Танец кружевных балерин - Людмила Мартова

Он не мог примчаться сразу, потому что был в рейсе, но приехал, как только вернулся, и застал ее уже не встающей с постели. Он прибыл в город только сегодня утром, и вот друзья пришли после того, как закончились пары в институте, где учился Белокопытов. Они оба еще учились на пятом курсе. Сашка, разумеется, на врача, а Саня на какого-то инженера. Кажется, на факультете автомобильных дорог.

Он, Баранов, кстати, не понимал, почему она в разгар семестра здесь, в городе, а не в Питере, где находится ее мединститут. И понял, только когда открыл дверь. Ее огромный живот зашел в квартиру вперед нее. Сашка была беременна, а он не знал. Ничего он про нее не знал, кроме того, что это была лучшая женщина на свете.

– Ух ты, тебя, оказывается, можно поздравить, – с деланым спокойствием сказал он, пропуская их обоих в квартиру.

– Нас. Нас можно поздравить, старик, – весело сообщил Белокопытов, перешагивая через порог. – Рано, конечно, но что ж поделать, если так получилось.

– Погоди – Саша гнал от себя эту мысль, но она нахально возвращалась, взрывая мозг неотвратимостью происходящего. – Вы что, поженились?

– Ну да, поженились. – Белокопытов хохотнул, снимая куртку и пристраивая ее на вешалку. – Как честный человек, я же не мог не жениться. Да, Шура?

Никогда-никогда в прошлой жизни они не звали Сашу Шапкину Шурой.

– Не мог, – сказала она. Если бы не его чуткое ухо, настроенное воспринимать любые оттенки ее настроения и голоса, он бы ни за что не уловил в нем нотки печали. – Рано, конечно, но это не трагедия. Я после зимней сессии оформила академ. Пропущу год, ничего страшного. Пока нам родители помогут, а летом Саня окончит институт, устроится на работу, там видно будет. Как Надежда Андреевна?

– Насколько я могу судить, плохо. Я же в отличие от тебя не врач.

– Я тоже не врач, а только половина врача, – засмеялась Сашка, снимая свою шубку. – В чем именно выражается «плохо»?

– Она задыхается все время. И видно, что ей больно. И слабая очень.

– Я заходила на прошлой неделе. Она уже не вставала, – вздохнула Сашка, приглаживая волосы. – И совсем одна. Сестра далеко, хорошо хоть, сиделку оплачивает. Это так ужасно – остаться одной в таком положении.

– Пройдете к ней или сначала чаю вам налить? – Он спрашивал на правах хозяина, поскольку много лет чувствовал себя в этом доме своим.

Внезапно он вдруг осознал, что это скоро кончится. Надежда Андреевна умирает, и у него больше не будет никакого права приезжать сюда как к себе домой. После ее смерти квартира останется младшей сестре, живущей то ли в Сирии, то ли в Иране. Баранов пару раз видел ее, когда та приезжала в отпуск.

Сестру звали Лидией Андреевной, а ее мужа Николаем Семеновичем. Останавливались они всегда в большой и светлой спальне, в то время как Надежда Андреевна жила в небольшой комнатке слева от входной двери. Саша никак не мог понять почему, ведь она проводила в квартире все время, а сестра приезжала лишь на несколько недель, да и то не каждый год.

– Я одна, а их двое, – пожала плечами Строгалева, когда он однажды задал мучивший его вопрос вслух. – Да и привычнее в комнате, в которой я прожила практически всю жизнь. Спальня была родительской, бабушка и Лида спали в твоей комнате, в библиотеку ее переделали уже много позже, когда бабушка умерла, а Лида уехала учиться и не вернулась, потому что вышла замуж.

Саша знал, что учительница очень скромна в быту. Она готовила вкусную, но самую простую еду. Годами носила одну и ту же одежду, за которой тщательно следила. Косметикой не пользовалась, лишь ухаживала за волосами, длинными, густыми, очень красивыми, для которых не жалела ни дорогих шампуней, ни каких-то специальных масел, которые ей из-за границы привозила и присылала сестра.

– Давай чаю, – ответила Сашка и двинулась в сторону кухни, расположение которой, разумеется, отлично знала. – Варенье есть? Абрикосовое. В прошлый раз было.

– А я бы сожрал что-нибудь, – сообщил Саня. – Есть поесть?

И засмеялся, будто сказал невесть что смешное.

