не забудь, что тебе придется, вероятно, на некоторое время расстаться и с Бруно. Это будет нелегко для тебя».

Хильда кивнула.

«Кроме нас Бруно будет единственным, кто знает о тебе правду».

Следующий вопрос так явно читался в ее глазах, что они сразу же ответили:

«Твои родители не должны ни о чем догадываться. Может быть, они тоже однажды сочтут тебя отступницей, предательницей. И все же ты никогда, ни при каких обстоятельствах не должна разубеждать их. От этого будет зависеть и твоя, и их безопасность. Ты понимаешь?»

Конечно, она понимала. Но разве тут достаточно одного понимания?

«А когда ты станешь первоклассной журналисткой, ты добьешься, чтобы тебя послали за границу. И вот только тут, Хильда, и начнется твоя настоящая работа».

На мгновение воцарилась полная тишина. Хильда рассматривала свои руки, удивляясь, что они так спокойно лежат на коленях. Оба товарища глядели на нее, и глаза их выражали тепло и доверие.