Мир, который рядом - Юрий Карлаш

  - Да ты че, сука! – не выдержал я. – Ты ведь такой же зек. Как ты можешь сливаться мусорам. Это же беспредел! Где твои человеческие понятия?

  - Ни хуя тебя понесло! Пойдем! – меня завели в каптерку, где сидели бугры. – Вот, бля, - стал жаловаться этот мудак, - авторитета нашел. Беспредел, говорит, у вас происходит, меня сукой назвал.

  -Ты откуда такой приехал? С Москвы? – спросил меня другой зек, который, как я понял, был тут за старшего.

  -Да, с Москвы.

  - Так вот, тварь, мы вас москвичей ломали и будем ломать. Не таких в пидорасы загоняли. Че, блатная романтика ебет? Так я тебе щас ее вышибу!

  Меня сбили с ног и стали опять пинать. Били долго, стараясь отбить почки. Голову не трогали, боясь, наверное, что будут синяки. На какое-то мгновение я потерял сознание, очнувшись только тогда, когда на меня вылили ведро воды.

  -Иди три пыль дальше, - сказал главный, - и больше не выебывайся, а то вообще убьем.

  Все тело болело, я еле доперся до спальной секции. Сильно кружилась голова и болела левая нога. Вечером при построении на ужин я не смог выполнить команду «бег на месте», так как не мог наступить на ногу, которую мне отбили.

  - Ты че стоишь, придурок? Команда была для всех, - подошел ко мне бригадир.

  - У меня нога болит. Не могу бежать.

  - Ты че, косить вздумал? Ну пойдем, щас тебя вылечат.

  Меня опять отвели в уже знакомый мне кабинет, где сидели те же мусора:

  - Ну ты что, не успокоишься никак?

  - Понимаете, у меня сильно болит нога.

  - Лечить тебя надо значит? Ну давай знакомиться, я доктор Трипольский. Так… Где же лекарство? – Трипольский достал из-за шкафа деревянный молоток на длинной ручке, больше похожий на кувалду. - Ну давай, становись, сейчас я тебе укол сделаю.

  - Я серьезно говорю, у меня нога.

  - А я серьезно тебя лечить буду. Помогите ему, парни.

  Двое мусоров заломали мне руки, поставили лицом к стене и стали держать. Удары этим молотком-киянкой прошлись по моей спине, заднице и больной ноге. Когда попали по ноге, я отрубился от боли…

  Очнулся я от того, что меня лупили по щекам:

  - В санчасть его надо вести. Слышь, Тишин, давай звони в отряд, пусть пару человек придут и отволокут его туда.

  Через некоторое время меня потащили в санчасть. Был уже вечер и там, кроме врача-мусора никого не было.

  - Ну рассказывай, что с тобой приключилось?

  - Я не знаю, что конкретно, но нога болит сильно в области паха, когда наступаю, боль адская.

  - Снимай штаны.

  Я снял брюки и трусы, доктор долго рассматривал мою задницу и сделал заключение:

  - Ничего страшного нет, наверное, ты просто ударился. Сейчас тебе сделают укол и пойдешь в отряд. И запомни: никаких освобождений от работы у тебя нет, а если боль повторится, то Трипольский тебя вылечит. Здесь работать надо, а не болеть. Или ты собрался за чужой счет в столовую ходить? Пошел вон!

  После укола меня отвели в отряд и в этот вечер больше не трогали.

  Проснувшись утром, я узнал, что иду трудиться на промзону. Нога болела ужасно, но приходилось терпеть, припрыгивая на одной ноге.

  Чтобы попасть из жилой зоны в промышленную, предстояло строем пройти всю жилку, пройти досмотр, перейти по длинному тоннелю и опять прошмонаться.

  Цех, в который нас привели, назывался распоркой. Там нас построили и стали распределять рабочие места. Мне, так как болела нога, дали место щипача ваты. В обязанности входило распушение ваты, которую извлекали из старых фуфаек и ссаных матрацев. Мы щипали эту вату, а между рядами ходил бригадир и надрывал глотку:

  - Быстрее, быстрее, от вашей работы зависит насколько тепло будет вам этой зимой.Если мало сделаете, то кто-то останется без новой фуфайки, а вас отведут в режимный отдел и будут убивать.

  В цеху были установлены свои правила. Во время работы запрещалось разговаривать между собой. Курить было нельзя в течении всего рабочего дня. Тут существовало несколько видов трудовой деятельности: протирание пыли, без остановки по всей территории цеха; щипание ваты; отшкуривание деревянных поддонов для хлеба; «полы» - это был самый страшный вид работы.