Саша предупредил, что приедет, и специально для него сиделка по просьбе Надежды Андреевны приготовила его любимые рыбные котлеты с пюре. Сама Строгалева практически ничего уже не ела. Он разогрел обед, разложил еду по тарелкам, вскипятил воду в чайнике, нашел абрикосовое варенье, которое хотела Сашка. Они, все трое, вели себя так, как будто ничего не изменилось с тех пор, когда они всюду и везде ходили втроем. А ведь все стало другим и продолжало меняться.

Разрушилась страна. Сам он, единственный из всех троих, уже стоял на своих ногах, ходил в море и даже что-то зарабатывал. Саша и Саня поженились и ждали ребенка. За стеной умирала Надежда Андреевна. Привычного мира больше не существовало, а правил нового он не знал. Пока не знал.

На кухню заглянула озабоченная сиделка.

– Надежда Андреевна вас зовет, – сказала она негромко. – Только ей совсем плохо. Мне кажется, скоро все закончится.

Как по команде, все трое отодвинули тарелки и бросились в комнату умирающей. Надежда Андреевна выглядела страшно. Скрюченными пальцами она цеплялась за скомканную простыню, грудь ходила ходуном в отчаянной попытке сделать вдох, лицо было искажено настолько, что ее, красивую, несмотря на возраст, женщину, было практически не узнать. Она открыла глаза и скользнула мутным взглядом по лицам стоящих перед ней молодых людей, выцепила Сашу Баранова, сфокусировалась только на нем.

– Тебе, – прошептала она, с трудом выталкивая слова из пересохшего горла, – я решила, что оставлю это тебе. Надо было раньше, но я думала, что успею. Мой грех. Квартира принадлежит Лиде, а это будет твое.

– Не волнуйтесь так, Надежда Андреевна. – Саша взял ее за руку. – Мне ничего не надо. Вы и так дали мне больше, чем я мог ожидать.

– Нет, ты не понимаешь. Это очень важно. Это стоит целое состояние. Так говорил Клеменс. Тогда. Давно. Я не решилась найти. Ты достанешь.

Она замолчала и снова закрыла глаза. Три Саши стояли у кровати, не очень понимая, что им делать. Через какое-то время Надежда Андреевна заговорила снова, вернее, забормотала, причем по-немецки. Как Саша ни старался, он мог разобрать лишь отдельные слова, каждое из которых звучало все тише. Слова эти, казалось, не несли никакого смысла, но и сейчас, спустя тридцать лет, он помнил их наизусть.

«Eine Notiz», «Statuette», «Taste»… Записка, статуэтка, пуговица… Надежда Андреевна повторила их несколько раз, а потом умерла. Организовав похороны, деньги на которые лежали в ящике стола в ее комнате вместе с инструкцией, написанной четким учительским почерком, и дав телеграмму ее сестре Лидии, Саша ушел из этой квартиры и уехал из этого города, как он тогда думал, навсегда.

И вот сейчас вернулся, снова приехав на похороны – матери. Все эти годы он посылал ей деньги, которые она принимала, ни разу не пожелав увидеть сына. Он и не навязывался, смирившись с ее нелюбовью и равнодушием. Не права оказалась Надежда Андреевна в том их последнем разговоре. За все эти годы так и не нашлось женщины, готовой полюбить Александра Баранова только за то, что он есть.

Он был женат, даже дважды, но его супругам нужен был не он сам, а его деньги. Неплохие деньги, которые он зарабатывал сначала на торговых, а потом на рыболовецких судах, в том числе и заграничных. Да и какая женщина выдержит, что ее муж не рядом, а все время в море. Ему же в море было намного проще и лучше. Там он мог быть самим собой.

Из последнего рейса он вернулся только в декабре, а спустя месяц ему позвонили, чтобы сообщить о смерти матери, и он поехал сюда, в город его детства, а приехав, задержался, потому что впервые в жизни ему некуда было торопиться. Новых предложений о фрахте в силу возраста не предвиделось.

Разумеется, у него был сколоченный за годы работы капитал, позволяющий вести безбедную жизнь пенсионера, вот только совсем без дела было ужасно скучно. И требовалось время, чтобы найти в жизни какой-то новый смысл. Зачем-то он снова и снова возвращался сюда, в парк, чтобы смотреть на дом, в котором он прожил всего-то три с лишним года из своей пятидесятидвухлетней жизни. И впервые задавался вопросом: а что все-таки значили странные предсмертные слова его учительницы? Что именно она хотела ему оставить? Или это был просто бред?

«Eine Notiz», «Statuette», «Taste»… Записка, статуэтка, пуговица… В столе, где Надежда Андреевна оставила распоряжения по поводу своей смерти и деньги на похороны, он обнаружил жестяную коробочку,