  Данное мероприятие выглядело следующим образом: Зек должен был взять сухую тряпку, встать раком, прижав тряпку к полу и по команде бугра двигаться через весь цех. Дойдя до конца надо было не разворачиваясь двигаться назад, то есть задницей вперед. Разгибать спину было запрещено. От этой процедуры, а длилась она весь день, люди падали на пол, не в состоянии двигаться, на них выливали ведро воды и уводили в режимный отдел. После профилактической пиздюлины их возвращали назад на полы. В данном учреждении название этому беспределу было «исправление трудом».

  Существовал еще один цех, в который отправляли самых непослушных. Там стояли чугунные балки и рамы от вышедших из строя станков. Тебе давали кувалду, которая весила 70 кг, с металлической трубой внутри залитой свинцом, вместо ручки. И вот этой самой кувалдой ты должен был стучать по чугуну, якобы для того, чтобы его разбить. Отдыхать было нельзя. А за то, что эти рамы в конце рабочего дня оставались невредимы, тебя били за невыполнение нормы.

  По периметру цеха были расположены кабинеты, в которых заседали бригадиры. Было этих бугров человек семь. Занимались они тем, что вызывали к себе людей, работающих в цеху, и разводили на написание явок с повинной. На третий день работы эта процедура коснулась и меня. В кабинете, в который я был вызван, восседал зек, закинув ноги на стол:

  - Ну что, Юрий, ты будешь со мной дружить?

  - В каком смысле?

  - Ну, я думаю, что ты не хочешь гнить в этом цеху бесконечно. В зоне-то намного лучше, чем в карантине, но вот попасть туда нелегко. Поэтому я и предлагаю тебе дружбу: ты пишешь пять явок с повинной, а я ходатайствую о твоем переводе в другой отряд, - в кабинете царила атмосфера мусорского кабинета для допросов. Если бы не зековская роба, то я подумал бы, что передо мной сидит опер.

  - Я не могу писать явки с повинной, так как по воле был далек от преступного мира, да и делюга, за которую сижу, тоже не моя.

  - Старая сказка, Юра, ты что, меня за лоха держишь? Не совершал, говоришь, ничего? Не поверю. А даже если и не совершал, то придумай! И еще слушай, о чем зеки в отряде говорят, может, кому не нравится, как их здесь дрочат, может, кто в побег собрался, и так далее, а потом будешь мне говорить.

  - Я не стукач, и ничего слушать не собираюсь.

  - Хорошо… Посмотрим, как ты через неделю заговоришь. Пошел вон на полы!

  Что такое «полы» я уже упоминал выше. Я, с моей дико ноющей ногой, попер тереть пол, но, не пройдя и до конца цеха, не выдержав боли, упал не в силах встать.

  - Кто это там разлегся? – в дверях операторской стоял завхоз карантина по кличке «Ермак». - Помогите ему подняться и ко мне тащите.

  С помощью двоих узников карантина я кое-как уселся на стул в операторской. Боль стала потихоньку утихать.

  - Ну ты че на полу то валяешься? – с улыбкой начал беседу Ермак.

  - Нога болит, не могу раком ползать.

  - Я видел у тебя какие-то наколки на руках, откуда, с тюрьмы?

  - Да нет, с воли. Я по воле музыкой занимался, сам играл, вот и набил себе несколько заморочек.

  - А на чем играл?

  - Я пел в основном, а так могу и за барабанами посидеть.

  - А знаешь, есть такой барабанщик Дэйв Ломбардо?

  - Конечно, слышал, это ведь драммер Слэйера, а их творчество мне по душе.

  -Ну вот бля, хоть кто-то в этом гадюшнике нормальную музыку слушает, а то заезжают одни пидоры, да попсеры, даже поговорить не с кем. У меня здесь в лагере знаешь, какие диски есть? Тебе и не снилось, потом покажу. Значит, на барабанах играешь? Ну что ж, позже проверим, если пиздишь, не вылезешь отсюда до конца срока, понял?

  - Зачем мне обманывать?

  - Ну ладно, иди вату щипай. На полы тебя ставить не будут. Свободен пока.

  Любовь Ермака к музыке спасла меня от злой участи подохнуть под ногами бригадиров и мусоров.

  В бараке было не легче. Каждый день, возратившись с промзоны, мы занимались тем, что заправляли на время свои шконки. Тех, кто не успевал – били. Процедура умывания была тоже слишком напряжной. Надо было выстраиваться в очередь и стоять, смотря друг другу в затылок, пока не дойдешь до дежурного, который выписывал тебе бритвенный станок. На сухую побрившись и наскоряк постирав носки, выбегали на улицу для построения. Следующие пару часов уходили на строевую подготовку. Мне с моей ногой, приходилось туго. Вечером, еле доползая до шконки, я сразу проваливался в кромешную тьму. Сны мне не снились, и ночь пролетала в одно мгновение. Казалось, что от команды «отбой» до команды «подъем» проходило всего пять-десять минут.

  Я уже начал было забывать разговор с завхозом, как вдруг в воскресный день меня вызвали в кабинет начальника отряда. В кабинете сидел Ермак.